Холоп-ополченец (1606-1612 гг.) [Книга 1 (1606-1609 гг.)]

— Тятенька, — робко заговорила Марфуша, встав и нежно прижавшись к отцу, — тятенька, может, позволишь мне с тобой остаться? Пущай мамынька…

Дорофей слегка отодвинул от себя Марфушу и проговорил удивленно:

— Пойми вас, баб. Ревела ж тотчас со страху, что мордвины придут, а тут, на-ко — остаться позволь.

У Марфуши глаза опять налились слезами.

Телеги двигались к Верхнему городу.

— Ну, ну, полно-ка ты, дочка. — Дорофей прижал к себе Марфушу и поцеловал в голову. — Сбирайся. Не навек, чай. Вот налажу тут все и приду к вам.

В доме поднялась суета. Дорофей послал Степку велеть запрягать две телеги. Феклуша, Аксюшка и другие девки носились вверх и вниз — в светелку, в кладовку, в естовую избу, выполняя путаные приказания хозяйки. Сама Домна Терентьевна, кряхтя и отпыхиваясь, опустилась на колени перед большой укладкой и в десятый раз перебирала самые нужные уборы, сарафаны, убрусы, кички, однорядки. У братца, наверно, почетные гости бывают, а то и служилые или дети боярские, может, и из заморских гостей кто — так не ударить бы в грязь лицом. И Марфушу к обедне вывести было б в чем. Может, она судьбу свою там найдет. О-хо-хо! Забот-то полны руки. И тут всё без хозяйского глаза останется. На Дорофея Миныча как положишься?.. И Домна Терентьевна вдруг, забыв укладку, тяжело, со стоном подымалась с колен и бежала колыхаясь в естовую избу пли в кладовку наказать стряпухе, чем кормить Дорофея Миныча, как он один останется; лишний раз пересчитать банки с вареньем, бочонки с огурцами, горшки с грибами и поставить метки на карнизе; в сотый раз пригрозить Феклушке, что коли что пропадет, она с нее всю шкуру спустит.

Часа два продолжалась суета. Запряженная телега с сеном, покрытым ковром, давно стояла у крыльца. На другую уже грузили сундуки, узлы с перинами и одеялами и остальной ненужный скарб, когда наконец Домна Терентьевна замкнула замок на своей укладке, поднялась, охая, с колен, перекрестилась и сразу же заторопилась.

— Феклушка, бежи живо за Марфушей! Не до́темна нам ее ждать.

Все собрались в горнице, присели, кто где стоял, — даже Феклушка на пороге, — встали, перекрестились и вышли во двор.

— Ну, садись, Домна Терентьевна, — сказал Дорофей, с трудом обхватив ее, чтоб подсадить на телегу, и торопясь покончить скорей положенные при прощанье слезы и причитанья.

Но Домна Терентьевна все-таки отступила на шаг, истово поклонилась в пояс Дорофею Минычу и заговорила немного нараспев:

— Свет ты мой, Дорофей Миныч, как я буду без тебя, горемычная, время провождать?.. Феклушка! — крикнула она вдруг. — Куда, дура, укладку суешь? Чай, она потрется об сундук? — И сейчас же прежним голосом: — Николи-то я, свет мой Дорофеюшка, врозь с тобой не живывала, в чужом дому не ночевывала. И как ты тут один-одинешенек жить будешь? Кто тебя напоит, накормит? Кто сапоженьки на ночь сымет?..

— Ну, будет тебе, Домна Терентьевна, — прервал ее Дорофей, потеряв терпение. — Нефёдке домой пора. Не навек. В воскресенье приду побывать. К обедне к Благовещенью сходим. Садись, садись, матушка!

И Дорофей решительно взгромоздил Домну Терентьевну на телегу. Потом он нежно обнял, поцеловал, перекрестил Марфушу и помог ей вспрыгнуть вслед за матерью. Взобрался и Нефёд. Степка уж давно сидел на передке и крепко держал вожжи, опасаясь, как бы Нефёд, как старший, не отобрал у него эту честь.

Воз с поклажей был уже увязан. Кузька открыл настежь ворота, и обе телеги со скрипом тронулись со двора, провожаемые поклонами столпившихся во дворе девок, конюхов и сторожей.

Домна Терентьевна плакала и издали крестила мужа.

Дорофей последний раз махнул шапкой, оглянул двор и, наказав Кузьке хорошенько караулить дом, сам, вздохнув с облегчением, быстро пошел в кружало, уже не опасаясь ничьих причитаний и попреков.

────────