История Мародеров

— Все равно пора вставать. И не заставлять друзей мучиться от любопытства.

Поняв, что от него не отстанут, Сириус открыл глаза, чтобы увидеть Джеймса — с ясно читаемым веселым любопытством на физиономии; и чуть позади него Ремуса — с легкой улыбкой и своим фирменным выражением лица: «Дети малые!»

— Садисты! — буркнул он, выбираясь из кровати и направляясь в ванную.

В ответ ему раздался дружный смешок.

— Рассказывай, как все прошло? — потребовал Джеймс, когда он вернулся уже одетый в джинсы и свитер.

— Отлично! — Сириус плюхнулся в кресло и потянулся, мечтательно улыбнувшись.

— И...

— Что и?

— Когда свадьба?

— Скоро, — Сириус засмеялся, увернувшись от полетевшей в него подушки, и поднял руки. — Спокойно, Сохатый, не нервничай! Мы этот вопрос еще не уточняли.

— А сразу нельзя было так и сказать? — возмутился Джеймс.

— Конечно, нельзя, — усмехнулся Ремус, — Бродягу же хлебом не корми — дай спектакль устроить.

— Эй, что за намеки?!

Их веселье было прервано срочным вызовом. Друзья сразу посерьезнели и немедленно шагнули в камин, отправляясь в штаб Ордена.

Их встретила Эммелина Вэнс, которая, бросив на них странный взгляд, сообщила:

— Нападение на МакКиннонов. Туда уже отправились...

Она говорила что-то еще, но Сириус ее не слушал, немедленно аппарировав прямо в квартиру Марлин.

Опоздал... Все уже кончено... Вся семья убита, даже Майкл, которому было всего тринадцать. Здесь был кто-то еще из орденцев, но Сириус видел только лежавшую на ковре Марлин — бледную и неподвижную, так и не выпустившую из руки судорожно сжатой палочки.

— НЕ-Е-ЕТ!

Сириус упал на колени рядом с любимой и дрожащими пальцами прикоснулся к ее шее. Пульса не было. Почему-то вдруг стало не хватать воздуха — каждый вдох причинял боль. Перед глазами пронеслись годы, проведенные вместе — практически целая жизнь...

Хрупкая девочка в темном коридоре в свете Люмоса. Громадные серые глаза смотрят весело и удивленно.

Из груди вырвался стон. Солнечные лучи, будто издеваясь над ним, скользили по бледному лицу девушки, играли золотыми искрами в ее каштановых волосах. Сириус прижал к себе тело Марлин с такой силой, словно надеялся вдохнуть в нее жизнь своим объятием. Закушенная до крови губа, отчаянные усилия воли, чтобы не закричать.

Сияющее счастьем такое красивое и родное лицо. Тихий шепот:

— Я люблю тебя.

Теплые мягкие губы целуют так нежно и страстно одновременно.

Судорожный вздох. Сириус зарылся лицом в рассыпавшиеся каштановые пряди и качнулся вперед. На плечо ему легла чья-то рука.

— Сириус... — голос Джеймса.

Но он повел плечом, сбрасывая руку, и еще крепче прижал к себе Марлин.

— Ты выйдешь за меня?

— Да-а, — сияющая улыбка и вспыхнувшая безграничным счастьем прозрачность серых глаз. Моя девочка-фея.

Джеймс опустился рядом на колени и обнял его за плечи. Но Сириус не чувствовал ничего и не в силах был разжать руки и выпустить тело девушки, которая только вчера ответила ему «да», рядом с которой он хотел провести всю жизнь. Он так часто называл ее «радость моя», и она действительно была ею. И сейчас Сириусу казалось, что вся радость ушла из его жизни вместе с ней.

* * *

Несколько дней Сириус не выходил из дома. Джеймс договорился в Ордене, чтобы его не трогали пока, и все восприняли эту просьбу с пониманием. На похоронах у Бродяги было такое лицо, что Джеймс серьезно испугался, что друг не переживет этой потери. Сам он даже представить боялся, что бы с ним было, если бы погибла Лили.

Друзья по очереди сидели с Сириусом, пытаясь отвлечь его и с отчаянием понимая, что все их усилия, в сущности, бесполезны. Единственное, что они могли сделать — просто быть рядом. Сириус замкнулся в мрачном молчании, отвечал только на прямые вопросы, и то односложно: разговорить его стало просто невозможно. Целыми днями он сидел у камина, глядя в огонь, и перестал бы, наверное, и есть, если бы друзья его не заставляли.

Через пару недель Сириус вышел из состояния абсолютной апатии, но только для того, чтобы с головой погрузиться в работу Ордена. У него и раньше-то инстинкт самосохранения отсутствовал, а теперь он начал сражаться с такой яростью и безрассудством, что становилось страшно. Он будто с ума сошел и постоянно кидался в самое пекло. Грюм рычал на него за неоправданный риск, но Сириус все выволочки выслушивал с непроницаемо-равнодушным выражением в глазах, и в следующий раз все повторялось.

У Джеймса каждый раз сердце болезненно сжималось при взгляде на его безжизненное лицо, на котором вот уже целый месяц ни разу не появилась улыбка.

Конечно же, добром все это не могло закончиться.

Во время очередной ожесточенной схватки с Пожирателями, словно в замедленной съемке, Джеймс увидел, как в Сириуса попало какое-то заклятие и он упал на землю. Он сам не понял, как в следующую секунду оказался рядом с другом.

— Нет! Сириус! Только не ты!..

Мертвенно-бледное лицо, кровь на мантии. Душу охватил ужас. Вокруг еще сверкали вспышки заклинаний, но Джеймс уже ничего не видел. Он дрожащей рукой прикоснулся к шее Сириуса и, почувствовав слабое биение пульса, облегченно вздохнул. Живой. Как только уцелел?

Оставшихся Пожирателей тем временем обезвредили, и к Джеймсу и Сириусу уже спешили товарищи.

— Надо его в Мунго, — предложил Фрэнк.

— Нет, — твердо возразил Джеймс. — Перенесем его в мой дом. Лили — неплохой целитель, сможет о нем позаботиться, — и тихонько добавил: — Его сейчас нельзя оставлять одного.

* * *

Очнувшись, Сириус обнаружил себя лежащим на кровати в смутно знакомой комнате. Он попытался подняться, но чья-то рука помешала ему это сделать, и мягкий голос Лили произнес:

— Лежи-лежи, тебе надо отдыхать. Вот, выпей.

Она поднесла к его губам чашку с чем-то приятно пахнущим, и Сириус послушно выпил. Голову заполнил туман, глаза закрылись сами собой. Он успел услышать только встревоженный голос Джеймса:

— Как он?

Ответа Лили он уже не разобрал, снова погрузившись в беспамятство.

Когда Сириус очнулся во второй раз, рядом никого не было. Оглядевшись, он узнал комнату для гостей поттеровского дома. Казалось, что за все прошедшие годы здесь ничего не изменилось: все те же бежевые портьеры на окнах, пушистый мягкий ковер на полу, небольшой столик рядом с кроватью. На мгновение Сириусу показалось, что он приехал в гости к Джеймсу на каникулы, и ему всего лишь приснился кошмар. Но в следующую секунду взгляд наткнулся на непривычный предмет — неподалеку от окна стояла детская колыбелька.

Все встало на свои места, и боль потери уже привычно резанула сердце. Сириус откинулся обратно на подушку: захотелось снова потерять сознание, все забыть. Вдруг раздался тонкий детский плач. Что-то дрогнуло в душе, и, поднявшись, Сириус покачал колыбельку, пытаясь успокоить ребенка, но тот успокаиваться не желал. Тогда он осторожно взял Гарри на руки.

— Ну, что ты, Олененок? Не надо плакать.

Собственный голос прозвучал так хрипло, что показался чужим. Малыш замолчал и подозрительно уставился на него своими яркими глазищами — точь-в-точь Лили, когда она отчитывала их с Джеймсом за очередную проделку. И впервые за последний месяц Сириус улыбнулся. Боль, разрывавшая душу на части, отступила, как будто из груди вынули ядовитый шип, и юноша почувствовал, что может снова дышать свободно.

На лестнице послышались торопливые шаги, и в комнату влетела Лили, которая, увидев его с Гарри на руках, замерла на месте.

— Сириус... — выдохнула она.

— Привет, Лил, — он передал ей ребенка, и тот что-то радостно залопотал. — Долго я без сознания валялся?

— Практически сутки. Как ты?

— Жить буду, — Сириус усмехнулся, правда, не слишком весело, а Лили облегченно перевела дыхание и улыбнулась.

— Пошли накормлю тебя. Голодный, небось?

Он кивнул, неожиданно поняв, что, действительно, очень проголодался.

* * *

В начале января Сириус появился в книжном магазине, когда Ремус уже собирался все закрывать.

— Пошли прогуляемся, — заявил он с порога.

— Куда? — поинтересовался Ремус, подводя итоги в журнале учета.

— В Запретный лес.

Ремус удивленно вскинул голову и внимательно посмотрел на друга, но тот оставался совершенно невозмутим. Понять, что за очередная бредовая идея пришла ему в голову, не представлялось возможным. Впрочем, сейчас Ремус был рад даже самым безумным его идеям: по крайней мере, он начал реагировать на окружающее, смог жить дальше.

В Запретном лесу они долго бродили по знакомым еще со школы местам, проваливаясь в сугробы. Ремус так и не смог добиться от Сириуса, что он ищет. Пошел крупный пушистый снег, и некоторое время спустя они оба стали напоминать снеговиков.

Уже совсем стемнело, а они все еще плутали по лесу, но Ремус не решался ни начать расспросы, ни сказать, что пора возвращаться. Впрочем, он все понял и без расспросов, когда на одной из полянок услышал легкий хрустальный перезвон и в следующее мгновение увидел полупрозрачные голубоватые цветы.

— Бродяга...

Но тот, не обращая на него внимания, несколько мгновений задумчиво изучал иверии, а потом решительно сорвал одну из них и повернулся к Ремусу:

— Пошли.

Выражение лица у него при этом не поддавалось описанию, и Ремус понял, что сейчас лучше промолчать.

Как он и ожидал, аппарировали они на кладбище. Сириус опустился на колени рядом с могилой и смахнул ладонью снег с надписи на мраморной плите:

Марлин МакКиннон

17 августа 1961 года — 6 ноября 1980 года

«Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества

прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится»

Сириус провел кончиками пальцев по вырезанному в мраморе имени и бережно положил цветок на плиту. Тот зазвенел жалобно, точно заплакал, на мгновение вспыхнул радугой и сразу же почернел. Сириус судорожно вздохнул, до белизны стиснув руки, и Ремус, поспешно шагнув вперед, положил ему ладони на плечи.

Несколько мгновений Бродяга сидел неподвижно, низко склонив голову, а потом быстрым движением поднялся на ноги и посмотрел другу в глаза:

— Спасибо, Рем. Один я бы не смог.

Ремус крепко обнял его и тихо произнес:

— Пошли домой.

В наступившей темноте он скорее почувствовал, чем увидел слабую улыбку Сириуса.