Предел Спасения

V. ВЫСОЧЕСТВО СИР АРМАДЮК

В полночь, по местному времени, в небесах над Анзимаром проснулась новая звезда. Городское население спешило посетить дневную службу Саббат Либера Нос, которая проводилась в храмах Беати каждую полночь с начала Крестового Похода, в надежде на светлое завтра. Некоторые из сотен тысяч граждан торопящихся из своих домов, или даже из своих постелей, или приостанавливающих свою работу, в это время, возможно, подняли глаза к небу, поскольку с самого происхождения вида, человечество придерживалось представления о том, что какой-то невыразимый источник провидения может смотреть на нас сверху. Взгляды вверх были напрасными, непреднамеренными желаниями увидеть лицо спасения.

Никто не увидел, как зажглась звезда. Смог этой ночью был так же плотным, как рокрит.

Корабельные звонки звенели. На высоком якоре на границе мезопаузы, Имперский фрегат класса Буря Высочество Сир Армадюк зажег свои плазменные двигатели. Двигатели зажглись с пульсирующим мерцанием до того, как превратиться в спокойное, менее интенсивное, ровное сияние.

Под кораблем лежала тропосфера и стратосфера. Тень терминатора тяжело лежала на Меназоид Сигме, а смог в атмосфере был настолько плотным, что не было никаких видимых концентраций света от ульев на ночной стороне. Часть мира была в солнечном свете. Зловонные облака, коричневые и кремовые, выглядели, как инфицированная мозговая ткань.

Маленькие корабли жужжали вокруг Армадюка, как мухи вокруг туши животного. Вспомогательные суда примостились поблизости от его боков. Катера, лихтеры, грузовые корабли и шаттлы носились туда-сюда. Все шлюзы Армадюка были широко раскрыты, подобно клювам нетерпеливых детенышей. Целые секции пластин бронированного корпуса фрегата были отогнуты или отодвинуты, чтобы предоставить доступ. Старый корабль, древний и потрепанный, выглядел недостойно, как старая мамзель, которую застали с поднятым подолом.

Над кораблем лежала экзосфера. Вакуум был похож на чистый, но неидеальный кристалл, окно в суровую черноту внесистемного пространства и к отдаленному мерцанию крошечных, злобных звезд.

Высочество Сир Армадюк был старым кораблем. Он был артефактом значительного размера. Все корабли флота были большими. От носа до кормы Армадюк был длиной в полтора километра, и треть этого расстояния в ширину. Его реальное водоизмещение было шесть целых и две десятых мегатонн, и он перевозил тридцать две тысячи четыреста одиннадцать жизней, включая весь Танитский Первый и его свиту. Он был похож на кусок, отрезанный от улья, которому придали форму копья и приделали двигатели.

Он был построен для ближнего боя. Его броня была изрытой и обожженной, и тройной толщины вдоль боков и носа. Конус носа был изрезан глубокими шрамами и залатанными повреждениями. Армадюк был Имперским кораблем упрямой породы, которому нравилось сближаться со своим врагом, и который был готов получить травму, чтобы убить врага.

Для Ибрама Гаунта, приближающегося к нему на борту одного из последних катеров, у корабля был характер бойца в яме, или бойцового пса. Его шрамы были гордыми и неслучайными.

Как ритуальные знаки солдата кровавого пакта, подумал он.

Плазменные двигатели снова запульсировали. Шлюзы начали запечатываться, а консольные секции брони начали возвращаться на свои места. Летательный аппарат с Гаунтом был одним из последних, который влетел в центральный посадочный отсек до того, как закрылись главные шлюзы. Рой маленьких кораблей рассеялся, либо в Армадюк, чтобы разделить его путешествие, либо в сторону планеты или ближайшей орбитальной крепости. Боевые порядки боевых кораблей классов Фурия и Фауст до этого кружили вокруг корабля в радиусе пятиста километров, чтобы предоставить защиту, пока он был обнажен и уязвим. Теперь они сформировали порядки, чтобы предоставить эскорт. Буи моргали. Топливные линии отделились. Вспомогательные суда отделились и лениво полетели прочь, подобно уставшим почитателям или утомленным любовницам. Армадюк начал двигаться.

Начальное ускорение было болезненно медленным, даже при максимальной мощности плазменных двигателей. Это было так, словно предпринималась попытка сдвинуть здание – базилику, храм – с помощью армии толкающих рабов. Корабль протестовал. Пластины его корпуса стонали. Его палубы оседали и скрипели. Его суперструктура изгибалась под приложением огромной движущей силы.

Другие корабли на высоком якоре включили свои прожектора, чтобы отдать честь отбывающему кораблю. Некоторые были настоящими флотскими гигантами, гранд-крейсерами и линкорами шести или семи километров в длину. Их обширные тени падали на Армадюк, пока он ускорялся вдоль линии якорной стоянки. Для них, он был потрепанным старым реликтом, флотским сиротой, которого они, скорее всего, больше никогда не увидят.

Фурии собрались вокруг корабля в сопроводительном построении. Плазменные двигатели стали ярче, свет от них отражался от фосфоресцирующих облаков внизу, создавая мерцающее свечение атмосферы. Ионизация мезосферы стало причиной молниевых разрядов, которые танцевали и мерцали вдоль зубчатой поверхности Армадюка, пока движущийся корабль не прошел в экзосферу и поток течений магнитосферы не смыл прочь световое представление.

Выйдя из катера в трюм, когда корабль полетел, Гаунт почувствовал запах атмосферы судна. У каждого корабля был свой собственный запах. Он путешествовал на достаточном их количестве, чтобы это знать. Сотни – или иногда тысячи – лет рециркуляции и переработки атмосферы позволяли вещам накапливаться в легких корабля. Некоторые пахли по-странному сладко, другие металлически, третьи тошнотворно. Ты всегда к этому привыкаешь. Десяти- или двенадцатинедельная переездка на корабле может заставить тебя привыкнуть к чему угодно. Армадюк пах жженым жиром, подобно жиру в трубе кухне.

Он привыкнет к этому. Ты можешь привыкнуть к запаху, к химическому привкусу переработанной воды, к странному вкусу корабельной еды. Ты привыкаешь к постоянному фоновому ворчанию двигателей, к странным звукам от огромной суперструктуры, которая постоянно в напряжении. Как только зажигались двигатели, корпус изгибался; как только поднималось Поле Геллера и корабль входил в варп, корпус напрягался, как хорошо накачанная рука, согнутая и напряженная. Ты привыкаешь к болезненному ускорению, к пронизывающему холоду, к странному, нестабильному сдвигу там, где искусственные гравитационные поля колеблются.

Как только перемещение в варп достигнуто, ты привыкаешь к закрытым иллюминаторам. Ты привыкаешь игнорировать все, что бы ни было снаружи. Ты привыкаешь к губительным воплям Эмпирей, звукам ударов по корпусу, или к пылающим огненным штормам, или штормовым ветрам, или царапанию по ставням иллюминаторов. Ты привыкаешь к шепоту, дрожи и дребезгу, необъяснимым периодам света, горящего на половине мощности, отдаленным подземным ударам, снам, шагам в пустых коридорах, чувству, что ты устремляешься все дальше и дальше в свое собственное подсознание и сжигаешь свой рассудок, чтобы питать поездку.

Единственная вещь, к которой ты никогда не привыкнешь, это масштаб. На высокой орбите, даже с обширной планетой поблизости в качестве контраста, звездный корабль казался большим. Но, когда планета оказывалась за кормой, сначала размером с офисный глобус, затем с мяч, пока даже местное солнце не становилось просто пятном света не больше, чем любая другая звезда, объятия пустоты становились абсолютными. Космос был бесконечным и вечным, а несколько солнц были не больше, чем крупинки соли. Одинокий в сбивающей с толку пустоте, звездный корабль был миниатюрным, уменьшенным до всего лишь хрупкого металлического гроба в чудовищной панораме ночи.

Армадюк набирал скорость уже так сильно, что эскорт боролся, чтобы не отставать. Курс был проложен к системной Точке Мандевилля, где можно будет запустить варп-двигатели, чтобы сделать надрез в ткани космоса. Варп ждал их.

Помещения экипажа и командный пункт звездного корабля, как правило, располагались в стороне от зон, используемых для транспортировки материалов и пассажиров, даже во время военной операции. Перевозчикам и тем, кого они перевозят, нужен был весьма небольшой контакт во время поездки.

Тем не менее, Армадюк был все еще в двадцати шести минутах от точки перехода, когда Гаунт представил себя капитану корабля. Он пришел не один.

— Сейчас входа нет, — сказал мичман у заслонки люка. С ним были шесть охранников, все с боевыми дробовиками для использования на корабле.

Гаунт показал мичману свои документы, документы, которые ясно показывали, что он был командующим офицером пехотных подразделений, которых перевозят.

— Все это очень хорошо, — сказал мичман, изображая это безошибочное Флотское умение избегать официальные звания Гвардии, — но капитан корабля готовится к совершению перехода. Его нельзя прерывать. Возможно, через неделю или около того, он сможет найти немного времени, чтобы...

— Возможно, он делал это раньше уже тысячу раз, — сказал компаньон Гаунта, выходя из тени переборки, — и ему не нужно делать ничего, кроме как разрешить экипажу мостика выполнить. Возможно, ему нужно держать в голове то, что его корабль – это жизненноважный компонент этой операции, а не просто средство перевозки. Возможно, вам стоит открыть этот люк.

Мичман побледнел.

— Да, сэр, — сказал он так же маленьким голосом, как и корабль в открытой пустоте.

Капитана корабля звали Клеменсев Спайка. У него за спиной было три командования Боевым флотом, но его карьера была в упадке. Седой человек среднего роста, который отдавал приказы в полной униформе, он стоял у позолоченного ограждения верхней палубной платформы, когда они вошли, смотря через шумный главный мостик на огромное смотровое устройство с благородным выражением на лице. Гаунту стало интересно, стоял ли он там в любом случае, или принял эту позу, когда услышал, что они идут.

Он повернулся, когда они подошли к нему, смотря Гаунту в глаза, затем отклонил голову назад, чтобы посмотреть на воина Серебряной Гвардии рядом с ним.

— Мы в процессе, — сказал он. — Может эта аудиенция подождать?

— Нет, — сказал Идвайн.

— Этот переход особенно трудный? — спросил Гаунт.

— Нет, — ответил Спайка. Он сделал им жест следовать за ним, и проинструктировал своего первого офицера присматривать за рулевым. В задней части верхней палубы была маленькая каюта, предназначенная для брифингов и тихого обсуждения. Спайка сел и показал, что они могут сделать то же самое. Идвайн остался стоять.

Кроме одной настенной панели, на которой отображалась детальная информация о функционировании корабля, каюта была украшена разрисованными секциями, обрамленными позолотой. На каждой разрисованной панели изображались различные виды Хулана: Королевский Дворец, Водопады в Хипсоне, Мавзолеи в Калиле, Имперская Резиденция в Верхнем Аскиане, Смарнианская Базилика.