Основной аргумент контрразведки

«Рентген души»

В конце 1950-х во многих городах Штатов творились чудеса.

После очередного, как правило, последнего киносеанса зрители толпами осаждали ближайшего продавца-мороженщика или торговца «Кока-Колой».

Разгадка феномена — в так называемом «25-м кадре». Во время киносеанса к обычным 24 кадрам в секунду добавлялся еще один, 25-й, который при попадании на сетчатку глаза, минуя сознание (оно не в состоянии зафиксировать его из-за высокой скорости), прямиком проникал в подсознание, воздействовал на психику ставших «подопытными кроликами» зрителей. Этот «25-й» кадр и содержал рекламу напитка или мороженого…

Контрразведчики запротестовали:

«Нам об этом рассказывали на политинформации. Вы нам объясняете хитрости кодирования индивидуума, а мы хотим знать, как вам удалось декодировать Костаньеро, выявив в нем целый букет личностей?»

Этот вопрос требовал более детального и трудоемкого объяснения, поэтому ученые опять начали с азов.

«Вы, конечно, знаете, что такое полиграф?»

«Да-да, это — детектор лжи!»

«Так вот, аппарат, на котором мы вели эксперименты и в конце концов декодировали кубинца, — это тоже полиграф. Но, в отличие от детектора лжи, который позволяет определять, когда человек ЛЖЕТ, наш аппарат, назовем его условно “рентген для души”, дает возможность вытащить из глубин подсознания ЛЮБУЮ информацию. Не только сознательно скрываемую, но и ту, о существовании которой в своей черепной коробке человек даже не догадывается, как это имеет место с господином Костаньеро.

Детектор истины — “рентген души” — оценивает не физиологические реакции организма, как это делает полиграф, а ответ самого мозга на предъявление определенных стимулов. Ответ представляет собой изменения биоэлектрических колебаний мозга, записываемых в виде энцефалограммы. А вот это не в состоянии изобразить “на заказ” никто. Другими словами, детектор истины обмануть невозможно.

Во время сеансов по декодированию кубинца на него надевали наушники, в которых звучал некий шум. С учетом происхождения Костаньеро, это был шум прибоя, что помогло экспериментаторам быстрее расположить к себе подопытного и достигнуть с ним психологического контакта. В шум были кодированы определенные сигналы, кубинцем не осознаваемые. Специальное устройство считывало энцефалограмму.

Сидя перед экраном телевизора, Костаньеро наблюдал проходящие ряды цифр, среди которых встречались слова или целые фразы. Увидев их, кубинец должен был нажать кнопку.

Стимулы появлялись на экране с такой скоростью, что подумать о них Костаньеро не успевал, хотя его мозг моментально “клевал” на приманку. Наушники на голове кубинца, да и он сам, энцефалограф, телевизор, — всё было закольцовано в одну непрерывную цепь и подсоединено к ЭВМ, которая и выполняла основную работу, производя моментальный математический анализ энцефалограммы.

На стол специалистов ложились листы, которые непосвященным могли показаться набором бессмысленных символов. Вверху какие-то овалы. Это так называемые кластеры сфер значимости в подсознании. По их расположению относительно друг друга ученые и определяли, какое место в психике Костаньеро занимала семья, какое — восприятие собственного имени, отношение к Кубе, к США, а какое — к суицидальным намерениям. Специалисты сопоставляли кластеры кубинца с кластерами других пациентов, ранее прошедших подобное тестирование, для того, чтобы безошибочно выбрать направление, в котором требовалось его “раскручивать”.

Электронная машина в течение получаса выдавала такие результаты изучения всех четырех личностей, скрывавшихся под физической оболочкой по имени Костаньеро, которые западным, частнопрактикующим психоаналитикам открылись бы лишь после шести месяцев изнурительных сеансов-исповедей.

Сложность в общении между русскоговорящими учеными и испаноговорящим подопытным состояла не только в переводе слов-символов с русского на испанский. Взять и просто перевести слова-символы нельзя.

Существуют не только языковые тонкости, но и разница в самом менталитете. Если для русского слово “трёшка” ассоциируется с деньгами, то для кубинца это должно было быть “трёхпесовой купюрой”, что уже само по себе абсурдно, так как с детства воспринималось им как языковый символ фальшивки…»