Удав и гадюка

* * *

Спустя два дня

Поутру тридцать два всадника, взметая снег, направились по улицам Брасо-Дэнто к воротам. Позади них волочился груженый крытый обоз из трех повозок. Зимний Солраг спал крепким сном. Поля укрыло пуховое одеяло, а высокий силуэт гор Брасо чернел между небом и землей, слившимися в одинаково сером цвете. Наконец очертания горы, у подножия которой расположился Брасо-Дэнто, исчезли, и пару недель всадники брели посреди полей озимой пшеницы, мирно дремлющей под сугробами.

Когда они подъехали к темному ельнику, к Филиппу обратился старый рыцарь в блестящих доспехах и конусообразном шлеме с плюмажем из вороньих перьев:

– Господин, может, стоить взять в Офуртгосе подмогу, а уже потом идти на зверя?

– Нет, сэр Рэй. Если мы сделаем все как положено, то хватит и трех десятков.

Рыцарь, серебристо-рыжие пряди которого падали из-под подшлемника на широкие плечи, нахмурился.

– А как же вурдалаки?

– О них не беспокойся.

– Как скажете, милорд… – Капитан гвардии приложил руку к блестящему нагруднику, из-под которого выглядывал красный подлатник.

Вечером лапы темных высоких елей раздвинулись, пропуская путников к Дорвурду. Филипп помнил это поселение очень живым, с относительно невысокой стеной, чтобы его не смогли преодолеть вурдалаки. Сейчас же, подобно городку на болотах – Орлу, Дорвурд тоже наглухо укрылся за частоколом, ощерившимся остриями за глубоким рвом.

– Как в Орле… Где ехидна была, – выдохнул сэр Рэй, подумав о том же, и спрыгнул в снег.

Еще крепкими руками, не ослабшими от старости, он взял коня за поводья и повел к воротам.

– Кто будете? – закричали из тьмы.

– Граф Филипп фон де Тастемара, отец графини Офуртской, Йевы фон де Тастемара! – представил гулким голосом сэр Рэй.

– Проезжайте, господа, проезжайте… гостями будете, – поклонился пожилой охранник.

Отряд миновал ворота и направился к постоялому двору. Напротив харчевни, посередине круглой площади, тянулся к ясному небу позорный столб, на верхушке которого трепыхался на морозном ветру флаг с изображением белой горы и черных вурдалачьих глаз – символ Офурта. Чуть позже, когда гвардия остервенело стучала ложками с тем диким аппетитом, который всегда приходит после мороза, Филипп в своем зеленом плаще вышел из калитки и пошел по глубокому снегу в лес. Он знал, что за ним всю дорогу от ельника, границ Офурта, следовали вурдалаки.

Черные деревья скрыли огороженный высоким частоколом городок. Сняв перчатки, Филипп осмотрелся в зимнем тихом лесу, где его чуткие уши различали любой шорох, присел на поваленное дерево и уставился во тьму, что была для него подобна свету.

– Йева…

Он ждал. Чуть погодя из-под коряги вынырнула пара вурдалаков, косматых и с острыми ушами, оттопыренными по бокам морды. Черные глаза уставились на сидящего на дереве старика. Со всех сторон показались еще с десяток демонов, которые то привставали на задние лапы, то принюхивались, то тихонько рычали.

– Йева, я приеду к тебе, как только решу проблему с бестией. Но мне нужна твоя помощь.

Вурдалаки подползли чуть ближе, сели полукругом.

– Найди бестию и приведи ее с севера к поляне рядом с Дорвурдом послезавтра к утру или обеду. Там, где мы останавливались, когда забирали Уильяма из Вардов, помнишь? Предупреди нас заранее. И не вмешивайся в бой! Мы заманим демона в звероловную яму.

Из стаи вурдалаков, что сидели на снегу и тихо рычали, отделился самый высокий и лохматый, со шрамом через всю морду, – вожак. Изгибаясь, зверь подполз к Белому Ворону. Он хрипел, скулил и боялся, однако его вела чужая воля, и, покорившись, он лизнул вытянутую руку.

– Очень скоро мы увидимся… – улыбнулся граф и потрепал вурдалака за ушами, точно простого пса.

Затем поднялся с дерева и, скрипя сапогами, пошел к деревне. Бледная луна низко светила над лесами. Ветер утих. Слушая уханье совы, граф пребывал в размышлениях об Уильяме. Внутри теплилась надежда, что его найдут и привезут сюда, на Север, хотя он понимал, что противники не позволят это сделать так просто. Скорее всего, впереди их ждут тяжелые годы… Ну а пока нужно разобраться с дорвурдской бестией и забрать дочь домой, чтобы та погостила у отца. И уже по весне, через год, покончить со Стоохсом, пропустив через Перепутные земли войска Глеофа.

Поутру Филипп стоял напротив жителей Дорвурда и слушал все то, что уже знал, но, увы, больше ничего нового. Бестия громадна, говорили ему, ходит на четырех лапах: задние короткие, а передние будто бы и человеческие, да пальцами отличаются. Наведывалась она всего несколько раз, но и одного визита хватило, чтобы офуртцы, увидев громадный размер и дикий нрав, сразу же принялись за устройство рва с частоколом. Тогда демон, появившись впервые посреди бела дня, с грохотом перепрыгнул неказистый заборчик, рассчитанный на вурдалаков, и стал грызть и ломать все, что попадалось на глаза. Выл, мычал, буянил и вел себя подобно голодному зверю. Погибли пять человек – их поломало с той же легкостью, как ломается хворост для костра.

Спасли жителей Дорвурда вурдалаки. Огромная стая проникла сквозь распахнутые ворота и после ожесточенного боя увела тварь в леса.

Бывало, демон, прозванный бестией Дорвурда, приходил снова и с гулом и рокотом устремлялся к деревне, однако словно из-под земли вырастали вурдалаки и, расплатившись несколькими трупами, увлекали его за собой.

– Детища Граго, неразумные твари! Борются меж собой, – шептали в толпе, пока робкий вождь описывал все происшествия с бестией. – Ямес карает их отсутствием всякого ума!

То, что бестия еще не поубивала их лишь благодаря вурдалакам, люди не понимали. Да и не хотели понимать. А Филипп не стал ничего объяснять, потому что за долгие века уяснил: простому люду всегда проще думать, что мир так же прост, как и они, поделен на доброе и злое, как твердят прислужники Ямеса. Главное, что бестия – это просто большой демон с повадками медведя. Атакует в прыжке, рывками, приподнимаясь, и старается нанести удары передними мощными лапами. Но хват у нее, в отличие от медведя, частично человеческий, и, окажись жертва в цепких пальцах, сразу же отправится в широко разверзнутую пасть.

– Все понятно. Достаточно! – прервал Филипп рассказ. Пока все сходилось, и в голове уже созрел детальный план.

Отряд выдвинулся дальше, по большаку вглубь Офурта. Этот большак, прозванный просто Офуртским, был единственной проходимой во время зимы дорогой, пролегающей вдоль широкой долины. От этого пути ветвились усыпанные снегами тропки, ведущие во все стороны. Они устремлялись вверх, в горы, где прятались глухие деревни, подобные Малым Вардцам. Три повозки печально скрипели, а кони, которые с трудом волокли их по снегу, понуро клонили морды к земле.

К полудню отряд из тридцати двух всадников остановился на поляне, обоз оттащили в сторону от тракта и сняли плотный льняник, укрывавший цепи, ремни, кирки и лопаты. Неподалеку от поляны был узкий глубокий овраг, наполняемый по весне, когда старик Аард будил леса ото сна. Филипп подошел к его краю, посмотрел вниз и удовлетворенно кивнул самому себе.

– Вот здесь углубить! – показал он на дно. – А здесь и там сделать насыпь и укрепить ее бревнами!

Гвардейцы тоскливо посмотрели на мерзлую землю и принялись махать лопатами и кирками, что вгрызались в почву, отламывая и отбивая от нее куски. В воздухе гулко засвистели топоры, валя деревья, – из них вытачивали колья и формировали стены звероловной ямы. Попеременно жгли костры, отогревая обледенелую землю, чтобы продолжать копать.

Работа заняла целый день, но все тридцать воинов, включая Филиппа, к вечеру смогли управиться. На дне яруги, глубиной больше восьми васо, врыли колья. Затем укрыли ловушку сначала длинными тонкими ветками, потом хворостом и под конец набросали сверху снег. На дерево рядом с ямой повесили кусок зеленой ткани, чтобы, не дай Ямес, самим случайно не провалиться!