Предтеча

Несколько просторных палаток, прячущихся от ветра за скалой — вот и весь лагерь пресловутого Пера. Керс готовился увидеть что-то вроде терсентума, пусть и меньших размеров, но никак не обычных кочевников, готовых сорваться с места в любую минуту.

Как выяснилось позже, первое впечатление оказалось почти верным: долго на одном месте сопротивленцы не задерживались. Здесь же у них было что-то вроде изолятора для передержки новеньких во время ломки. А в основном они держались западнее Регнума, поближе к Пустошам.

Севир дал время пообвыкнуться, приставив к Керсу ординария, чтобы тот помог освоиться и научил держаться в седле.

Бродяга оказался своим в доску, даром что старше лет на пять. Невысокий, крепкий, с короткими всклокоченными волосами, горбатым носом и колючим взглядом. Как и положено ординариям, над бровью он носил труднопроизносимое клеймо, «LO11366», которое означало, что рос в Первом Опертамском Терсентуме.

Позже выяснилось, что именно он чуть не придушил его в тот день. И видимо, чтобы избавиться от угрызений совести, терпеливо отвечал на сотни вопросов, которыми Керс его непрестанно засыпал.

От Бродяги он и узнал, что Стальное Перо изначально создано для освобождения осквернённых, но позже, столкнувшись с серьёзной проблемой адаптации собратьев к новой жизни, Севир переключился на менее амбициозные цели и стал помогать тем, кто по-настоящему в этом нуждался. А такие действительно были.

Благодаря Перу семьи, не желающие отдавать своих детей Легиону, находили спасение в основанном Севиром поселении, спрятанном где-то на севере. Оказалось, что и среди свободных находились те, кому претило само существование рабства, и они посильно содействовали уже окрепшему сопротивлению, выискивая и предлагая помощь тем, кто готов был бороться за жизни своих осквернённых чад.

Позже от этой идеи пришлось отказаться, когда чуть не нарвались на облаву полиции. Но нет худа без добра, и вскоре Перу повезло обзавестись своими людьми и среди полицейских, у которых тоже порой рождались дети под несчастливой звездой.

За несколько лет из горстки смельчаков сопротивление выросло в неплохо организованную структуру. Но принимали они к себе не всякого, долго присматривались, проверяли на вшивость. И не зря. Подозрительность Севира не раз спасала Перо от верной гибели.

С открытым ртом Керс слушал рассказы Бродяги о том, как они изучают каждую семью, обратившуюся за помощью, как прячут их в подвалах Регнума до прибытия проводников и как те рыдают от счастья, впервые ступив на земли Исайлума.

Восхищение — всего лишь слабое описание тех чувств, которые испытывал Керс в такие минуты: гордость, безграничную благодарность, уважение и восторг от того, что теперь и он может стать частью чего-то поистине важного. О большем он и мечтать не смел.

— Видел бы ты Исайлум! — восклицал Бродяга. — Этими вот руками я вбил первое бревно в частокол! Тогда и пяти домов не было. Так, пара срубов да юрты вроде уруттанских. И всего две семьи, представляешь! Они, кстати, и до сих пор там. Старожилы, так сказать.

Клыкастый, которого, впрочем, так и звали, чем-то отдалённо напоминал Харо. Такой же мрачный и молчаливый, он, как выяснилось, считался правой рукой Севира. Однажды Клык заикнулся, что после побоища в Пустошах командир прожил некоторое время у дикарей, а затем подался на север. Там он провёл пять долгих лет в наёмниках у Конфедерации, после чего вернулся в Прибрежье.

Это так захватило Керса, что он поклялся себе во что бы то ни стало разговорить Севира. Узнать из первых рук о северянах дорогого стоило, мало кто имел с ними дело.

Теперь перед ним открывался новый мир, не очень понятный, пока чужой, но захватывающий и будоражащий воображение. Всех подряд Керс заваливал вопросами, от глупых до сложных, на которые не всегда получал однозначные ответы. Часто приходилось переосмысливать старое. Добытые Седым книги давали достаточно знаний, но тогда он не всё понимал, а просто заучивал, принимал полученную информацию как данность.

Сейчас же эту информацию приходилось извлекать из памяти по фрагментам, обдумывать, для чего та или иная вещь, почему люди так ценят золото, зачем нужен Сенат или король, как отличить породистую лошадь от обычной клячи. Перед сном он прокручивал в голове усвоенные знания, чтобы лучше запоминались.

А вот отвыкнуть от терсентумской жизни оказалось сложнее. Каждое утро Керс просыпался ещё до рассвета, спросонья ждал побудки, и только потом вспоминал, что свободен, что нет больше ни ненавистных стен, ни плётчиков, ни привычных казарм.

Но самое тяжёлое ждало его по ночам. Постоянно снилась семья: Твин, Слай, Харо… Без них было пусто, душа ныла, будто вырвали из неё кусок. Образовавшаяся пустота безжалостно терзала, но ради шанса на встречу Керс был готов ждать и год, а надежда, которую так ненавидел раньше и гнал от себя прочь, отныне непрестанно шла рядом.

Правда, он никак не мог простить себе той слабости с поцелуем. Наверное, это единственное, что омрачало память о семье. Но Керс успокаивал себя тем, что обязательно попытается искупить вину перед Слаем, быть может, тогда неугомонный голос совести оставит его в покое.

Единственным неизменным в его жизни оставались тренировки. Клык, как старший после Севира, внимательно следил, чтобы все держались в тонусе. Впрочем, заставлять Керса не приходилось, приученное к нагрузкам тело само требовало своего.

Спустя пять дней Севир, убедившись, что он с горем пополам удерживается в седле при лёгкой рысце, приказал всем выдвигаться.

Как бы Керс ни рвался поучаствовать хоть в чём-нибудь значимом, но с морем расставаться не хотелось. Он мог часами сидеть на берегу, невзирая на ледяной ветер, и смотреть, как волны бьются о крутой берег.

Поначалу всё никак не мог понять, почему оно зовётся Рубиновым: вода ведь чёрная как смола. На его вопрос Клык пояснил: летними ночами море светится красным, вроде как от живности какой. И с тех пор у Керса появилась новая цель — обязательно привести сюда Твин с братьями. Он уже представлял, как они вчетвером будут распивать синий дым и смотреть на светящиеся под луной волны. Надо же, они почти всю жизнь прожили рядом с морем, а никогда его не видели. Во всяком случае, в сознательном возрасте.

На третий день пути, когда море осталось далеко позади, а Красные Скалы окружили отряд со всех сторон, Севир приказал разбить лагерь и, прихватив Клыка, отправился в столицу.

Местом для стоянки выбрали просторный карман между скалами. Удобно и для дозорных, и от ветра защищало. В тот же вечер Керс вызвался на дежурство. Вскарабкавшись на скалу повыше, он долго смотрел на едва различимый вдалеке замок. Где-то там его друзья. Братья. Семья. Интересно, как им там живётся? Вспоминают ли о нём? Узнай они, что с ним приключилось, точно бы не поверили.

С горечью вспомнились слова Твин о том, что некуда бежать. Знал бы он раньше о Пере, не пришлось бы переживать разлуку. Но ничего, всё ещё сложится. Во всяком случае, теперь им есть куда податься. Исайлум. Там их примут как своих, там их ждёт новая жизнь.