Пик

Четвертый лагерь

ЗАПА РАЗБУДИЛ МЕНЯ С ХОЛЛИ на рассвете. День обещал быть великолепным: ясно, свежо, минус шесть градусов, а еще и теплеет — и это значило, в частности, что холодные вещи придется положить в рюкзак, а не надевать. Мало этого, Запа выдал каждому из нас часть снаряжения Сунджо — именно нам предстояло занести его в первый лагерь.

Холли Запа выдал много меньше, чем мне. Она очень быстро перепаковалась и ушла в столовую. Я затратил на перепаковку добрых сорок пять минут: пришлось перетряхнуть весь рюкзак, плюс я не очень торопился, так как все еще был зол на Сунджо и Запу. Нет, вы подумайте только! Мало того, что Запа взял мою снарягу и отдал ее Сунджо, так теперь я же еще и должен переть ее вверх для него! Похоже, он правда старается сделать так, чтобы я просто насмерть устал по дороге и не смог зайти наверх.

Закончив паковаться, я примерил рюкзак: тяжелее килограмм на семь, чем тот, что я в первый раз тащил в ПБЛ. Плохо дело. На этой высоте каждый грамм на счету. Я стал думать, что можно оставить внизу, когда вдруг ко мне подошел капитан Шек.

— Ты идти вершина? — спросил он.

Одет не в форму, а в альпснаряжение, поэтому-то я его сразу и не заметил.

— Не сегодня, — сказал я.

— Ты сколько лет?

Видимо, он давно пытался застать меня одного, чтобы других не было рядом.

— Ты сколько лет? — грозно повторил он.

Зачем он спрашивает? Он же видел мой паспорт и сам прекрасно знает, сколько мне лет! А, понятно: он хочет, чтобы я ему солгал. Так не выйдет, получай в ответ мой настоящий возраст.

— Другой мальчишка где? Ой-ой-ой!

— Вы о ком? Врать я не умею.

— Мальчишка, прошлая неделя, вы лезли гора вместе. Ты с ним ходить по лагерь. Вы с ним та-а-а-а-акие друзья!

Английский у капитана Шека не ахти, но сарказм он изобразил на пять баллов. Значит, он следил за нами и знал, что мы вместе ходили в ПБЛ.

— А, этот-то, — сказал я, пытаясь прикинуться чайником. — Не видел его уже несколько дней.

— Куда делся?

Я пожал плечами.

— Ты лгать!

(М-да, даже пожать плечами как следует не могу!)

— Мигом тебя с горы сниму, если ты лгать!

— Флаг в руки, — сказал я, застегивая рюкзак. Может, не самые умные слова, но правда, к этому моменту меня достало уже все — и капитан Шек, и Эверест, и все остальное.

Казалось, капитан Шек сейчас лопнет от злости. Видимо, он не привык, чтобы четырнадцатилетние мальчишки говорили с ним как взрослые, зная, чего он может сделать, а чего нет. Он замахнулся, и на миг я подумал, что он таки ударит меня, но тут он улыбнулся и опустил руку. Видимо, понял, что его «здесь Китайская Народная Республика, у тебя нет никаких прав» на мне не сработает.

— Другой мальчишка как зовут? — спросил он, поумерив пыл.

— Не знаю, он не представился. Я накинул рюкзак на плечи.

— Я с тебя глаза не сводить!

Я просто повернулся к нему спиной и пошел по своим делам, затылком чувствуя, как он сверлит меня взглядом. Как же я собой гордился! Ведь я даже на секунду не подумал, а не сдать ли мне ему Сунджо с потрохами.

Найдя Запу, я сразу же доложил ему о беседе с капитаном. Запа воспринял произошедшее куда расслабленнее, чем я, сказал, что капитан Шек — последнее, о чем нам стоит думать.

— Через несколько дней ты окажешься в Четвертом лагере, — сказал он. — Вот о чем тебе нужно думать, да побольше.

Как обычно, Запа оказался совершенно прав.

МЫ ПРИСОЕДИНИЛИСЬ К НЕБОЛЬШОЙ ГРУППЕ носильщиков с яками и пошли вверх. Сунджо с ними не было. Я спросил Запу, в чем дело; он ответил, что Сунджо появится, когда будет нужно.

Поход к промежуточному лагерю оказался куда легче, чем в первый раз. Петь и веселиться с носильщиками я все равно не мог, но зато мог свободно говорить на ходу — большой прогресс. Я даже немного поснимал на выданную Джей-Эром видеокамеру и понял, что оператором мне быть куда проще, чем киногероем.

Тропу было просто не узнать — так все изменилось с прошлого раза. Погода стояла теплая, образовалось несколько новых ледниковых речек. Перейти вброд, не замочив как следует ноги, было почти нигде нельзя. Плохо было и с камнями — они то и дело вываливались из тающего льда; я воображал себе, что мы кегли, а ледник камнями играет с нами в кегельбан. Один такой камень задел носильщика с яком, и им пришлось повернуть назад в базовый лагерь.

— Ты это снял? — спросил Джек.

— Ой, нет!

— Вот черт!

Большую часть дороги я прошел с Холли, которая чувствовала себя неважно (наверное, потому, что в этот раз несла свой рюкзак сама). Я предложил взять его на некоторое время, но она отказалась: мол, хочет нести сама (за что я ей был весьма благодарен).

Потом она сказала мне, что думает ехать домой по возвращении из Четвертого лагеря, спросила, соглашусь ли я дать ей эксклюзивное интервью после того, как поднимусь на вершину.

— Ого, ты решила повернуть назад?

— Восхождение на вершину Эвереста в любом случае не значилось в моих планах на этот год, а то я чаще ходила бы в спортзал. А может, и забралась бы на пару небоскребов. — Она улыбнулась и показала пальцем на вершину — вокруг нее не было ни облачка. — Не знаю, как по-твоему, но по-моему, это самый страшный вид на всей планете.

— По-моему, ты не из пугливых.

— Это как посмотреть... — Холли глубоко вздохнула. — Я кое-что про себя поняла здесь. Во-первых, я не молодею. Во-вторых... — Она снова глубоко вздохнула. — Эта гора оказалась больше, чем я ожидала, так сказать. Смотришь на нее — и понимаешь, какая ты крошечная на ее фоне. Это шок. В общем, мне повезло, нашлось время хорошенько пораскинуть мозгами в одиночестве. Ты не представляешь, когда я последний раз была совсем одна. Да самый этот факт шокирует... Что я могу сказать... Когда Пьер и Ральф решили от меня сбежать... Их побег — лучшее, что мне пришлось пережить.

В лагере было около трехсот человек — какое тут, казалось бы, одиночество. Но я ее отлично понял. Не нужно быть совсем одному, чтобы оказаться в одиночестве.

— Ну так что насчет интервью? — спросила она снова. Ха, я тоже нашел время хорошенько пораскинуть мозгами.

— Посмотрим, — сказал я.

Я был готов поспорить, что Холли хотела немедленно меня уговорить, но на долгую беседу у нее просто не было воздуха в легких.

В лагерь мы с ней вошли позднее всех, еле переставляя ноги. Каково же было наше удивление, когда мы увидели на камешке Сунджо, одетого как носильщик, с чашкой чая в руках.

— Ты давно тут?

— С полчаса.

— Ты вышел раньше нас?

— Нет, — сказал он, — одновременно.

Чушь собачья. Носильщиков было человек десять, и еще пяток яков. Я бы точно заметил Сунджо.

— Я ехал верхом на яке Гулу.

— Ну еще бы, — сказал я, — много лет назад, младенцем.

Дело в том, что я шел рядом с Гулу и его яком. И на горбу у яка была только большая вязанка сена.

— И сегодня, — сказал Сунджо. — Меня спрятали в сене.

— Не может быть! Сунджо покачал головой:

— Было жарко и очень неудобно.

Тут я рассказал ему про капитана Шека. Сунджо явно забеспокоился:

— Думаю, следующий переход мне тоже предстоит провести на яке. А я-то надеялся уже идти пешком. Спасибо, что занесли мои вещи сюда.

Черт, мне было бы приятнее, если бы он не был так вежлив, — так проще на него злиться.

— Да ладно тебе, — сказал я и тут осознал, что лишние семь кило совершенно мне не помешали, словно их и не было. Это было приятно сознавать.

Я окинул взглядом лагерь. За неделю вид стал еще хуже. Осыпь выглядела еще страшнее. Запа тоже разглядывал ее, качая головой.

— Нет, мы не можем ставить тут лагерь сегодня, — сказал он. — Надо подняться выше.

Интересно, подумал я, стоянок выше этого места я не припомню. Так оно и оказалось. Запа завел нас метров на триста выше осыпи и приказал вырезать во льду места для палаток. Мы убили на это несколько часов и совершенно умаялись — на такой-то высоте, но я был рад: что угодно, только не ночевать у подножия той стены.

Наутро температура сильно упала, и это хорошо: меньше риска схода лавин. По пути во Второй лагерь по радио сообщили, что три группы восходителей выходят в Пятый лагерь, собираясь оттуда на следующий день штурмовать вершину.

Гулу это не понравилось — мы взяли с собой только один комплект кислородных баллонов для Пятого лагеря. Запа вызвал по радио Джоша.

— Слышал я про это уже, — буркнул Джош. — Кретины. В этих трех группах нет ни одного полностью акклиматизированного человека. Они всего-то второй раз вылезли выше Четвертого лагеря. Но это ладно. Что до баллонов, в тех группах много людей собирается идти без кислорода. Так что для тех, кому он нужен, его достаточно.

— Это только если погода не переменится, — сказал Запа.

— Я им намекнул на это обстоятельство, они мне в ответ: мол, другого погодного окна может и не быть. С этим не поспоришь. В общем, пусть идут, если им так хочется. Если что-то случится выше Пятого лагеря, это не наша проблема.

Он имел в виду, что выше Пятого лагеря спасательные операции обычно не организуют — шансов на успех почти нет. Для вертолета кислорода в воздухе недостаточно*, а люди... на той высоте себе бы помочь, не то что кому-то другому. Тела тех, кто гибнет выше Пятого лагеря, остаются на горе навсегда.

— Да, кстати, — сказал Джош, — заходил капитан Шек, спрашивал про какого-то мальчишку-шерпа. Говорит, он приехал на том же грузовике, что и ты.

— Да, был у нас такой, звали Сунджо, — сказал Запа. — Он уже несколько дней как уехал, ему скоро в школу пора. Он сюда заехал, чтобы на попутный грузовик попасть.

— Спасибо, я передам капитану.

* Плотность воздуха играет роль в эффективности работы двигателей внутреннего сгорания, но, как известно, самолеты летают и на большей высоте. В 2005 году французский пилот Дидье Дель-саль совершил первую и до настоящего времени единственную посадку вертолета (стандартная версия Eurocopter AS 350) на вершине Эвереста; по его словам, проблемы для вертолета заключаются вовсе не в плотности воздуха, а в шквальном ветре, для противостояния чему требуются двигатели большей мощности, чем обычно ставят на таких моделях вертолетов.

Этот обмен репликами был заранее срежиссирован специально для капитана Шека. Проблема была только в одном: если капитан теперь поймает Сунджо, Запе несдобровать.

— В остальном все в порядке? — спросил Джош.

— Да. Мы в порядке.

— Отлично, до связи.

Запа выключил радио, Джей-Эр навел камеру на Запу:

— Как думаешь, эти люди, ну, про которых вы говорили, зайдут на вершину?

— Может, и да, — сказал Запа. — Но вообще-то для штурма рановато. Если им удастся, за ними ринутся другие, и тогда кто-то точно расстанется с жизнью. На вершину Сагарматхи нет короткой дороги.

Вечером того же дня мы вошли в ПБЛ, насмерть уставшие, особенно Сунджо, который так еще до сих пор и не оправился от болезни. И в этот раз наши роли в ПБЛ поменялись: я готовил ужин, а он валялся в спальнике. Я бы хотел, чтобы мне было его жалко, но ничего подобного. Я все еще злился на него — тоже мне, сначала набился в попутчики, а теперь корми его!

Поужинав, я пошел погулять по лагерю. Носильщики и шерпы разбирали снаряжение, которое им назавтра надлежало нести в Пятый лагерь.