Тени заезжего балагана

Уми не ожидала от него таких слов, и потому растерялась. Но не успела она и рта раскрыть, как дядюшка уже отвернулся от неё и обратился к Дзиэну:

– Почтеннейший, окажите мне услугу: проводите Уми до дома. Боюсь, в этот час на улицах Ганрю для неё может быть небезопасно. Она мне как дочь, и я щедро награжу вас.

– Можете не волноваться, – заверил его Дзиэн. – С нами Уми будет в безопасности. И никакой награды не нужно.

Поблагодарив старика и бросив напоследок ещё один встревоженный взгляд в сторону Уми, градоправитель покинул домик священника вслед за Ооно.

Когда его шаги затихли в глубине парка, Дзиэн обратился к Ямаде:

– Брат Горо, час уже поздний, и задерживаться ещё дольше я не вижу смысла. Отправляйся вместе с Уми, а я посижу здесь и подожду коронера вместе с нашим юным другом.

К тому времени мальчик уже совсем успокоился и перестал плакать. Дзиэн, похоже, решил остаться с ним, чтобы не бросать ребёнка наедине с двумя мертвецами.

Уми предложила подождать вместе. Ей о многом хотелось расспросить старика, и он, кажется, это понял. Улыбка озарила морщинистое лицо каннуси, а глаза стали совсем узкими, как у древних мудрецов, которых часто изображали в книгах со старыми легендами и преданиями.

– У нас ещё будет время спокойно поговорить о случившемся, – заверил он Уми и мягко подтолкнул в сторону сёдзи. – А теперь идите, дети, и постарайтесь отдохнуть. Завтра в час Дракона я пришлю вам весточку.

Дальше упорствовать не было смысла: от усталости и впрямь подкашивались ноги. Не дожидаясь, пока Ямада выйдет в сад следом за ней, Уми медленно побрела по мощённой камнем тропинке, по которой они с Дзиэном пришли сюда. С той поры минуло не больше часа, но Уми казалось, что прошла уже целая вечность.

Только сейчас она вдруг осознала, что забыла отдать каннуси духа-фонарика. Но возвращаться обратно уже не хотелось. Раз старик не вспомнил о ёкае, значит, не будет большой беды, если Уми вернёт его при следующей встрече. Сам дух, похоже, теперь был не против её компании. После того как они покинули домик священника, ёкай совсем затих.

Вскоре Ямада нагнал её и зашагал рядом. Несмотря на крепкое сложение и высокий рост, двигался он легко и тихо, будто бы совсем ничего не весил. И как только ему это удавалось?

Но вслух Уми задала вопрос, который тревожил её больше всего:

– Что имел в виду каннуси, когда говорил, что проклятие завязано на крови и только кровью смоется? Мне показалось, вы поняли, о чём шла речь.

Некоторое время Ямада молчал – должно быть, собирался с мыслями. Идти рядом с ним даже по тёмному парку, где за каждым деревом мог прятаться убийца, было на удивление спокойно, словно Ямада одним своим присутствием мог отвести беду.

– Я не до конца уверен в том, что правильно истолковал слова каннуси, – наконец заговорил он. – Похоже, чтобы снять проклятие, понадобится кровь того, кто его наложил.

– Нужно убить этого человека? – отчего-то Уми понизила голос, словно сама испугалась своих слов.

– Возможно, будет достаточно лишь окропить проклятую метку несколькими каплями крови колдуна. Но если к тому времени, когда мы отыщем виновника, проклятие наберёт достаточно силы, чтобы противиться любому воздействию, – то да, думаю, наславшего проклятие придётся убить.

Ямада говорил об этом так спокойно, словно объяснял, как правильно приготовить целебную мазь. Уми поражалась его выдержке и тогда, в домике священника, но теперь лишь убедилась, что монах оказался крепок не только телом, но и духом.

Должно быть, ему уже приходилось убивать.

Это осознание нисколько не испугало, а, напротив, внушило лишь большее уважение к Ямаде. Уми выросла среди якудза, а они никогда не боялись замарать рук ради дела, в которое верили всей душой, ради блага всего клана.

«Отцу понравились бы его слова», – улыбнулась Уми, представив себе встречу двух настолько разных людей, как Горо Ямада и Итиро Хаяси.

Но в следующий миг мысли об отце заставили нутро тревожно сжаться, словно тень будущего гнева родителя уже нависла над ней. Должно быть, она вздрогнула, потому что Ямада с беспокойством спросил:

– Вас снова беспокоит метка?

Уми покачала головой. К тому моменту они уже вышли из парка и теперь быстро шагали по тёмным улицам. Дух-фонарик исправно освещал им дорогу, выхватывая из окружавшего мрака закрытые двери лавок и мастерских и лица запоздалых прохожих, которые также спешили вернуться домой.

После прикосновения посоха Дзиэна проклятая метка почти не давала о себе знать. Должно быть, старик успел незаметно поколдовать над ней – ничем другим это затишье Уми объяснить просто не могла.

Вдруг Ямада снова заговорил, и его вопрос огорошил Уми:

– Скажите, этот человек, который сидел рядом с господином Ооно… Он и впрямь градоправитель Ганрю?

Уми кивнула.

– Вас удивляет, откуда у дочери якудза такие знакомства? – не сумела она сдержать улыбки.

Ямада постарался скрыть смущение за неловким покашливанием, но Уми его раскусила.

– Простите, не стоило мне лезть в ваши дела. Меня просто удивило, какое живое участие градоправитель принял в вашей судьбе.

– За нашим знакомством с господином Окумурой не кроется никакой страшной тайны, и потому я могу быть с вами откровенной, – пожала плечами Уми. – Он – давний друг нашей семьи и мой названый дядюшка.

– Что ж, это многое объясняет, – тихо пробормотал Ямада себе под нос.

– Позвольте и мне задать вам один вопрос. Так сказать, откровенность за откровенность.

Ямада с удивлением покосился на неё: похоже, не ожидал такого внимания к своей персоне.

– Что же, это справедливо. Спрашивайте.

– Когда мы сидели в домике священника, на какой-то миг мне показалось, что ваша тень начала меняться…

Краем глаза Уми следила за реакцией Ямады, и потому заметила, как окаменело его обычно подвижное лицо. Он крепко стиснул челюсти, отчего на щеках проступили желваки.

Реакция монаха говорила только об одном: Уми не показалось, с его тенью и впрямь было что-то не так.

Уми не решалась продолжить: она видела, как мучительно Ямада пытался подобрать слова. Чтобы дать ему больше времени на размышления, она опустила глаза и посмотрела на их тени. Обе они были человеческими, ничего странного в них не было. Никаких крыльев.

К тому времени они уже миновали мост Нагамити. До усадьбы Хаяси оставалось рукой подать, а Ямада всё молчал. Уми стало казаться, что он и вовсе не ответит, но вскоре монах всё же заговорил:

– Не люблю лгать, и потому не стану делать этого и теперь.

Уми отметила, что кольца на посохе Ямады стали звенеть чуть громче, словно волнение хозяина отразилось и на них тоже.

– Я восхищён вашей наблюдательностью, но попрошу держать увиденное в тайне ото всех – даже от каннуси Дзиэна, – продолжал говорить Ямада, и голос его сделался более глубоким и звучным. – У каждого из нас есть тайны, молодая госпожа Хаяси, и свою я намерен оберегать очень ревностно. Предупреждая ваши возможные вопросы: нет, моя тайна не навредит никому, кроме меня самого.

Столь уклончивый и в то же время вполне конкретный ответ лишь сильнее распалил любопытство Уми. Она не ожидала встретить такого серьёзного отпора и потому только и сумела, что проговорить:

– Тогда сойдёмся на том, что этого разговора между нами не было. Простите, если мой вопрос как-то задел или оскорбил вас.

Ямада заверил её, что всё в порядке, и до самой усадьбы Хаяси они шли в полном молчании.

Чем ближе Уми подходила к дому, тем сильнее её охватывало волнение. Обнаружили ли её исчезновение и, если да, насколько сильно гневается отец? Пару раз Уми порывалась свернуть в проулок, ведущий на другой конец квартала – лишь бы не оказаться к дому ещё ближе, – и ей с большим трудом удавалось подавить эти приступы малодушия.

Наконец они достигли ворот усадьбы. Уми прислушалась: всё было тихо – даже дежурившие у ворот братья не переговаривались между собой. Похоже, всё обошлось – хоть в чём-то ей сегодня повезло!

Но возвращаться через главные ворота было нельзя. Уми собиралась перелезть через стену – там, где её оплетали ветви глицинии, – и тихонько прокрасться к себе. Кивнув Ямаде, она произнесла:

– Спасибо, что проводили. Дальше я справлюсь сама.

Но не успел Ямада ответить, как откуда-то сбоку раздался знакомый голос:

– Вот и ты, наконец. Я уж и не надеялся, что ты почтишь нас сегодня своим присутствием.

Уми вздрогнула и повернулась в ту сторону, откуда доносился голос. У самого забора рос большой клён, и из тени его вдруг показался человек. Когда он подошёл ближе, свет духа-фонарика выхватил из темноты хмурое лицо Ёсио.

– Что ты здесь делаешь? – невольно вырвалось у Уми.

Ёсио недобро усмехнулся. Он недовольным взглядом окинул Ямаду, который не торопился уходить, и ответил, с ленцой растягивая слова:

– Да вот поджидаю тут одну блудную дочь.

– Ёсио, послушай, я всё тебе объясню. Давай спокойно вернёмся домой, и…

– Нет, Уми. – Он покачал головой, и в его взгляде, как ей показалось, на миг промелькнула боль. – Время спокойных разговоров закончилось.

С этими словами он цепко ухватил Уми за правое предплечье и потащил к воротам.

Когда Ёсио сжал её руку, проклятая метка тут же взорвалась болью, от которой у Уми потемнело в глазах. Ей показалось, что совсем рядом кто-то закричал, но в следующий миг она осознала, что крик этот рвался из её груди.

Она не удержала духа, и фонарик покатился в сторону. Рядом снова оказался Ямада. Он подхватил Уми, не давая упасть, и что-то говорил ей, но слова ускользали от понимания. Окружавшая действительность распадалась так быстро, что Уми не успевала собрать её осколки в цельную мозаику– так явь в горяченном бреду причудливо смешивается со сном, и их уже не отличишь друг от друга, как ни старайся….

Но прежде чем перед её глазами всё окончательно померкло, Уми успела увидеть, как медленно отворились ворота усадьбы. За ними стоял отец – бледный, словно тень себя прежнего. Таким разгневанным Уми не видела его даже в тот день, когда стащила дорогую заколку с рыночных рядов.

Похоже, этой ночью терпение Итиро Хаяси лопнуло окончательно.