Хочу быть богатой и знаменитой

— Осень нынче ранняя и такая холодная. Надо же, сентябрь на дворе, а холодно и сыро как в конце октября. И деревья почти все пожелтели и покраснели, зелени совсем мало осталось. Хоть холодно и мокро, но все равно красиво! Правда? И листья осенью такие интересные, разноцветные и абсолютно разные, даже если на одном и том же дереве.

— Что нестандартного-то в них?

— В них? Они не похожи друг на друга. Вот даже если они одни и те же. Вы их в школе наверняка собирали. Для гербария.

Сам Александр Иванович пребывал в растерянности. Эта девочка ткнула его носом в то, что он коллекционировал женские ножки! Причем коллекционировал, начиная со школы! Неслыханная дерзость! А может смелость? Или знак, а может сигнал? И нужно этим воспользоваться? И решился. Немного наклонился в ее сторону, и фраза вышла на одном дыхании:

— Я обещаю, — сказал Александр Иванович предельно тихим голосом, — что пока я рядом с вами, больше ничьих в коллекции не будет. Только ваши!

Иван Ильич рулил. Рулил и улыбался. Ему нравилась эта девочка. Шефа поставила на место, но сделала это так деликатно, что тот даже не понял произошедшего. А сейчас будет театр абсурда. Только шеф в своей кичливой значимости уже пропустил начало и обязательно попадется. Старый водитель в предвкушении, еле сдерживая улыбку, то и дело поглядывал в зеркало на пассажиров, в нетерпении ожидая забавного продолжения.

Наташа с опаской глянула на соседа, потом посмотрела в панорамное зеркало заднего вида, пытаясь поймать взгляд водителя. Как тот не притворялся серьезным, она все равно заметила, что прячет мужик озорную улыбку, именно это и заставило ее задуматься. Что-то вдруг засомневалась в целесообразности дальнейшей беседы, которая ее весьма озадачила. Сидела, глядела в окно и размышляла о том, что совершенно не подозревала, как уважаемый бизнесмен, руководитель огромного холдинга предпочитает такое занятие, увлекается составлением гербария. Только как говаривала ее няня, в каждом домике свои гномики. Бог с ними, с гномиками, раз они не в моем «домике», решила она и на этом хотела уже успокоиться.

Но тут Александр Иванович набрался храбрости и выпалил:

— Хочешь, прямо сейчас поедем на Большую базу, я сам тебя попарю!

И вот, довольный собою за свою храбрость и решительность уже растянул губы и … получил от всей души пластиковой папкой с документами по лбу. Удар получился не столько весомым, сколько неожиданным и громким.

Иван Ильич скоренько нашел парковку, поставил машину, а сам вылетел из нее, как будто бы за ним охотничья свора погоню устроила.

В машине установилась тишина. Только генеральный директор, с взглядом обиженного мальчишки, которому попало от девочки за дернутую косичку, потирал лоб. А девочка сидела, сведя хмурые бровки в кучку, строго смотрела на обидчика.

— Я про эту баню уже многое знаю, — обвиняющий пальчик был наставлен на мужчину.

— У меня в прошлый раз было два очень хороших учителя. Не сметь делать мне неприличные предложения! Ясно?! Не сметь! И не посмотрю, что у вас столько власти и возможностей!

Смотрела перед собой и продолжала пыхтеть как рассерженный еж:

— Это просто не слыхано! Даже если вы большой и сильный! Вам мама не говорила, что подчиненных обижать нельзя?! Говорила?!

Генеральный, не убирая руки от ушиба, быстро-быстро закивал.

— Выходит, — она повернулась к нему всем корпусом, — мало вас в детстве пороли! — Припечатала она, отвернулась от собеседника, откинувшись на спинку сидения, сопя от праведного гнева.

Он обескураженно промямлил:

— Ты же сама сказала про коллекцию женских ножек…, — не договорив, вжал голову в плечи, ожидая еще раз получить теперь уже по макушке.

— Про какие ножки? — Девушка повернулась к нему, явно растерялась, а он замер.

— Я про ножки ничего не говорила. Мы обсуждали осень и листья, что они разные, очень красивые, что вы любите составлять гербарий из них.

— А я люблю? — Теперь настала его очередь в растерянности недоверчиво смотреть на нее, а она уверенно покивала.

— Вы сказали, что доверяете составить его мне, что в этом сезоне больше ничьих гербариев в коллекции не будет. Только мои. Честно говоря, со школьных времен этим не занималась, но если вам так хочется, то попробую восстановить навык.

Он не знал, как реагировать, не выдержал и засмеялся. Кроха для него согласна сделать гербарий! Встретился с ней взглядом. Девушка в недоумении глядела на него своими по-детски распахнутыми глазами, а его душа наполнялась неимоверным счастьем! Оно играло внутри как пузырьки шампанского в бокале, переливаясь всеми красками радости, …и тут пришло понимание, что он может еще быть счастливым и сделать счастливой ее. Эта мысль расставила все по своим местам. Печаль, что жила в его душе с момента прощания с Верой, махнула черной косынкой и пропала. Мир задышал, небо стало голубым, на нем почти проступила радуга! (Хотя с чего бы это? Вообще-то за окном лил дождь и завывал ветер. Холод, слякоть, грязь и мокрая листва под ногами. Но это для тех, кто не влюблен!) А здесь счастье фонтаном, только нужно его как-то контролировать, а то переливающееся через край, оно может напугать маленькую девочку, вот тогда пиши — пропало.

Александр Иванович открыл дверь машины и окликнул водителя:

— Ильич, поехали!

Мужчина занял свое место и запустил двигатель. Убегая и захлопывая двери, он видел замах и предполагал, что генеральному досталось тоненькой пластиковой папкой по лбу, и теперь с нетерпением ждал продолжения.

Сел на свое место, запустил движок и аккуратно вырулил на дорогу.

А шеф мялся. Шеф аккуратно подбирал слова. Иван Ильич готов был поставить кружку пива против трех, что тот боялся начать разговор про сапожки для Наташи. Из мужской солидарности решил ему помочь.

— Александр Иванович, — обратил на себя внимание, — похолодание обещают со стойким минусом на неделе. Надо на Старой даче отопление включить, как бы систему не разморозить.

— На Старой даче? Съезди сам, все там посмотри.

— Добро, — ответил водитель, мельком глянув на начальство.

Александр Иванович пребывал в счастливой задумчивости, а тут встрепенулся, моргнул водителю в знак благодарности:

— Похолодание, говоришь? Ильич, давай заедем к Рубэну в салон. Заодно, проконсультируемся насчет Наташиных сапожек, себе может, чего присмотрим.

Тот кивнул и включил указатель поворота, перестраиваясь в другой ряд.

Рубэн Вачаканович Атонесян — седой армянин с характерным национальным профилем, собственник сети обувных салонов, славился прямотой, честностью и порядочностью. Товар, который выставлялся на продажу, неизменно отличался качеством. Была у него и своя мастерская, где тачали для театра, для людей, которые нуждались в специальной обуви: танцоров, инвалидов, спортсменов. Вот к нему-то и направилась компания.

Салон встретил запахом качественной кожи и улыбчивыми молодыми людьми в форменной одежде: у Рубэна работали только молодые мужчины.

Улыбающийся паренек встретил покупателей у входа:

— Добрый день! Проходите, осмотритесь! Рубэн Вачаканович сейчас подойдет.

Через несколько минут хозяин торопливым шагом уже пересекал зал, встречая гостей:

— Александр Иванович, дорогой! Наконец-то! Осень на дворе, тебя заждались башмаки для прогулок!

— Рубэн Вачаканович, здравствуй, уважаемый, неужели привезли?

— Привезли, а как иначе? Я обещал! Я выполнил обещание! — Мужчины обменялись рукопожатием.

Тем временем водитель, стоя посредине зала и вертя головой, рассматривал товар и тихонько покашливал, прочищая глотку. Хозяин на покашливание развернулся в его сторону, радостный и довольный встречей со старым другом шагнул к нему:

— Иван! Старый бродяга! Здравствуй, дорогой!

— Здравствуй, Рубэн, здравствуй множество лет!

Мужчины не только пожали руки, но и от всей души похлопали друг друга по спинам.

— Сапоги для охоты просил? Просил! Сапоги в коробке, касса — вон там, — Рубэн Вачаканович махнул в сторону расчетной стойки.

Иван Ильич ухмыльнулся, кивнул, увидев внука своего друга. Рубэн-младший работал в салоне два или три дня в неделю, получал за это зарплату, занимался в университете и одновременно учился управлять бизнесом деда. Ильич развернулся в его сторону, поднял руку в приветственном жесте и направился к нему.

Наташа сначала стояла рядом с Александром Ивановичем, осматриваясь, потом тихонько отошла и направилась в зал женской обуви. Осенняя коллекция была небольшая, но очень впечатляла фасонами, разнообразием стилей и расцветок. Девушку никто не беспокоил. Она поставила пакет со старенькими сапожками на диванчик, шагнула к полкам. Брала туфельки, сапожки, рассматривала, крутила в руках, но так ни одну пару и не примерила.

Мужчины беседовали в соседнем зале, поглядывая на покупательницу.

— Саша, это …?

— Надеюсь — будущая жена.

— Ыыы???

— Вот и я! Так же, «Ыыы!!!», — Александр Иванович скорчил рожу.

— Что так?

— Рубэн, понимаешь, я начинаю ЖИТЬ рядом с ней. Она меня сегодня папкой по лбу шлепнула, — в голосе нотки гордости и мечтательная улыбка на лице.

— Ты ей уже так много позволяешь?

— Ничего не позволяю. Девочка даже не знает, насколько мне дорога и необходима, свято веря в то, что для меня она только рядовой сотрудник, а я для нее — генеральный директор.

— Тогда по лбу за что?

Другу Александр Иванович рассказал все честно. Рассмеялись оба.

— Рубэн, к тебе привез ее обуть, как я понял, ей трудно подобрать что-то готовое. У нее старенькие сапожки на ремонт, может быть, ты ей чем-то поможешь?

Тот кивнул:

— Давай позовем Казаряна и попросим, пусть посмотрит.

Трое мужчин вошли в дамский зал.

— Наташа, — Александр Иванович окликнул девушку, — это Рубэн Вачаканович Атонесян и Альберт Химсанович Казарян. Альберт — мастер обувщик.

— Сапожник я, девочка, старый сапожник. Давай посмотрим, что там у тебя на ремонт.

Протянул руку к пакету, но остановился:

— Погоди. Сними-ка туфельки, встань сюда.

Седой армянин с роскошными усами махнул рукой на невысокий подиум. Стоял, рассматривая крошечные девичьи ножки.

— Рубэн, мы ее не обуем, — рука старого сапожника с въевшейся в кожу черной краской медленно потирала бритый до синевы подбородок.

— Стандартная линейка готовой обуви начинается от тридцать седьмого, редко от тридцать шестого. В этот раз ты привез всю партию от тридцать восьмого. Девочке с такой ножкой все будет велико. Ее надо вести в детский зал.

Кашлянул и снова покачал головой.

— Дальше смотри, у нее очень высокий подъем стопы. И в детском зале не обуешь. Подай мне ее туфельку. Гляди, в чем фокус. Она может купить готовую обувь очень редко. Обуйся, дитя.

Подал ей руку, помогая:

— Видишь, Рубэн, пальчики еле прикрыты, как только мыс пойдет наверх, ножка в них не влезет. Сними-ка туфельку, я еще посмотрю.

Наташа стояла с пунцовыми щеками и последняя надежда на покупку обуви таяла на глазах. Вдруг двери открылись, и в салон бойким шагом вошла элегантно одетая молодая женщина. Окинула всех цепким взглядом, быстро подошла к Наташе, порывисто обняла за талию и громко проговорила: