Туманы и чудовища

– Думаю, мне стоит поменьше слушать вашего Тиля, – выдохнула она.

Леда и сама не знала, почему прежде готова была расспрашивать о Буяне всех вокруг, а теперь хотела оставить его в тайне. Да и что Джарх мог бы сделать? Да, он прежде работал рядом с нитями и умел чинить каркасы разных механизмов, но ножниц у него никогда не было: Цех не зря вел им учет. Оставлять подобные вещи в таком захолустном городке было неразумно. Джарх чинил только не нитевые части механизмов, и его единственной связью с Ткачами оставалось плетение гимнов в далеком ветхом храме.

Джарх хмыкнул и прищурился. Леда задержала дыхание. Воздух сгустился – так бывало всякий раз перед тем, как служители начинали плести. И это Плетение не имело ничего общего с работой мастеров при магических дворах.

Служители пели – вили музыку прямо из воздуха, плели мелодии по древним канонам, описания которых, говорят, нашли в нутре «Кракена». Кусочки корабля до сих пор хранились в каждом храме. Леда видела здешнюю «реликвию» – темный обломок, неотличимый от сотни таких же. Море приносило их каждый год. Такой мог найти любой мальчишка… Такие ли остались от корабля ее родителей? Осталось ли от их корабля хоть что-нибудь?

Механики никогда не лезли в то, что касалось нитей судьбы. Хотя, поговаривали, в Затонувших Залах льют из добытого в бездне металла что-то непохожее на то, что собирали прежде. Что-то, что двигалось бы, жило и, может, дышало чужими нитями судьбы. Когда Леда только узнала об этом, в ее полные моря сны пришли люди с тонкой металлической кожей, сквозь филигранные узоры которой мерцали сплетенные из нитей подобия сердец, и легких, и всего остального. Она просыпалась в поту, долго сгибала и разгибала пальцы, бродила по балконам босиком – чтобы ощутить кожей прохладу остывающих камней.

Если Ваари искал что-то о нитях и о Порезе, говорил ли он с Джархом? Или тот сразу оборвал его, прекрасно зная: не стоит лезть туда, где когда-то умерло волшебство?

– Ваари интересовался нитями, – выдохнула Леда вместе с первыми мелодичными вздохами гимна Прибытия.

Джарх покосился на нее – на его лице алела россыпь цветных прямоугольников, высеченных заходящим солнцем.

– Ты не спрашиваешь меня, – прошептал Джарх, крепче сжав ее предплечье. – Ты нашла его?

Леде хотелось бы ответить утвердительно, но она покачала головой. Хватка Джарха чуть ослабла. Наверное, он тоже переживал. Ваари никогда не был Штормом, но…

– Я нашла его записи, – прошептала Леда. – Кажется… кажется, он хотел снова открыть Порез. Сделать его Надрезом… Такое вообще возможно?

Джарх переставил палку, на которую опирался.

– Ты словно специально решила сообщить мне это здесь, в храме… чтобы я не принялся ругаться на чем свет стоит.

Тон Джарха все еще был насмешливым, но в нем угадывались дрожащие нотки. Порез значил для Джарха многое, и представить, что кто-то пытается шутить с силами выше его понимания…

Прямо как сама Леда. Она никогда и подумать не могла, что у них с Вихо будет хоть что-то общее. Кроме детства, проведенного у подножия изгрызенных «Кракеном» скал.

– Я не…

– Что еще ты нашла? Я смогу чем-то помочь?

Джарх не поднял на нее взгляда – смотрел перед собой, туда, где голоса певчих сплетались в хор. В груди Леды кольнуло – показалось, что в мелодии блеснуло обещание. Похожее на то, что тянуло ее за собой. Что ей обещали? Что-то важное. Ее саму? Новое будущее? Решение всех ее проблем?

– Леда?

Она мотнула головой – кудри на мгновение закрыли обзор, и пришлось заправить прядки за уши. Теперь Джарх смотрел на нее – в бледных глазах плескался ужас, а костяшки пальцев, сжимавших палку, побелели. Леда догадывалась, что ничего хорошего от шахт ждать не стоит, но Джарх знал их куда лучше. Куда лучше понимал, к чему приведет бездумное с ними взаимодействие.

– Может, ты знаешь, куда он отправился?

Все в Инезаводи были так уверены, что Вихо Ваари уехал. Даже Джарх, который знал, что держит его здесь, словно рыболовный крючок – рыбу. Может, жители Инезаводи просто надеялись, что хоть кто-то сможет оставить прошлое далеко позади. Может, Ваари это в самом деле удалось. Но стал бы он оставлять бумаги в тайнике, если бы уехал? Впрочем, он мог и торопиться. Еще это накорябанное на карте «равноденствие». Равновесие света и тени… А это к чему?

У Ваари было целое море записей о Маревой Ложе. Может… может, его стоит искать где-нибудь в Фарлоде? И даже вместе с Агатой? Может, Леда зацепилась не за ту ниточку и ей стоило заняться тем, в чем она была хороша, а не идти на поводу у случайностей, которые теперь совсем не выглядели случайными?

Леда вспомнила схему незнакомого механизма. Что он должен был сделать? Вновь открыть Порез? Изрезать чужие судьбы, которые попались случайно? Это объяснило бы то, что пропавших помнят. Как жаль, что теперь схему не восстановить. Джарх наверняка смог бы понять, что это. Но песня… при чем тут песня?

– Все так уверены, что он уехал, – прошептала Леда вместо ответа.

– Мы надеемся на это, – пробормотал Джарх, словно эхо ее мыслей. – Это лучше сирен и чудовищ. Давай-ка взглянем на его бумаги вместе. После службы.

Леда инстинктивно прижала к себе сумку и коротко кивнула.

Песнь Ткачей вдруг стала громче и волной прокатилась по Леде. Она забыла, какой силой обладают храмы, несмотря на их давящую атмосферу, гниющие корабельные останки и едва проникающий сквозь витражи свет. Песнь подхватила ее и понесла вместе с остальными прихожанами – как беспомощную рыбу в прибое.

После службы они вернулись в дом Штормов: крошка Лили висела на двери, а у Леды дрожали руки. Джарх со смехом вытащил Лили в кухню и принес чайник.

Леда благодарно приняла чашку мятного отвара – Джарх, конечно, помнил о ее любимых вещах – и достала из сумки то, что успела вытащить из дома Ваари.

Бумага проиграла схватку со стихиями. Леда как можно аккуратнее разматывала слипшиеся слои – словно луковую шелуху, – но от записей мало что осталось. Несколько разрозненных слов, пара идущих в никуда линий… Они пытались найти источник каждой: у Джарха и Лисы была своя небольшая библиотека. Когда они начинали, за окном стояла темень. Теперь же стол усеивали предрассветные всполохи и несколько чашек.

Голова Леды гудела. Руки Джарха дрожали.

В какой-то момент они перешли на разговоры о нитях судьбы – на то немногое, что знал о них Джарх. В Цехе за такое ее лишили бы ножниц. Еще раз.

– Вот эта часть, – Джарх провел темным пальцем по одной из линий механизма. – Не помнишь, куда она вела?

Леда вытащила из вороха бумаг листок, на котором пыталась повторить то, что увидела в доме Ваари. Получилось не особенно детально: она не успела тогда разобрать большую часть надписей, думала, что у нее есть время. Только парочка «вдоль» и одно «наоборот». Бессмыслица какая-то.

– Все, что помню, здесь, – она провела ладонями по лицу. – Как ты думаешь, могли они и правда строить что-то, способное надрезать Порез?

Джарх взял в руки листок и прищурился. Небо за окном порозовело.

– Все равно у них бы ничего не получилось, – он вздохнул. – Ваари не был сумасшедшим.

– Странно, – заметила Леда, запустив пальцы в волосы. – Кажется, только ты так думаешь. Даже Дэси назвал его безумцем…

– Он ошибался, – устало произнес Джарх. – А это не делает человека безумцем. – Он мгновение помолчал, а потом добавил: – По крайней мере, сразу.

Полоска света проникла в дом Штормов, как грабитель: Леда прищурилась, глядя на вихри тумана во дворе. Джарх выругался.

– Уже утро! Тебе надо поспать!

Он засуетился, совсем как тогда, давным-давно, и Леду снова укололо странное чувство. Что было бы, если бы она осталась? Пусть она никогда этого не узнает, но сейчас ей казалось, что все сложилось бы… по-другому. По большей части лучше.

Леда с тоской глянула на письмо Р. Д., которое пострадало в море больше всего: остались только две этих буквы, никакой пользы. Поднялась из-за стола и потянулась.

– Сначала мне нужно поговорить с Дежем. – Она поправила помятую юбку. – И нужно будет связаться с Когтями. С…

Она чуть было не произнесла «с настоящими Когтями». Судя по нахмуренным бровям Джарха, он это заметил. Но ничего не сказал.

– Будь осторожна. – Джарх встал, но Леда тут же усадила его обратно.

– Это тебе нужно поспать. А со мной все будет в порядке.

Тиль врезался в нее с такой силой, что Леда еле устояла на ногах, – она только что вышла из дома Штормов и спускалась к высящейся впереди статуе. Безрукую фигуру золотил свет взошедшего солнца; туман, потихоньку опускаясь, вихрился вокруг юбок Леды. Мальчишка схватил ее за пояс и начал что-то тараторить. Сонная Леда понимала каждое второе слово.

– Тиль, Тиль, помедленнее…

Но Тиль не замедлился, и Леда потеряла терпение.

– Я понимаю, что ты Шторм, но мне нужно немножко штиля.

Тиль звучно захлопнул рот и насупился.

– Ты ведь не будешь меня так называть?

Леда вспомнила, что звучало за столом в доме Штормов: «Штиль говорит…», «Мало ли что Штиль говорит». Что может быть обиднее для ребенка, под кожей которого бушует буря?

– Никогда, – пообещала Леда. – Но объясни, пожалуйста, помедленнее, о чем ты.

– Сюда примчался механог! Огромный, черный и такой блестящий! Я никогда не видел такого здорового! С когтями на боку! Это ведь ты вызвала Когтей, ты, ты? Они увели того парня – я не помню, как его зовут, – но дружиннику пришлось подписать документы, и… в общем, тебя ждут! Скорее, скорее!

Леда прибавила шагу еще на словах о механоге – сложно было вообразить его на улицах Инезаводи, так далеко от цивилизации. Джарх говорил, что когда-то по городку ходили небольшие гусеничные механизмы – еще без ножек, с одной траекторией, заданной сплетенными из струн рельсами. Но представить здесь современного механопаука, или даже Алетею, было труднее, чем посмотреть в глаза чудовищу.

– Ждут?

– Напарники твои! Я ведь помог тебе! Ты им об этом скажешь? Скажешь, что я рассказал тебе про Ваари? И что, ту штуку теперь придется отдать?

Леда не сразу поняла, что под «той штукой» Тиль имел в виду жало Алетеи.

– Пока… оставь… себе…

Она перешла на легкую рысь, но даже за ее широким шагом Тиль легко поспевал и умудрялся болтать почти без умолку.

Он оказался прав. Леду ждали.

Механога у «Края света» уже не было, но на старой каменной дороге, явно не рассчитанной на такое тяжеловесное чудо, осталось немало напоминаний о нем. Толпа у таверны уже поредела, но несколько любопытных всё еще толклись у статуи бездноплавательницы. Из двери выглянул растерянный Дерек и, завидев Леду, просиял.

– О! Как хорошо, а то вас уже заждались.

Леда машинально потянулась поправить мундир, но вспомнила, что оставила его в комнате. Что ж.

Мужчину у барной стойки сложно было принять за кого-то другого: мундир Когтя – черный, в отличие от бордового, что достался Леде, – сидел на нем как влитой. Бронзовые пряжки сверкали даже в тусклом сиянии камина и парочки световых камней. Плечи незнакомец держал так прямо, словно проглотил несколько линеек, а лицо его было настолько незапоминающимся, что отлично подошло бы для какой-нибудь тайной службы. На Леду он никак не реагировал, пока она не подошла вплотную, а потом приподнял бровь и протянул: