Иллюзия преданности

— Я вовсе не это имела в виду.

— Он добивается всего, что только пожелает.

— В тебе говорит зависть.

— О нет, вовсе нет, радость моя. Это он мне завидует. Поэтому ворует у меня.

— Ты мог бы перестать носиться со своим раненым самолюбием! Оно уже не во всякую повозку влезет, до того распухло!

Терри сощурился.

— Он и на тебя глаз положил по той же причине.

— Что-о? — потрясенно выдохнула Вария. На её скулах расплылись пятна румянца.

— Мне следовало догадаться, что он захочет увести ещё и мою девушку.

— Т-ты… ты хоть соображаешь, что несешь? — разъяренно прошипела Вария, опершись ладонями о стол. Она оглянулась и, наклонившись ниже, приглушила голос до срывающегося шепота. — Я говорила с лекарем о твоих вспышках гнева, если хочешь знать! Он сказал, что тебе следует соблюдать технику безопасности при работе с кристаллами, иначе тебя скоро доставят в лечебницу в смирительной рубашке.

Терри сжал челюсти так сильно, что заныло где-то в области затылка.

— Как мило с твоей стороны, — процедил он. — Такая забота…

— Я беспокоюсь за тебя! — воскликнула Вария, и все в равинтоле повернули головы. Под любопытными взглядами Терри сгорбился, поставил локти на стол и закрыл голову руками. Все лицо горело как при лихорадке, и опять отовсюду к нему поползли гибкие черные щупальца. Во рту появился кислый металлический привкус.

— Просто уходи, Вария, — попросил он. — Ты делаешь только хуже.

— Ты сам себе делаешь хуже! И если не остановишься прямо сейчас, тебе уже нельзя будет помочь.

Терри порывисто встал, подхватил ремень сумки и накинул на плечо.

— Тогда я уйду.

Арри тоже встал, чтобы выпустить друга из-за стола, и взял свою тарелку. Поставил на поднос. Руки у него дрожали так, что ложка звенела о каемку. Девушка осталась сидеть, прижав ладони к щекам. Ее длинные ресницы склеились от слез. Арри кое-как собрал посуду, едва не опрокинув на скатерть полную тарелку нетронутого острого супа.

— Вария, если ты продолжишь помогать ему так, как сейчас это делаешь, ему конец.

* * *

Прохладный воздух на улице был даже приятен после душной равинтолы. И тишина после невнятного гомона… Правда, когда Вария начала кричать, все замолкли, но то была опасная, внимательная тишина. В такой тишине звучат слова, которые запомнят все, и станут обсуждать потом. Кроме того, в равинтоле было слишком светло. А вот на улице можно было опустить козырек фуражки пониже, позволив сумеркам скрыть лицо.

Выражение лица.

Терри улыбался. Вынужденно, вымученно, будто через силу заставлял себя, хотя на самом деле не мог прекратить. Мысленно он продолжал разговор с Варией, называл ее своей радостью, объяснял, что Карьян не сможет ее ценить, как человека, ведь ему важен только факт победы. Воображаемая Вария умела слушать и не перебивать. Её можно было убедить. И это делало ситуацию ещё смешнее с точки зрения Терри. И тогда он улыбался ещё шире.

Но не смеялся. Засмеяться — значит впасть в истерику, а это недостойно человека, который носит родовое имя, начинающееся на благородную приставку «ри». Терри изо всех сил старался соответствовать. Как тонущий хватается за спасительный кусок плавника, так и он вцепился в воспоминания о том дне, когда его мать судили и изгнали. Ее лишили всего, но она сохранила достоинство. Терри вспомнил ее отстраненное лицо и покрасневшие глаза за темными линзами очков и запретил себе убиваться по тому, что у него отняли.

А потом его догнал Арри и зашагал рядом. Молча. Арри мог быть невыносимым и докучливым, когда открывал рот, но при этом стоило отдать ему должное — у него был талант молчать так, что это молчание не казалось гнетущим или неловким. Когда Арри умиротворяюще молчал рядом, даже если он при этом читал книгу или чертил, любые тревоги постепенно сглаживались и теряли остроту. Терри ценил это редкое качество, а временами — вот как сейчас — остро нуждался в нём.

Потом они, конечно, все-таки разговорились. Когда подошли к дому-ратуше, Терри, наконец, сообразил, что у него еще много свободного времени до дежурства в библиотеке, но при этом, увы, слишком мало для того, чтобы отправиться в свою комнату и попробовать урвать хоть пару часов сна. Арри не уходил, хотя не был обязан развлекать штрафника до девяти часов. Когда Терри прямо спросил, почему тот не «сделает ручкой» и не пойдет отдыхать, Арри удивился и возмутился:

— Оставить тебя одного в таком состоянии? А если с тобой что-то случится, чувствовать себя виноватым до конца своих дней?

Терри почувствовал, что должен ответить чем-то равноценным. В голову ничего лучше не пришло, чем неловкое признание:

— Будь сейчас середина третьего века от явления Создателя, я назвал бы тебя оруженосцем. Сомневаюсь, что нашел бы кого-то достойнее.

Арри взлохматил пятерней чёлку.

— Это, конечно, лестно для такого, гм… каэра, как я. Но ты бы не обольщался, Риамен. В третьем веке от тебя бы либо отреклись сразу же, чтобы чистоту крови не портить, либо сожгли, чтобы не оскорблять Создателя.

— Как хорошо, что за минувшие семьсот лет мы оставили позади эту дикость и меня всего лишь заперли на всю жизнь в Академии, — задумчиво пробормотал Терри.

— Считай, что тебе повезло, — хохотнул Арри.

— Но король обещал свободу!

— Ну разумеется, что ещё он мог тебе посулить… А что Арчер?

Откуда-то потянул зябкий ветерок — опять где-то в куполе брешь открылась. Ночью почему-то разрывы случались чаще. Терри сунул руки в карманы и нахохлился.

— Пообещал, что сотрёт меня и ничего ему за это не будет.

— Но ты не боишься? — недоверчиво уточнил Арри.

Терри честно задумался над ответом и думал долго.

— Боюсь совершить глупую ошибку или что придется разгребать последствия чужой глупой ошибки.

— Что угодно может быть глупой ошибкой, — фыркнул Арри. — Двойной опорный контур для стабилизации поля — и тот может быть ошибкой из-за неоправданного перерасхода энергии. Вот если бы у нас была рабочая группа для расчетов, тогда другое дело…

— Или завтра за мной придут из лечебницы из-за глупого доноса Варии. Вот я о чём, понимаешь?

Арри вздохнул.

— Это вообще невозможно просчитать. Завтра или через три декады. Придут или оставят донос без внимания. Тут я не помощник, — он с виноватым видом развел руками. — Поступки людей нельзя уложить в формулы — слишком уж много переменных. С Карьяном по поводу птиц даже Арчер говорил. Дескать, не нужно так поступать. Ну как с тобой по поводу аметистов Парлас поговорила. И что ты решил? Забыть об аметистах, правильно? А Карьяна будто только раззадорили. Он упертый.

Терри мрачно кивнул. Замечание упало в подходящую почву. Он и без того нещадно корил себя за то, что отступился тогда и не проявил твердость. Всегда следует идти до конца, раз уж выбрал дорогу. Иногда достаточно всего лишь один раз свернуть с прямого пути к цели — и ты уже заблудился.

— Это тоже касается последствий глупых ошибок. Или малодушия, хотя это, кажется, одно и то же.

— Значит, все-таки хочешь вернуться к работе над аметистами? Уже не боишься, что бумажку с подписью Парлас не получишь?

— Вот уж чего я точно больше не боюсь так это бумажек с подписями, — скрипнул зубами Терри.

Они проговорили до девятого удара колокола, и только тогда Арри попрощался с другом до утра. Терри зашагал к Великой библиотеке — отрабатывать красный лист. Неприступные стены памятника архитектуры были подсвечены снизу направленными снопами света. Когда-то библиотека была Великим храмом в Закрытом городе. Строители проектировали его как последний оплот защиты в случае, если все остальные городские стены будут взяты приступом. Поэтому библиотека, несмотря на витражи на центральном нефе и имперские арочные порталы, производила впечатление строгое и сдержанное, как многие более ранние постройки. Предки риорцев, в начале тысячелетия загнанные войной на самый краешек материка, были людьми сугубо прагматичными и затейливой вычурности предпочитали лаконичную простоту.

А еще рядом с библиотекой росли высокие деревья с пушистыми вечнозелеными игольчатыми кронами — здесь сохранился единственный сад под куполом. Еще со времен, когда храм находился в стороне от стен Верхнего города. Всего лишь пару сотен лет назад храм окружал неглубокий ров, перед плотиной разливалось небольшое лесное озеро, и не было в полыхающем мире места безопаснее. Но Акато-Риору рос, ему требовалось все больше места. Озеро осушили, ров засыпали землей и замостили каменной брусчаткой.

Что самое удивительное все эти метаморфозы оставили свой след на Великой библиотеке. Терри с детства любил читать исторические хроники, а потому теперь, глядя на вновь спрятавшуюся от мира библиотеку, отчетливо видел её историю. Даже в мельчайших деталях, невидимых глазу равнодушного к истории родного края человека. Видел другой рисунок брусчатки и перепад высоты на месте засыпанного рва. Отличал хвойные деревья, которым было больше лет, чем всем окрестным домам. Это вдохновляло.

Терри нравилось думать, что ничего не проходит бесследно. Что за каждым камнем стоит чья-то мысль, а за ней — живой человек, которому эта мысль принадлежала. И даже если имена позабудут, что с того, если камень продолжит лежать в фундаменте чего-то столь же величественного и значимого как Великая библиотека?

Единственное, чего Терри хотел отчаянно, до боли в груди — это успеть заложить как можно больше камней в основание храма истории. Чтобы через сто, триста, даже пятьсот лет его вклад был по-прежнему заметен. Чтобы его нельзя было украсть, как нельзя украсть выложенную расходящимися светлыми и темными волнами брусчатку перед светлыми мраморными ступенями.

* * *

В библиотеке Терри выдали швабру, ведро и отправили мыть лестницы.