Удав и гадюка

Глава 8. Илла Ралмантон

С рассветом, серым и туманным, на крохотной площади начала собираться толпа. За короткое время жители Золотого города заполонили собой и без того тесное пространство. Через окошко до Юлиана доносились их разговоры.

– Шора’хаффу, это правда, что Алый Змей обезумел? – спрашивали люди.

– Змей бы ни за что не вернулся в Элегиар в здравом уме…

– Обезумел!

– Бедный Нактидий, как у него духа хватило впустить к себе в дом это чудовище?

– Долг… Долг перед Элейгией!

– Говорят, там еще был сын Вицеллия. А почему его не повесят?

Юлиана затрясло. Если его не пытали, если его не собираются выводить на площадь, то это значит лишь одно: Илла Ралмантон знает, кто он такой. Ничем хорошим это не закончится.

По отдаленной толпе, видимо, прокатилась волна, но непонятно чего: удивления, негодования, ужаса?

– Во имя Прафиала, как же они изуродовали его! Не лицо, а месиво! – говорили на площади, расположенной у темницы, через дворик. Судя по всему, к виселице вывели Вицеллия.

«Но учитель не покидал подвал. Или из него есть другой выход?» – в голове Юлиана пронеслась беспокойная мысль, пока он пытался расслышать все, что происходило вдалеке.

Знать Золотого города не уподоблялась нищим. Она не выкрикивала оскорбления и брань – все только шептались между собой, предпочитая все гадкое обсуждать тихо, чтобы не потерять лицо. Именно поэтому Юлиан теперь мало что мог услышать, пока наконец над площадью не прозвенел звонкий, поставленный голос вестника:

– Именем короля Морнелия Прафиала Антаиама Молиуса вы, Вицеллий Гаар Ахаг, за участие в покушении на Его Величество Морнелия Прафиала Антаиама Молиуса, за покушение на советника короля, достопочтенного Иллу Раум Ралмантона, а также за измену и многочисленные убийства приговариваетесь к смертной казни через повешение! Приговор будет приведен в исполнение здесь, на Черной площади!

При чем здесь покушение на короля, думал Юлиан, если оно произошло незадолго до их приезда в Элегиар? Или речь идет о событиях тридцатилетней давности?

Толпа умолкла, напряглась, и до ушей вампира донесся топот стражи, потом скрип табуретки, оглушающе громкий даже в его темнице. Над Черной площадью застыла зловещая тишина.

– У вас есть что сказать напоследок, Вицеллий Гаар Ахаг, или, может быть, вы желаете помолиться Праотцу вашему Гаару? – спросил все тот же пронзительный голос вестника.

Ответа Юлиан не услышал, но, похоже, его и не было. А вскоре из-под ног смертника выбили опору, и хруст шейных позвонков оповестил всех, что Вицеллий гор’Ахаг не смог избежать правосудия. Где-то недалеко зазвонили колокола.

Вскоре площадь опустела, и лишь иногда по булыжнику во внутреннем дворе тюрьмы громыхали окованные сапоги и цокали звонкие копыта лошадей. День склонился к вечеру, а за ним на Элегиар опустилась ночь. Юлиану не оставалось ничего, кроме как прислушиваться ко всему извне, ибо в его темнице было слишком тихо. Подобно слепцу в лабиринте, он скитался по чертогам мыслей, но никак не мог найти ответа, почему так все произошло… Он тщетно пытался выбраться из пут, дергался и кидался, как молодой волк в стальном капкане, пока наконец, обмякнув от злобного бессилия, не принялся просто ждать.