Тени Лордэна

По первой меня отправляли только по карманам шарить, но спустя где-то год у меня произошло долгожданное боевое крещение. Мы тогда остановились в крошечном городишке, слабо чем отличавшемся от крупного и пошли грабить домину тамошнего кулака. Как это обычно и бывает, он был той ещё сволочью, паскудой и мразотой, нагадить успел всем и каждому, многих сельчан разорил, ещё бо́льшему числу угрожал, кое-кого не единожды избил, а у кого-то и жену обесчестил взамен уплаты части долга. Нам про него ещё много чего наговорили, люди изливали на него желчь с особым удовольствием, так что на дело мы отправились воодушевлёнными и без каких бы то ни было смолений и угрызений совести. Впрочем, она и так редко давала о себе знать.

Дом у кулака был в два этажа, стены первого были сложены из добротного камня, а черепичная крыша резко выделялась на фоне соседних деревянных и тем более соломенных настилов. Со мной в паре был Лирстих, а Гембель с Гэком встали на шухер. В случае чего они бы подали нам условный клич, чтобы мы как можно скорей выбирались из дома, или же наспех подожгли чего-нибудь возле забора, чтобы хозяйским холопам стало уж точно не до нас. Мои старшие товарищи своё дело знали и были чертовски спокойны, а вот я был весь как на иголках. Никогда в жизни я не трусил так, как в ту ночь, сидя в зарослях под оградой; даже когда спустя годы один знаменитый своими дурным нравом и тяжёлой, скорой на расправу, рукой полководец застал меня голышом в объятиях его благоверной жёнушки, я не испытал и сотой доли того ужаса и трепета. Ведь той ночью я рисковал не только своей жизнью, которой всегда была грош цена, нет… я боялся, что из-за моей оплошности погорит вся наша лихая шайка. Лирстих заметил мои терзания, хлопнул меня легонько по спине, улыбнулся и сказал заветное: «Не ссы». Ничего лишнего, просто «не ссы» и харя верного товарища, готового вместе с тобой испить до дна чашу горя или счастья, вернули мне уверенность в своих силах и предали необходимого хладнокровия. Не стану вдаваться в подробности того ограбления, скажу только то, что добра мы с него поимели немало, а Листрих, то ли чтобы покрасоваться передо мной, то ли чтобы меня напугать, снял со спящей кулачихи обручальное кольцо, пока я, вновь съёжившись от страха, ждал, что она в следующий миг откроет глаза и завопит дурным голосом. Напрасно; этот ловкач ещё бы и с муженька кольцо стащил, но у того кисти до того распухли, что единственным способом снять украшение — было отнять ему весь палец.

Вот не надо на меня так смотреть. Бездействовать и смиренно дожидаться спасения на дне выгребной ямы станет только законченный осёл, а маломальского выбора мне жизнь не предоставила, так и в чём тут моя вина?! Вы, дворяне, рождаетесь с пятью золотыми половниками в каждом отверстии, и армией услужливых нянечек да мудрых учителей вокруг колыбели, а затем идёте по проторенной отцами, дедами и прадедами дорожке к сияющим хрустальным башням в обход гибельных гор да тёмных лесов. Так откуда же у вас, таких праведных и распрекрасных, не познавших тягот и забот простого человека, берётся право призирать нас, отроду обделённых и заклеймённых дурной кровью, брошенных в вязкое и липкое болото зол, грехов и отупления? Молчи, золотой мальчик, всё равно ничего дельного ты сказать не сможешь, но вот я скажу тебе, что, попав в него, ты захочешь сдохнуть прежде, чем твои ноги коснуться его изъеденного кошмарами дна, если оно вообще существует. Молчи…

Так о чём это я говорил? Ах да, домушничество.

На моей памяти мы точно обокрали сотни две, а то и все три домов. Несколько раз мы ухитрялись пробраться в филиалы торговых гильдий, и, хотя денег там были целые горы, нам не удавалось украсть слишком много. Больно уж золото тяжело, так что если пожадничаешь и набьёшь им полные карманы, то ни по стенам карабкаться, ни по крышам прыгать, ни просто бегать ты уже не сможешь и тебя наверняка сцапают. Однако в грабеже гильдий был свой интерес и шарм, ибо следующие недели треть торговцев Империи судачили о наших дерзких преступлениях. Иногда вот так зайдешь по своим делам на рынок, а там один купец жалуется другому, что в прошлом месяце кто-то пробрался ночью в их торговую обитель и выкрал аж триста золотых гульденов, а в добавок ещё и старинную картину облил чернилами, а следов никаких не оставил. Слушаешь это, и тебя от гордости всего распирает. Хочется подойти к нему поближе, улыбнуться, нахально и надменно, да так, чтоб он мигом всё понял, и щёлкнуть его по мясистому, покрасневшему от злости носу или пинка под зад дать, но нельзя. Прикусываешь язык и только слушаешь, а затем остаток дня ходишь гоголем, и даже как-то зазорно становиться по чужим карманам лазить, чересчур уж мелкое дело для такого удальца, как ты. Хах, да… четыре года… четыре года вот такой весёлой «семейной» жизни, но ведь всё в этом проклятом мире не вечно и имеет свой конец, как бы нам того не хотелось. Конец нашему удалому братству пришёл жаркой августовской ночью в городе, носившем имя Би́льдешвейг.

И ведь начиналось всё вполне обыденно и рутинно. Прикатили на телеге и пошли по улицам, разодетые в пёстрые одежды и шутовские колпаки, с песнями на устах и плясками в ногах. Бильдешвейг был четвёртым городом Империи по военной мощи и первым по плодородию окрестных земель; его называли Великой Житницей Юга, и в нём действительно было чем поживиться. Местные дворяне и купцы сколотили себе баснословные состояния на обычном хлебе и простом сукне. У нас детям рассказывают одну старую сказку, в которой злобный карлик умеет ткать золотые нити из соломы, и в народе ходили, а может и до сих пор ходят толки, что в подземельях Бильдешвейга обитает целое племя таких вот магических, обращённых в рабство уродцев, но если ты удосужишься посетить тамошние окрестные деревни, окружённые бескрайними полями пшеницы, и взглянешь на тощие рожи вечно голодных крестьян, то быстро смекнёшь, откуда же на самом деле взялись все несметные богатства сытых аристократов.

Глаза у нас разбежались, столько там было дворцов и хорошеньких лавок, которые обещали немалый куш, хотя здесь, в Лордэне, таковых найдётся ещё больше. Впрочем, Шронхильс до конца тёплого сезона хотел обчистить всего один домишко, но так, чтобы всю зиму наш стол ломился от жаркого и засахаренных фруктов, а вино лилось через край резных кубков. Вскоре мы нашли подходящий особнячок, в два этажа высотой и собственной бальной залой, и, дождавшись тёмной, безлунной ночи, прокрались в него и бесцеремонно обнесли. Прошло всё на удивление гладко и по-детски просто, а среди украденных вещей оказалось старинное ожерелье с несколькими крупными изумрудами; продай мы его хотя бы за треть цены, то смогли бы прикупить каждому из нас по деревне с мужичьём, завести по красавице жене и зажить как приличные люди. И вот, когда мы, преисполненные радостью, сидели внутри нашей повозки, тряся друг друга за плечи и обмениваясь мечтами, в дверь со всей силыударил кулак в стальной перчатке. Хриплым и басовитым голосом, тамошний капитан городской стражи приказал нам выходить с поднятыми руками, а если мы ослушаемся, то нас заколотят внутри повозки и заживо сожгут.

Не успели мы осознать всю гибельность и безысходность нашего положения, как Зимерц отпер дверь и радостно повалился в объятия стражей. Паскуда нас сдал. Не думаю, что дело было в деньгах. Где-то за четыре недели до того он сцепился с Гембелем из-за дочки трактирщика, у которого мы остановились по пути в Бильдешвейг. Девка была не то, чтобы очень красивой, скорее даже невзрачной, и как по мне совсем не стоила подобных страстей, но их ссора быстро переросла в драку. Подобное случалось и прежде; обычно они бы подулись друг на друга, затем выпили и помирились, но в тот раз Гембель с чего-то решил пойти до конца и добился роковой девицы. Молчать бы дураку об этом, но он не только злорадно и во всех деталях поведал нам о своей победе, так ещё и стал носить на запястье ленту из волос той девки. Зимерца от одного только вида этой тряпичной полоски аж выворачивало, и он вовсе перестал с ним общаться. Уверен, что семя их конфликта пустило корни ещё до моего прихода в компашку, но мне было суждено увидеть его плоды.

После подлого предательства Зимерца нас попытались вытащить из фургона, но мы не собирались просто так сдаваться, и Гек проткнул одного из стражей рогатиной, которой мы обычно защищались в дороге от голодных волков. Завязался бой, если его можно так назвать, и я был готов сложить свою голову вместе с товарищами, но Шронхильс приказал мне вылезти на крышу через люк и при первой возможности постараться сбежать. Я, конечно же, возразил ему, что не желаю оставлять их, но он, не желая ничего слушать, обнял меня, а затем буквально выкинул на крышу. Стражи с фонарями окружили нашу повозку со всех сторон, и они бы сразу заметили меня, если бы в тот же момент лихая банда не бросилась в отчаянную атаку на солдат. Этот внезапный и безумный манёвр застал их врасплох, и я, улучив момент, спрыгнул на спину коня, на котором приехал их офицер, и что было мочи погнал его вперёд, при этом насмерть затоптав одного солдата. Упрямым скаковым жеребцом я управлял плоховато, да и городские улицы знал не слишком хорошо, а потому меня весьма скоро стали нагонять бросившиеся вдогонку всадники, но я, проезжая мимо невысокой стены и рискуя свернуть себе шею, встал на седло и спрыгнул с коня. Пока мои преследователи слезали со своих лошадей и безуспешно пытались перелезть в доспехах через высокое препятствие, я уже был очень далеко и сидел внутри полуразвалившейся бочки.

Я чувствовал себя своего рода предателем за то, что не разделили судьбу друзей, радушно принявших в свой круг маленького оборванца, наставников, обучивших меня всему, что я знаю, но они хотели, чтобы я спасся и жил дальше, и ради этого они без раздумий принесли себя в жертву. Думаю, что мысли о моём спасении помогли им выдержать пытки, которым их подвергли в темнице. Перед моим бегством Шронхильс незаметно сунул мне в карман то самое изумрудное ожерелье. Может быть, он хотел, чтобы я всё же его продал и на вырученные деньги начал новую, порядочную, спокойную, лишённую опасностей жизнь, но я без раздумий утопил эту проклятую побрякушку во рву тамошнего замка.

Шронхильса, Листриха и Гембеля повесили через четыре дня на рыночной площади. По всей видимости, Гэк отделался легче всех и сложил свою голову в битве у повозки. Я видел своими глазами, как палач надевал на их шеи петли, как расфуфыренный глашатай зачитывал приговор и как поочерёдно, под ликование толпы, из-под их ног выбивали табуреты на коротких ножках. Скверное зрелище, но всё же они держались твёрдо и приняли смерть мужественно, как и подобает настоящим ворам.

После казни я хотел сбежать из города, но у всех ворот встали заслоны из стражей, и они пристально всматривались во всякого, кто хотел покинуть город, и тщательно досматривали повозки, заглядывали в короба и ящики. Тем же временем по улицам стали ходить сыскные отряды; они отлавливали беспризорников и бродяжек, хоть чем-то походивших на меня, и отводили их в тюрьму, а заодно трясли скупщиков краденного, в надежде найти то самое злополучное ожерелье. Они искали меня целый месяц, но так и не смогли напасть на мой след, а в конце сентября случилась ещё одна казнь.