Преступные игры гения

Глава 20

Никита стоял у окна второго этажа, скрестив руки на груди и сунув кулаки под мышки. Он находился в своем личном кабинете. Он его оборудовал сразу как отец выкупил это здание и подарил ему его на двадцатипятилетие. Он тут же решил, что в этой огромной — без стенных перегородок — комнате будет его личный кабинет. Потолок поддерживался бетонными колоннами. Их строители превратили в произведение искусства по его личному проекту. И эти же колонны зонировали пространство на место для работы, отдыха, кухню и спальню. В рабочей зоне прежде стоял мольберт. Никита пытался писать. Еще год назад, не оставляя попыток прославиться как художник, он пытался писать. Однажды за этим занятием его застал давний приятель, неплохо разбирающийся в творчестве. Постояв у его мольберта минут пять в тихой задумчивости, он лишь качнул головой и тяжело вздохнул.

— Что? — напрягся Никита. — Все так плохо?

— Оставь это занятие, брат. Это не твое.

— А что мое? — не обиделся Никита.

Он сам спросил. Парень честно ответил:

— Фотостудия — твое. Ты хорошо чувствуешь свет. Видишь лица. Занимайся тем, что у тебя выходит лучше всего.

Никита ему поверил. Мольберт выкинул. Его место занял большой письменный стол. За ним он занимался бухгалтерией. Ну, или делал вид, что занимается. Бухгалтера ему выделил отец. Пожилая молчаливая женщина замечательно справлялась. А он ее контролировал. Ну, или делал вид, что контролирует.

Зазвонил телефон внутренней связи с фотостудией на первом этаже.

— Да! — ответил он слишком грубо и громко, поднимая трубку.

Он просил не беспокоить его хотя бы час. Ему надо было подумать обо всем, что случилось в его жизни за последнее время. Как-то все переосмыслить, разложить по полкам, заткнуть в тайные ниши. Вот что-что, а упорядочивать пространство вокруг себя он умел. Но для этого были необходимы тишина и уединение. А они звонят!

— Никита, тут полиция. Требуют тебя, — просипел в трубку зловеще тихий голос его бухгалтерши. — Зашли сразу ко мне. Мимо фотографов.

И слава богу! Там сейчас два его фотографа работают с юной моделью, подающей надежды. Если их работа понравится ей и ее продюсерам, то долгосрочный хорошо оплачиваемый контракт обеспечен. Никита за счет этого только и выезжал в своем бизнесе. Фотографии на паспорт — это, конечно, хорошо. Но малоприбыльно.

— Чего хотят?

— Хотят видеть тебя.

— Пусть поднимутся.

— К вам?! — с ужасом отозвалась бухгалтерша, словно речь шла о мавзолее.

— Ко мне, ко мне, пусть поднимаются. Поговорим…

Они вошли через пару-тройку минут. Он и она. Он — ничем не примечательный парень. Пройдет мимо тебя раз десять, прежде чем ты его узнаешь. Не страшный и не красавец. Самый обычный.

А вот она…

Никита сразу узнал эту женщину. Он видел ее портрет. Его делали в его фотостудии. Пробников было много. Но заказчик выбрал один — самый удачный, передающий ее характер. Даже внутренний надлом угадывался.

Умел, умел бродяга Осетров поймать момент. Художником он был от бога. Поговаривают, что убили его. Никита не вникал в эти новости. Предпочитал держаться от них подальше. С этим Осетровым никогда не знаешь, в какое дерьмо наступишь. Только благодаря ему Никиту отчислили. И деньги отца не помогли. То ли принципиальным был Осетров, то ли просто вредным мужичишкой, ненавидящим молодых парней. Просто за то, что те могли составить ему конкуренцию. Хотя…

Хотя он ведь и девчонок гнал с курса поганой метлой. И Лиду Паршину едва терпел на курсе. Та умницей была, сразу поняла, каким подходом пользоваться. Хотя…

Он наверняка ее сильно любил. Потому что другие девчонки не раз пытались к нему в койку забраться ради зачетов и хорошей отметки на экзамене. Осетров — ни-ни. Но уйти ему пришлось как раз из-за сплетен, которые кто-то очень умело распустил.

Никита подавил довольную улыбку. Не без вмешательства его отца случились и сплетни в адрес Осетрова, и его увольнение. Отец, хоть и признал отсутствие таланта у сына, но простить препода за то, что тот выставил Никиту на всеобщее обозрение как бездаря, так и не смог.

— Добрый день.

Он не улыбнулся, не раскинул приветственно руки. Он даже с места не сдвинулся. Так и остался стоять у окна.

— Добрый, — ответила красивая женщина.

И представилась подполковником полиции Анной Сергеевной Смирновой. А он тут же подумал, что если звание в таком возрасте она получила не через постель, а по причине своих разыскных талантов, то плохи дела у убийцы. Она его найдет.

— Присядем? — вопросительно выгнула она брови и тут же опустилась на его любимый стул — мягкий, обитый кожей, спинка подковой. — Никита Ильич Вербин?

Он согласно кивнул.

— Тридцати одного года от роду, хозяин данной фотостудии?

— Совершенно верно.

Он все же ушел от окна — сильно расслабляло. За окном было лето, красивый цветущий сквер и много молодых загорелых девушек в коротких юбках и шортах. Он не имеет права быть сейчас рассеянным. Если эти двое здесь, значит, что-то узнали такое…

— Вам знакома эта девушка? — сразу перешла к делу красивая женщина Анна.

Она поймала его за локоть, когда он от окна шел к своему письменному столу, заваленному по большей степени бесполезными бумагами.

Он взглянул на фото. Помотал головой.

— Нет, я ее не знаю.

— Это — Алла Иванова — очередная жертва преступника, который убивает девушек, — пояснила она, высверливая в его черепе сотни дыр острым взглядом черных глаз.

— Возможно, но это не меняет сути. Я ее не знаю.

Он сел за стол, сдвинул бумаги в сторону, разложил локти поудобнее. Решил, что будет серьезным и печальным, поскольку новости трагичные. И счел за благо еще раз повторить.

— Я ее не знаю. И никогда не видел. Сожалею…

— А между тем примерно за час до смерти этой девушки Осетров переслал ее фото в вашу фотостудию. Знакомы с Осетровым?

— Кто же не знает Осетрова! — фыркнул он помимо воли весело. — Талантище и гад.

— Почему гад? — подал совершенно бесцветный голос парень с незапоминающейся внешностью.

— Потому что половину курса вечно выгоняет. Выгонял, — поправился Никита и замер в ожидании вопроса, который она ему сейчас точно задаст.

— Почему в прошедшем времени? Вы знаете, что его убили?

— В прошедшем времени, потому что его уволили. Или он сам уволился, не помню. Не суть. Он просто больше не работает в колледже искусств и никого уже не выгонит. А что он умер — да, слышал. В наших творческих кругах новости расходятся быстро. Я хоть и не художник, но с людьми искусства часто сталкиваюсь. И да, как вы справедливо заметили, Осетров пользовался услугами моей фотостудии. И я видел ваш портрет, товарищ подполковник. Шикарно снято.

Боже, она смутилась? Подумать только, ему удалось ее смутить. Но как, черт побери, у нее это вышло красиво! Мимолетное замешательство выразилось в глубоком вдохе, легком поднятии подбородка и крепко сцепленных пальцах.

Нет, Осетров все же великий засранец. Зря он погнал его с курса. В его душе живет художник.

— То есть вы подтверждаете, что Осетров пользовался услугами вашей фотостудии?

— Подтверждаю, — смиренно опустил он голову. — И это были не только портреты женщин. Иногда он просил распечатать в увеличенном виде какой-нибудь пейзаж. Ему нужен был свет. Он очень любил багровые закаты.

— Портреты многих женщин вы ему делали? Точнее, сколько их было?

— Я не помню. Я не делал. Я вообще не занимаюсь фотопроявкой и печатью. У меня работают специально обученные люди.

— На чей телефон Осетров обычно слал фото?

— Обычно он приезжал сам и привозил фото на флешке. Сами понимаете, что качество теряется, если пересылать фото. Ваш портрет он сначала переслал, а потом лично завозил. Ребята его делали. И он пару дней висел в фотолаборатории. Там я его и увидел.

— Значит, фото Ивановой вы не видели?

— Нет. Но это не значит, что его не распечатали. Возможно, оно и сейчас в лаборатории. Или еще в работе.

— Как узнать? У кого?

— У моих фотографов и лаборанта. Могу вас проводить, — он привстал с места.

— Еще проводите, — кивнула Анна и повторила вопросы: — Скольким женщинам Осетрова вы делали подобные портреты? На чей телефон приходили фотографии?

— Мобильный нашей фотостудии. Он есть на сайте. И он лежит на ресепшене. Если приходит подобная информация, Ляля — наш администратор — передает ее фотографам или лаборанту. И иногда это проходит мимо меня. Узнаю о заказах Осетрова из отчетных квитанций, и все.

— Понятно. Теперь нам необходим список всех ваших сотрудников с адресами и номерами телефонов. — Анна резко поднялась с его любимого стула и направилась к двери. — Сопроводите нас. Еще остались вопросы.

— Какие, например?

Он, конечно, пошел за ней. И все время, пока спускался на первый этаж, вдыхал тонкий аромат ее незнакомых духов, наслаждался полетом прядей ее волос и любовался взмахами ее ресниц.

Нет, все же Осетров засранец. В нем — в Никите Вербине — умер великий художник. Пусть на холст он не мог перенести того, что чувствовал, у него зачастую выходила мазня. Но что чувствовал тонко и остро, как художник, поспорить никто не мог.

Вопросов к нему у Анны Смирновой накопилось предостаточно. Тут и алиби на время убийств несчастных девушек потребовалось, и его подтверждение. А заодно и информация о том, чем он занимался во время убийства Осетрова. И Анна захотела сразу узнать, как и с кем из жертв он был знаком. И что про их круг общения ему известно. И знает ли он, с кем встречалась незадолго до своей гибели первая убитая — Вероника Серова. Кто этот парень, если они знакомы? Когда Никита последний раз виделся с Осетровым? О чем шел разговор?

— У вас ведь нет причин его любить? — прищурила черные глаза товарищ подполковник.

— И нет причин желать ему зла, — встав у двери в лабораторию, произнес Никита с широкой улыбкой. — Благодаря ему я имею бизнес, приносящий стабильный доход. А то бы сейчас отирался на Точке, как десятки таких же, как я, бездарей. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Алиби у него нашлось. Не абы какое, но все же. А вот на ряд других вопросов он ответить затруднился. Долго смотрел на потолок, словно пытался вспомнить. Мотал головой, разводил руками.

— Извините, ничем не могу помочь, — проговорил он, когда Анна уже входила в лабораторию.

Дверь за ней закрылась. Никита вернулся к себе на второй этаж. Снова встал у окна и задумался.

А ведь он знает! Знает ответы почти на все ее вопросы. Но почему-то не понимает: отвечать ли ей на них, нет? Не навредит ли он себе, своей репутации? И если себе не особо навредит, как это скажется на его бизнесе?

Вопросы, вопросы, вопросы…

Сложные и опасные. И ответы такие же. Надо подумать, а еще лучше — посоветоваться. А кто у него главный советчик? Отец! И поговорить с ним надо срочно. Только не сейчас, не отсюда, не с этого телефона. Никаких следов нельзя оставлять, ничьих любопытных ушей и внимательных глаз не должно быть при этом разговоре. Он поедет прямо к нему и обо всем, что знает, расскажет. А там они решат, что делать. Ведь главное — не навредить…