Это внутри. Рецидив

16

Лука похудел, сильно загорел и вытянулся за лето. Альфонсо и Микки не уставали делать ему комплименты, хоть сам Лука и считал, что это не его заслуга, а обыкновенный скачок роста. Но поддержка друзей была важна в ежедневной борьбе с вкусностями, что готовила бабушка мальчиков, чье представление о красоте сильно отличалось от общепринятого. В ее глазах Лука вот-вот должен был умереть от недоедания, и она постоянно старалась подсунуть ему что-нибудь для «подкрепления сил».

Аль наоборот, побледнел, отросшие черные волосы оттеняли лицо, даже губы казались голубоватыми. Лука не скрывал, что очень за него волнуется: младшенький успел дважды за два месяца отлежать в больнице. Хотя при Микки братья старались не обсуждать болезнь Альфонсо, но мальчик уже знал: муковисцидоз нельзя вылечить. Микки стал чаще заглядывать к Алю, когда тот не мог выходить из дому, и даже начал учить его рисовать. Колобок выглядел счастливым, только уставал быстро и очень стеснялся об этом сказать. Микки старался подмечать его состояние и уходить первым, чтобы Аль не чувствовал себя неудобно.

Бамбуковые заросли полностью закрывали одну стену оранжереи от солнца, но, несмотря на это, внутри было жарко и влажно. Капитану, казалось, нравилась такая погода, а вот мистер Фостер теперь проводил значительно меньше времени с любимцем. Микки жара не слишком мешала — он раздевался по пояс и садился на бетонный пол, клал на бортик сухого фонтана кусочки фруктов. Наблюдая за Капитаном, старался рисовать «вслепую», глядя только на птицу, передать позу, изгиб крыла, наклон головы или блеск перышек. Старик как-то попросил взглянуть на наброски, пролистал альбом и хмыкнул, отдал Микки. Мальчик так и не понял, понравилось Фостеру или нет. Лучше б и не показывал, но как откажешь?

Листья в саду словно покрылись легкой золотистой пленкой, Микки казалось, что и кошеная трава пахнет по-другому, не так, как в середине лета. Август кончался, к новому учебному году мама сшила Микки новый рюкзак, в котором было специальное место для карандашей и альбома, а обе лямки дополнительно укреплены полосками грубой джинсовой ткани подходящего цвета.

После обеда Микки часто сидел на ступеньках вместе с Феликсом. Старик Фостер в это время обычно ложился вздремнуть. Феликс оказался прекрасным слушателем и знал многих персонажей приключенческих новелл. Когда Микки говорил о таком с мамой, она очень старалась понять, задавала вопросы и с удовольствием рассматривала героев и звездные пейзажи. Однако Микки знал, что космические сражения — это последний жанр, который она выбрала бы для себя. С Джереми было интересно по-настоящему, но похвалу из него приходилось тянуть клещами. Не то чтобы Микки так уж зависел от чужой похвалы, однако и вовсе без нее поверить в свои силы трудновато. Последнюю главу Джерри забраковал полностью, Микки тогда еле удержался от совсем детской обиды на друга. Хотя позже, дома, он и сам понял, что Джереми прав. Микки не заметил, как ушел в красоту рисунков, забыв про логику сюжета. И пришлось переделывать все по новой…

А вот Феликс всегда находил за что похвалить. Он утверждал, что свои минусы любой человек знает, а вот плюсов может и не замечать, особенно если критичен к самому себе так, как Микки. Мальчика коробило пренебрежение, то и дело проскальзывающее в отзывах Феликса о своем работодателе. Но ведь сам мистер Фостер мог говорить о других еще более грубо… В итоге Микки просто выкинул это из головы.

Феликс жил не так далеко от дома Хоранов, Микки даже заходил к нему пару раз. В один из немногих вечеров, что выдавались у Феликса свободными, он встретил Микки по дороге из бара и позвал в дом.

На столе лежала огромная книга, раскрытая, она занимала большую часть столешницы. Глянцевые страницы блестели под лампой. Микки моментально узнал вожделенный том с набросками самого Диснея.

— Это тебе, — просто сказал Феликс. — Мне дали премиальные от фирмы, и я решил…

— Я не могу, — замотал головой Микки, помимо воли подходя все ближе к столу. — Это слишком дорого.

— Ничего подобного, — улыбнулся Феликс. — В магазине была скидка. Ты мог бы отнести ее своему другу, о котором рассказывал…

Микки подумал, как обрадовался бы Колобок, но все же нашел в себе силы покачать головой.

— Ну хорошо, — чуть раздраженно продолжил Феликс, — Можешь считать ее моей, если тебе так удобнее, но возьми книгу домой, хотя бы на время. Договорились?

Микки не сумел противостоять искушению, положил руки на гладкие листы и кивнул, окончательно растеряв все слова от восторга. * * *

На бледной коже проступали голубые вены, ярко выделялись старые порезы и ожоги. Когда-то он считал, что работать в перчатках — это для слабаков. Над головой тренькнуло, Уилл глянул на экран и сверился с номерком в ладони — в сотый раз за последние четверть часа. Если думаешь о чем-то своем, то реальность рассыпается, стоит лишь отвести взгляд. Положение стрелок на циферблате, номер очереди на билете, время рейса на табло…

У матери он не был уже четыре года. Там, в маленьком узком, как галстук, домике, где прошло его детство, Вилли чувствовал себя почти умиротворенно. Хотя это спокойствие и держалось на лжи, ведь мать была уверена: сынок по-прежнему работает в секретной лаборатории и прилетает к ней редко оттого, что страшно занят. После скандального ухода из университета Уиллу все-таки дали диплом, пусть и без отличия. Гловер даже сумел какое-то время продержаться в научно-исследовательской лаборатории, куда его взяли «в надежде на то, что столь талантливый молодой человек возьмет себя в руки и исправит неприемлемое поведение»…

Родители подчеркнуто не общались после развода и отъезда отца с сыном в Америку. И в этом были свои плюсы. Иногда Уилл думал, как бы все сложилось, останься он в Лондоне. Белые занавески, запах реки и жареная рыба с хрустящей корочкой, старые песни, которые напевала мать, ее улыбка. Разительный контраст с жестами и рублеными фразами отца, фактически отказавшегося от Уильяма, узнав о его выходке на защите диплома. Бен Гловер теперь вряд ли часто вспоминал о позоре семьи — собственном сыне, не оправдавшем возложенных на него надежд.

Измазанные жирными пальцами, а кое-где и помадой стекла туманили блеклые лица сотрудниц почты. В руке кололся острым углом номерок. Наконец, цифры совпали с высветившимися на экране, Уилл достал из кармана бумажник и подошел к стойке, выложил пачку банкнот, стараясь не тронуть захватанную пластиковую поверхность.

— Лондон, Паддингтон. Урсуле Хилл, до востребования. * * *

Он обрадовался, заметив Робби. Тот курил у входа в ресторан, где обычно обедали приближенные Бианки. Уилл уже пару недель как ни с кем не виделся: Дон пропал, Птаха мотался по стране. Встретившись с Уиллом глазами, Робби прищурился, глубоко затянулся и, растоптав окурок, зашагал по улице прочь. Уильям поднял брови, догнав приятеля, схватил за рукав.

— Какого…

— Дон передавал тебе привет, — резко развернувшись, рявкнул Робби, стряхивая его руку. — Хоть ты, stronzo[29] этого и не заслуживаешь!

— Что?! — опешил Уилл. — При чем тут… Погоди, Дон?! Он жив?

— А ты так сильно хотел его смерти? — оскалился Робби.

— Что ты несешь?!

— Счастье, что Донни столкнулся со мной, а не с кем-то еще! Как ты мог?! — Теперь уже Робби вцепился в рукав Уилла. — Porca troia[30], мы ведь были в одной лодке, мы практически семья!

— Какого хрена?! Какая, к чертям, семья? — мгновенно рассверипел Уилл. — «Семья» у тебя теперь другая! Из кожи вывернулся, чтоб «усыновили»!

Удар по лицу чуть не сбил его с ног. Уилл отступил на шаг и утер с губ кровь.

— Да что на тебя нашло?!

— Это за Дона, не за меня!

— Я ничего ему не сделал!

— Вот именно, — прошипел Робби, снова дергая Уилла к себе. — Ничего! Да что с тобой разговаривать, — плюнул и, оттолкнув Уилла, быстро зашагал по улице.

Уильям вошел в ресторан, смыл с лица и рук кровь, пообедал и поднялся к себе, размышляя об услышанном. Роберт всегда был очень закрытым, Уилл знал лишь то, сколько процентов со сделки он берет и какую марку сигарет предпочитает. Идея итальянской «семьи» основательно перекроила мозги бывшего наркодилера… Уильям помнил, с каким спокойствием он помогал им избавляться от трупов в Вегасе. О том, как флегматично реагировал на Донни, тогда Уилл был уверен, что он недолюбливает его ленивого, болтливого, инфантильного помощника. А теперь смотри-ка, чуть ли не рассуждает о преступлении бездействия!

Уильям вышел на балкон и закурил. В душе что-то неясно скреблось. Сделав несколько затяжек, Уильям понял, что это такое.

Зависть.

Впервые в жизни Уильям Гловер завидовал чужой слепоте и недалекости. Сейчас он хотел бы поверить хоть во что-нибудь. Отключить привычный скептицизм и циничность, но для этого нужно было бы нанести себе черепно-мозговую травму. Возможно, несовместимую с жизнью.

Уильям держал бычок и следил, как тлеющая кромка подбирается к пальцам. Он удивлялся себе. Ведь жить без идеалов — легче, не дать застить глаза красивыми словами — разумнее. Раньше он гордился этим…

За прозрачным парапетом зияла многоэтажная слепая пустота.

Внизу топорщился город — бетонные, металлические, стеклянные, пластиковые кубики. Внутри — плоть, кровь и роящиеся сотни тысяч миллионов мыслей. Поднимался негромкий гул созданных людьми механизмов, шум дыхания, гомон речи…

На улицах стало небезопасно. Джованни Бианки дал своему стервятнику карт-бланш, Птаха пользовался этим вовсю, и Уилл смог в полном масштабе оценить могущество созданных ими монстров. Теперь он не сомневался в том, что болтали о Птахе… Новости на всех экранах гудели непрерывным потоком: во многих штатах распахивались ворота тюрем, камеры слежения превращались в оплавленные комки, а охрана оказывалась перебита. Преступность скакнула вверх, госслужбы сбивались с ног, правительство готово было объявить чрезвычайное положение. На площадях появились обычные глашатаи упадка — бродячие проповедники. Словно насмешка над идеями свободного от предрассудков общества, о которых любил читать Уильям.

Бианки ясно давал понять, что его такая ситуация устраивает. Чем больше людей недовольны текущим положением дел в стране, тем больше из них захотят оказаться в безопасности. Когда все кончится, они ощутят разницу.

«Правительство не может обеспечить им мир, а я — смогу».

У Уилла чесался язык спросить, не заказал ли уже мафиозный босс себе корону. А происходящее за стенами все больше походило на хаос. Анархию. На самые пошлые представления обывателя о ней.

Готовые кейсы с «волной» длительного действия Уилл приносил Бианки сам. Для этого нужно было подняться на лифте три этажа и пройти по коридору, набитому людьми с оружием, с пачками документов в руках, женщинами, детьми. Уилл даже не пытался противиться ассоциации с полной просителей приемной какого-нибудь средневекового монарха.

С одной стороны Бианки чинно сидел пожилой член совета клана, с другой стоял, опираясь локтями на широкую спинку кожаного дивана, Птаха.

— Кто оставался в Фармингдейле? — спросил мафиозный босс, глядя на большой настенный телевизор.