Под тенью маски-2

36. Прощание с Зюнгером

Этели

Сначала катакомбы, а потом пристань… Кажется, я уже где-то это проходила. Это был сарказм.

Настроение колебалось от самого что ни на есть упаднического, до предельно яростного, подстегиваемого желанием вырваться из этой западни. Говорить ни о чем не хотелось.

Зюнгер уверенно вел меня через складские портовые постройки, петляя только ему известными тропами. Я шла следом, не забывая озираться по сторонам и прислушиваться к любому шуму. Мне казалось, что минуты растянулись в сотни раз, и каждый миг отдавался напряжением на моих оголенных нервах.

Когда из-за угла огромного склада мы свернули к тропинке, ведущей к небольшой лысой скале, а затем спустились на берег, усыпанный мелкой галькой, я выдохнула. В небольшом отдалении от береговой линии на глубине нас ждал рыбацкий баркас, а в сухих ветках, наваленных у подножья скалы, была припрятана легкая ладья, выдолбленная из специальной легкой породы дерева. На таких обычно сплавлялись аборигены по горным рекам. Меня в принципе все устраивало, за исключением того, что такие маленькие лодочки были рассчитаны всего на одного человека.

— Я поплыву одна?

— Да. Мне нужно возвращаться. Иначе мое отсутствие вызовет еще больше подозрений. К тому же Корчешу еще может понадобиться помощь.

— Неконтролируемые всплески остаточной магии после обряда, — уныло протянула я, вспоминая о побочных эффектах. — Чем грести?

Зюнгер отошел в сторону, поковырялся среди камней и выудил оттуда небольшое сложенное на пополам весло.

— Это самое легкое, что смог добыть в такие короткие сроки, так что не обессудь. На баркасе тебя ждут, подплыть ближе не смогут, сама понимаешь, опасно. Сторонись красной полосы на воде — это подводные остовы скалы, но вообще-то они глубоко и дно твоей лодки задеть не должны.

Секундная пауза. И я протягиваю ему раскрытую ладонь для рукопожатия.

— Спасибо за все.

— И тебе. Удачи, девочка.

Я кивнула, схватила весло и узел с вещами, закинула в лодку. Вдвоем с Зюнгером мы подтащили ее к кромке воды, и тогда он крикнул:

— Прыгай, я подтолкну!

Послушно вскочив на дно, почувствовала, как ладью легко подхватывает волна и швыряет на другую. Уже через пару секунд я принялась за весло и снова начала борьбу за выживание.

Морская вода, расшалившись, показывала, насколько легка моя лодочка, и ей совсем ничего не стоит опрокинуть меня. Но я продолжала грести, не зная устали, выплескивая наружу весь свой страх и отчаяние. И вскоре морская владычица сжалилась. Волны стихли. Буревестники покружили еще немного, но потом, поняв, что им поживиться здесь нечем, снова улетели на скалы. Я обернулась на берег. Он был пуст. И надежда на то, что я уйду от преследования, робко поселилась в душе.

До старенького, пережившего не одну морскую бурю баркаса я доплыла минут за двадцать. Мне помогли пересесть из ладьи, а хлипкое средство передвижения, на котором я добиралась, словно дворнягу, привязали цепью к бочине рыбацкого судна. Два коренастых йора в рыбацкой форме и еще один в простой черной робе теперь стали моими спутниками до каменного перешейка.

Они были угрюмы и молчаливы, и единственное, что мне полагалось из удобств — это выданный одним из рыбаков кусок старой парусины, пропитанной специальным составом, защищающим от влаги. Я завернулась в тяжелую ткань, прячась от пронизывающего ветра и лишних глаз, и принялась рассматривать бескрайнюю водную гладь.

Зюнгер сказал, что до перешейка плыть около четырех часов. Возможно, так и есть. По крайней мере на горизонте не видно было даже пиков Канамских гор. Вскоре я пригрелась и задремала, снова окунаясь в разноцветные и яркие сны.

"… Эта женщина мне определенно не нравилась. Я увидела ее случайно на кухне, когда приходила туда гладить маленького котенка, единственного из спасенных. Цори была важной и очень злой. Постоянно сжимала кулаки добела, разговаривала сквозь зубы и озиралась вокруг, словно боялась, что кто-то может ее услышать. В этот час на кухне практически никого не было. Работники отужинали, и старая повариха, поставив тесто к еще теплому очагу, ушла в свою комнату.

Я прекрасно знала, что никто меня не увидит и ругать не станет, но услышав шум, предусмотрительно спряталась за огромной шторой у очага. Сквозь тонкую щель увидела, как одна из прислужниц открывает незнакомой цори дверь и низко ей кланяется.

Их разговор оказался совсем коротким. Злая цори, выудив из-под полы плаща мешочек с монетами и какой-то пузырек, протянула его прислужнице:

— Йор Горьер завтра покинет замок, но девчонка должна остаться здесь. Эти капли ей нужно выпоить на ночь. Попадешься, можешь считать, что ты труп.

Прислужка дрогнувшей рукой спрятала мешочек и склянку в огромный карман фартука, еще раз низко поклонилась и закрыла дверь, заперев на замок. Потом осмотрела выданное, пересчитала монеты и, осенив себя святым знаменем, скрылась в темноте коридора.

Я еще долго прислушивалась к шагам и шуму в замке. А затем, выждав немного, отправилась в свою комнату. Было поздно, и стоило готовиться ко сну. Еще немного и няньки начнут разыскивать меня по всему дому.

В комнате, отведенной для меня на втором этаже, никого не оказалось. Волнение одолевало, я легла на кровать, но одеяло казалось тяжелым, и больше всего хотелось увидеть Макса, моего большого и сильного друга. Обычно он приходил и рассказывал мне на ночь сказки. Но в этот вечер так и не пришел. И только старая вредная нянька зашла проверить меня перед сном, принеся стакан ненавистного теплого молока. Как бы я не хныкала, отнекиваясь, она была непреклонна и заставила выпить все до дна. Молоко имело неприятный горьковатый вкус, но никто меня и слушать не стал. Нянька ушла, а я еще долго ревела в подушку, обиженная на весь мир и особенно на Макса. Он не пришел, не защитил, не спас от противного молока. Наплакавшись вдоволь, я забылась глубоким сном. А на утро меня уже вовсю лихорадило… "