Пик

Скальные Крысы

У СТОЙКИ РЕГИСТРАЦИИ папы не было. Оно конечно, наш рейс вылетал еще только через три часа, так что повода нервничать не было... пока что.

Я направился в туалет и там выяснил, что мама набила рюкзак одеждой по принципу «что маме нравится» (а это вовсе не то же самое, что нравится мне), но все это было куда лучше, чем ужасный костюм, который я без сожаления отправил в мусорный бак. И вообще он был мне мал.

Два часа пятьдесят пять минут до вылета. Да уж, что может быть хуже ожидания в аэропорту... ну да, то же самое, только в тюрьме.

Я купил себе самый здоровенный хот-дог и слопал его, запив колой.

Два часа пятьдесят три минуты...

Я вывернул рюкзак наизнанку, нашел два блокнота, подумал: можно вот прямо сейчас и начать делать домашнее задание. Всего-то и надо ведь исписать один блокнот. Проблема, что я так еще и не придумал, про что, собственно, писать.

Пошел в газетный киоск, купил там карандаш с ластиком, но только вынул его из упаковки, как ластик почему-то улетел под стол — я его так и не нашел. Написав на первой странице «Блокнот № 1», я отложил карандаш и блокнот в сторону.

Не пишется что-то.

Два часа тридцать семь минут...

Пока я вот так сидел и смотрел на бродящих вокруг людей, до меня наконец дошло, что я на свободе, и эта мысль навела меня на другую, а именно: что к этому всему привело. Я имею в виду не лазание на небоскребы и не арест с судом, а вообще — с чего все началось. А началось все с того, что я родился, а точнее, еще раньше...

ЗАЧАЛИ МЕНЯ в двухместной палатке под сенью горы Эль-Капитан, что в Национальном парке «Йосемити», штат Калифорния.

Во всяком случае, мама так думает.

Моим родителям было тогда двадцать четыре. За день до этого они залезли на вершину Эль-Капитана по маршруту «Железный сокол» за тридцать два часа и сорок три минуты, побив предыдущий рекорд. За тот год они побили немало рекордов: и на Галлюциногенной стене, и на Горячем воске, и на Невпупительском зацепе*, и много где еще. Команда из Тери Марчелло и Джошуа Вуда била рекорды целый год подряд.

* Популярные у скалолазов места в США и Канаде: Галлюциногенная стена (Hallucinogen Wall) в национальном парке «Черный каньон реки Ганнисон», штат Колорадо, Горячий воск (Body Wax) в парке «Ранчо Реймера» в штате Техас (близ Остина), Невпупи-тельский зацеп (Flingus Cling) в парке «Муррин» в Британской Колумбии (близ Ванкувера).

Их наконец заметили журналы по скалолазанию и продавцы снаряги, стали давать им деньги. Старый ржавый фургон, где они жили последние три года, уехал на кладбище автомобилей, мама и папа обзавелись новехоньким просторным домом на колесах. Ушли в прошлое временная работа за гроши, только чтобы наскрести на бензин и еду, работа гидами для разных «воскресных скалолазов». Мама и папа купили участок земли в Вайоминге, построили дом — настоящий, из бревен, — прямо перед шикарной тридцатиметровой каменной стеной — только и делай, что тренируйся целыми днями. Говорили: у Скальных Крыс растут крылья.

Я видел их фотографии тех времен. Папа выглядел как Шварценеггер на пике карьеры, но при этом был гибким, как олимпийский чемпион по гимнастике. Я больше всего люблю фотку, где папа балансирует на турнике, касаясь носом коленей.

Мама была на тридцать сантиметров ниже папы: поджарая, с длиннющими дредами, плечи накачаны, мышцы в руках и ногах как стальные канаты, брюшной пресс из гранита — не пресс, а пуленепробиваемый жилет.

Впрочем, от пуль это, может быть, и помогло бы, а вот от беременности — может, даже и наоборот.

Два месяца спустя после штурма Эль-Капитана она сообщила папе, что ждет ребенка. Представления не имею, как он отреагировал на новость, но что-то мне подсказывает, от счастья до потолка он не прыгал.

Беременность шла непросто, осложнение за осложнением. Врачи назначили постельный режим — иначе, сказали, ребенка не выносить. Мама врачей послушалась; папа же продолжил путешествовать, преподавать там и тут, рекламировать снарягу и лазать, лазать, лазать, бить рекорды на Килиманджаро, Мак-Кинли и Аннапурне. В ночь, когда я наконец появился на свет, папа был как раз на ее вершине.

Спустившись в базовый лагерь, папа позвонил маме по спутниковому телефону.

— Как ты хочешь его назвать? — спросила мама.

— Пик. -Пит?

— Нет, Пик. По буквам: Памир-Истаксиуатль-Килиманджаро. Как «горный пик».

Папа впервые увидел меня, когда мне исполнилось три месяца. Тогда-то мама и сорвалась. Я был там же, пристегнутый в автокресле у подножия стены; наверное, я разглядывал луговых собачек*, которые сновали вокруг, и еще не понимал, что у меня есть папа и мама.

Папа с мамой пролезли, наверное, метров десять, без страховки. Для них, Скальных Крыс, это как для вас — прогуляться туда-сюда по парковке у магазина. И тут мама ошиблась: нашла рукой трещину в стене, перенесла вес, а камень возьми да и отщепись. Папа спустился к ней, наверное, секунд через пять после того, как она упала, и камень все еще был зажат у нее в руке.

Десять метров. В ее случае это означало перелом бедра и позвоночника.

Папа отменил все семинары, восхождения, съемки, всё-всё, и не отходил от мамы, пока врачи не собрали ее обратно по кусочкам. На это ушел целый год. Сначала инвалидная коляска, потом костыли, а потом просто палочка. Вот на стадии палочки папа и уехал, возвращаясь пару-другую раз в год на день-другой.

Маме потребовалось еще два года лечения, чтобы бросить трость — а с ней и скалолазание.

Папа впервые взял меня лазать, когда мне было пять. (Мы с папой сказали, что едем рыбачить, но ни удочки,

* Характерный для прерий Северной Америки зверек из отряда грызунов, похож на сурка.

ни резиновые сапоги маму не обманули.) За следующие два года я лазил с папой вместе от силы раза четыре, но между этими походами я несколько сотен раз залез на стену на нашем заднем дворе. Страховала меня, конечно, мама.

А там на пороге нашего дома появился Рольф — адвокат из Нью-Йорка, этакий рыцарь на белом коне. Они с мамой вместе росли в Небраске. Соседи. Рольф в нее влюбился еще в первом классе школы. Окончив школу, мама отправилась покорять стены, а Рольф — в Гарвард, изучать право.

Он приехал к нам ночью, в самую пургу. Мы сидели у печки, читали. (Телевизора у нас тогда еще не было.) В дверь постучали (ну, это мягко сказано; таран — и тот произвел бы поменьше шума), мы с мамой подпрыгнули, как ужаленные. От нашего дома до ближайшего города двадцать пять километров, и гости в десять вечера к нам не ходят (не считая папы, который никогда не предупреждает заранее, но зато никогда и не стучится).

Мама открыла, обнаружила на пороге Рольфа и поначалу не узнала его. Одет он был, прямо скажем, не по сезону: легкая куртка, шорты цвета хаки, теннисные туфли. Он дрожал, хотя старался этого не показывать — да что тут скроешь, когда слышен стук зубов. Голос у него тоже дрожал, хотя, я думаю, скорее от страха, чем от холода. Он не видел маму лет десять.

— Привет, Тери.

— Рольф?

— Ага, это, как его... мнэ-э-э-э... в общем, дорога скользкая, я угодил в кювет, примерно в миле отсюда. А машина прокатная. Хотел тебе позвонить, но вашего номера нет в телефонной книге.

— У нас нет телефона, только мобильный. Так проще... впрочем, не важно...

Она пригласила его войти, налила чашку горячего шоколада и выдала папину зимнюю одежду, которая была ему сильно велика.

Я пошел спать, поэтому не знаю, что там произошло той первой ночью и произошло ли что бы то ни было, но так или иначе Рольф стал у нас частым гостем. Так длилось несколько месяцев подряд. Он прилетал на выходные, когда только мог. Мама была рада его видеть, ей с ним было весело, а я был рад, что мама радуется, но за исключением этого никаких особенных чувств к Рольфу не испытывал. Хуже того — наверное, я еще и дулся: а чего это он ходит в наш садик, мешается в нашу отшельническую жизнь?

Однажды он повез нас в Нью-Йорк, и мне было жутко интересно в городе, но одновременно мне не понравилось, как там шумно и какие везде толпы. В конце этого двухнедельного отпуска мама и Рольф усадили меня за кухонный стол и объявили, что женятся.

— Ну и ладно, — сказал я, не понимая, что это на самом деле значит.

Вскоре я понял, что это значит следующее: мы продаем дом в Вайоминге и переезжаем в квартиру в Нью-Йорке. А также что папа больше не будет приезжать к нам в гости. А также что я буду ходить в Школу на Грин-стрит. А также что ближайшая стена, по которой я могу полазить, — это двухметровое посмешище в спортзале при клубе YMCA; если бы тамошние страховщики мне позволили, я бы забрался по ней ногами вверх с завязанными глазами без веревок. Как вы можете догадаться, теплоты в наши с Рольфом отношения все это не добавило.

Спасли ситуацию близнецы. А еще то, что мама подписала меня на дюжину журналов по скалолазанию. А в них была реклама летних скалолазных лагерей. Я долго ныл и нудил, и в итоге мама согласилась отправить меня в один такой лагерь. Ключевым моментом, думаю, стала фамилия его руководителя, маминого старого знакомого, еще одной бывшей Скальной Крысы.

После того первого раза мама разрешала мне ездить и в другие лагеря, если только я хорошо учился в школе.

Но постепенно длительные перерывы между лагерями стали мне надоедать. Я ходил по городу и глазел на небоскребы. Я говорил себе: ну смотри, давай придумаем план, как туда залезть, а лазать не будем. Ага, щас.

Когда лезешь на стену, ты смотришь на нее снаружи, подыскиваешь лучшие места для рук и ног, ищешь, где будут проблемы, планируешь, как их обойти и какая для этого понадобится снаряга.

Когда лезешь на небоскреб, нужно его тщательно изучить не только снаружи, но и изнутри. (Этого-то я и не проделал как следует с Вулвортом.) Совершенно ни к чему оказаться напротив какого-нибудь офисного окна, когда в этом офисе кто-то работает или пылесосит пол.

Еще нужно спланировать, как спуститься вниз. Я — чего уж проще — пользовался лифтами.

На крышах всегда есть двери. Поэтому вечером того дня, когда собирался лезть на здание, я заходил внутрь, поднимался на крышу и заклеивал защелку пожарной двери скотчем. Забравшись наверх уже снаружи, я открывал эту дверь и проводил ночь на лестничной площадке. Утром следующего дня, когда в здание начинали приходить офисные служащие, я спускался на пару этажей по лестнице, садился в лифт, нажимал кнопку первого этажа и спокойно покидал здание. Консьержи внизу и не думали ничего подозревать: мало ли, человек ни свет ни заря пошел в спортзал или к зубному врачу и вот теперь уходит. И домой я успевал вернуться прежде, чем мама, Рольф и близнецы замечали, что меня там ночью не было.

Отличная схема, что и говорить. Только вот на Вулворте не сработала.