"Л" значит Лили. Часть I

13. Об ирландцах, Вирсавии и праздничных разборках на пять персон

Быстро отделаться от Поттера не удалось. Он принялся допытываться, что она тут делает, отчего у нее такое лицо, кто ее расстроил, и даже пригрозил вздуть ее обидчиков — но потом Лили взяла себя в руки и поинтересовалась: а что, собственно, здесь делает он сам? Ведь они уже давно договорились считать это место terra nullius и не устраивать поблизости никаких разборок.

Поттер стушевался и пробормотал, что просто хотел поговорить с Ню... то есть со Снейпом — но Лили решительно заявила, что Снейп подождет, а вот дела — нет, и раз уж она так удачно зашла, надо уточнить кое-что насчет праздника для оставшихся в школе малышей. И уже через пару минут вздохнула с облегчением: исправился там Поттер или нет, но все предрождественские хлопоты по-прежнему легли на плечи Оливии Гуссокл, а этот жизнерадостный балбес даже не удосужился выяснить, готовы ли поздравительные открытки.

Они расстались у ворот. Поттер уныло пообещал, что сейчас же отправится к хаффлпаффцам и все узнает, и Лили аппарировала в Коукворт. На душе было тошно и горько — напускная бодрость схлынула, оставив только сосущую пустоту и мучительную растерянность. Как же так вышло, что они с Северусом опять поссорились? Неужели ему и правда наговорили про нее гадостей? Подсунули какое-то зелье и сказали, что это якобы от нее? Но почему он поверил им, а не ей, ведь она же ясно сказала, что ничего такого не делала!

Ладно, хватит ломать над этим голову. Что умерло, то умерло.

Трансфигурировав зимний плащ в пальто, Лили вдохнула сухой и колючий воздух родного города. Родители, должно быть, уже заждались, но домой идти не хотелось, и она решила по пути заглянуть в кондитерскую мистера О'Доэрти. Правда, сам ее хозяин давно вернулся на родину — когда начались ирландские погромы, он продал бизнес и перебрался к родственникам, но его имя осталось и накрепко прилипло к магазинчику. И там по-прежнему продавался самый вкусный шоколад: толстые горьковатые плитки, которые проще сломать, чем разгрызть, нашпигованные дробинками орехов. Лучшее средство от хандры и уныния.

Сунув руки в карманы, она углубилась в лабиринт темных улочек, ведущих в «чистые» кварталы. По городу растекались свинцово-сизые сумерки, стирая из глаз и небо, и трещины в мостовой, и даже фабричную трубу, торчащую над крышами воздетым перстом, и казалось, что во всем мире не осталось ничего, кроме пустоты и серости.

Но в домах одно за другим зажигались окна, гроздями звездочек помаргивали рождественские гирлянды; там смеялись, слушали музыку и готовили ужин — до Лили доносились обрывки мелодий и запах жареного лука... Чужая радость, чужой праздник.

Наконец она вышла к центру города. Огней здесь было больше, и ярко освещенные витрины заманивали припозднившихся покупателей, а черная мостовая выгибалась под ногами, точно хребет неведомого чудовища. Мимо неспешно прошуршала ярко-зеленая машина, и две девчонки поспешили на другую сторону улицы, где уже нетерпеливо пританцовывала их третья подружка. Лили миновала магазин готового платья — манекены в водолазках и брюках-клеш проводили ее пустым взглядом едва намеченных глаз, чем-то неуловимо напоминая хогвартские рыцарские доспехи. Впереди уже замаячила темно-красная дверь кондитерской, как вдруг между домами шевельнулась темнота.

— Пода-а-айте милостыньку на пропитание, — затянул хриплый прокуренный голос. — Ради праздника, Христова праздника — пода-а-айте хоть пару пенсов...

Лили моргнула — то, что она сначала приняла за груду тряпок, оказалось человеком. Только каким-то слишком уж низеньким, словно сидящим прямо на земле.

Рука машинально потянулась к кошельку... но нет, сначала сладости, а то девчонки расстроятся — она всегда привозила им с каникул что-нибудь маггловское. Да и себе надо взять хотя бы пару плиток. Впрочем, одно другому не помеха — наверняка потом у нее останется какая-то сдача, как раз для этого бедняги...

— Извините, но сейчас я вам дать ничего не могу. Сначала мне нужно кое-что купить... — начала было она — и тут же осеклась, потому что нищий выбрался — выкатился — из своего закутка.

Он передвигался на чем-то вроде грубо сколоченной тележки, и свет уличных фонарей обрисовал обрубки его ног, и надвинутую на лоб замызганную шапчонку, и седую клочковатую бороду, и глубоко посаженные глаза — в них горела такая злоба, что на ум невольно пришли Красные колпаки и экзамен по ЗОТИ на третьем курсе...

— Что, насосала и ходишь тут королевой? — его лицо, темное и сморщенное, как печеное яблоко, скривилось в брезгливой гримасе. — Да подавись ты, шлюха, своими деньгами! Чтоб ты сдохла, ведьма ирландская, чтоб у тебя зенки полопались и язык отсох! Приперлись сюда, сучьи дети, отбираете работу у честных людей — чтоб вас черти в кипятке сварили...

Он брызгал слюной и грозил кулаком, воняя мочой и алкоголем, а потом оттолкнулся рукой от земли, и тележка довольно шустро покатилась вперед, скрипя несмазанными колесами... Лили попятилась. За что? Она же правда собиралась отдать ему мелочь! И с чего он взял, что она ирландка? У нее и акцента-то нет... Неужели из-за цвета волос и глаз? Но показывать слабину было нельзя — сощурившись, она задрала подбородок и прошипела:

— Поосторожнее с проклятиями, жалкий смертный. Или ты и впрямь хочешь поссориться с могущественной ведьмой? Учти, я могу заставить все это сбыться... в отличие от тебя.

И, усмехнувшись в его перекошенную рожу, Лили развернулась и зашагала к кондитерской. Ненавидящий взгляд ножом впивался в спину, от внезапной тишины звенело в ушах, а в груди, точно злое зелье, закипал смех.

Как он там ее назвал? Ирландской ведьмой? Он, должно быть, и сам не понял, что именно ляпнул. Просто брань, которая случайно попала в точку. Смешно — оказывается, она почти забыла, что для магглов это ругательство. Что таких, как она, здесь тоже ненавидят. Слишком привыкла считать свое происхождение преимуществом — как же, дитя двух миров, возможность жить и тут, и там! А на деле вышло наоборот. Чужая и для тех, и для других — кого родословная не устроила, кого цвет волос и глаз... И хотелось бы задрать нос и заявить — да что они понимают, эти придурки, зачем на них равняться! — но... а кто тогда умный? Если даже Северус принял их сторону? Поверил чужим наветам и прогнал ее, не слушая оправданий?

На пороге магазинчика она остановилась. Покосилась на старенькую табличку «ирландцам не продаем» — вдвойне парадоксально, учитывая прежнего владельца, — сморгнула набежавшие слезы и решительно толкнула тяжелую крашеную дверь.

Шоколадка. Полцарства за шоколадку.

* * *

Рождественское утро началось со скандала — тихого, но от этого не менее яростного. Потому что Поттер прислал ей поздравительную открытку, а Петунья ее заметила. И, кажется, не поверила, что это вышло случайно, и резонно возмутилась: а если б сова попалась на глаза не мне, а Вернону? Как бы ты это объясняла с учетом вашего распрекрасного Статута? Лили возразила, что не может отвечать за идиотов-сокурсников — она просила не писать ей на каникулах, и Мэри с Ремусом даже вняли и прислали свои открытки обычной почтой, — но сестра все равно надулась и демонстративно с ней не разговаривала.

Дальше Петунье чем-то не угодило трансфигурированное пальто — Лили так и не смогла ее убедить, что еще вчера ходила в нем в церковь, и эти чары не снимаются ни экзорцизмами, ни молитвами, ни святой водой. Пришлось возвращаться и переодеваться в другую одежду, слишком легкую для такой погоды — так что в церкви она не столько молилась, сколько грелась, и не столько слушала священника, сколько старалась не стучать зубами от холода.

Потом они вернулись домой, и отец с Верноном отправились в гостиную, обсуждать какие-то свои мужские дела, а мама с Петуньей упорхнули на кухню, колдовать над праздничным обедом. Лили оказалась предоставлена сама себе — правда, ненадолго, потому что ей поручили немного прибраться и накрыть на стол. Воровато оглянувшись на дверь — судя по зычному голосу Вернона, он еще долго будет ругать иммигрантов и штрейкбрехеров, — она нащупала в кармане палочку. Всего один взмах — и пол засиял чистотой, на венке из остролиста вздрогнули красные ягоды, а на скатерти исчезло пятнышко; Лили аккуратно расправила тяжелые складки — и вдруг в окно кто-то постучал.

На ветке дуба сидел пестрый филин. Пучки перьев у него над глазами выразительно топорщились, смахивая то ли на ставшие торчком уши, то ли на брови «домиком». К его лапе был привязан конверт — с такого расстояния красная сургучная печать казалась пятном крови. Какого черта, неужели это опять Поттер? Решил не ограничиваться одним поздравлением, чтобы уж наверняка устроить ей неприятности?

Филин подскочил поближе и снова примерился к стеклу, и Лили, замахав на него руками, поспешно приоткрыла оконную створку. С улицы дохнуло холодом, и нахальная птица перепрыгнула на подоконник, а оттуда на край стола, комкая только что разглаженную скатерть. Хорошо хоть не нагадил — то-то было бы крику...

— Ты что, камикадзе? — покачала головой Лили. — Попадешься моей сестре — она из тебя чучело набьет, да и из меня за компанию. Так что давай сюда письмо, пока нас никто не застукал.

Не будь все ее внимание поглощено филином, она бы наверняка заметила, что голоса в гостиной смолкли, и услышала приближающиеся шаги. Но вредный почтальон не спешил протягивать лапу, и, когда Лили уловила в коридоре смутное шевеление, было уже поздно.

Мимо открытой двери проплыл Вернон Дурсль, пыхтя и пофыркивая, как перегруженный пароход, и паркет вздрагивал и скрежетал у него под ногами: топ — скри-и-п, топ — скри-ип... и еще раз скри-и-п, и тишина. Пароход врубил полный стоп.

Заметил или нет? Лили замерла, судорожно придумывая хоть какое-то объяснение... потом сообразила — схватила чертову птицу в охапку и сунула под стол, отчаянно надеясь, что свисающая до пола скатерть скроет любое движение. К счастью, возмущенный филин от такой наглости потерял дар речи — только больно клюнул ее в палец, и тут уже едва сдержалась сама Лили. Но к тому моменту, как ее будущий зять выполнил сложный маневр разворота и снова заглянул в комнату, она успела склониться над скатертью, делая вид, что пытается ее разгладить.

Вот только он не ушел — так и остался топтаться на пороге, морща тяжелый лоб, и Лили осторожно спрятала пострадавшую руку под кружевной манжетой.

— Эм-м... Лили? — наконец решился Вернон. — Возможно, мой вопрос покажется вам странным, но мне на мгновение показалось... вы случайно не видели... по-моему, тут на столе сидело что-то вроде... птицы?

Лили подняла голову, постаравшись придать лицу самое невинное выражение.

— Что, простите?

Видимо, у нее получилось, потому что Вернон стушевался и густо покраснел.

— Э-э... да, возможно, я ошибся... то есть совершенно точно ошибся. Извините, да...

Еще один сложный маневр — и он развернулся спиной к двери, каким-то чудом ничего не задев. Его шея, багровыми складочками нависающая над воротником рубашки, блестела от пота; Вернон машинально расстегнул верхнюю пуговицу и возобновил неторопливое движение по коридору: топ — скри-ип, топ — скри-ип...