Холоп-ополченец (1606-1612 гг.) [Книга 1 (1606-1609 гг.)]

III

Горница была довольно просторная. В двух светцах горели лучины и освещали сидевшего под окном на лавке мужчину в накинутом на плечи кафтане; под кафтаном видна была синяя шелковая рубаха и плисовые штаны. Небольшая русая бородка окружала худое темное лицо, неестественно большие глаза в цвет рубахи ярко выделялись в нем.

Он внимательно посмотрел на Михайлу.

— Это ты свистал?

— Прости, Христа ради, — заговорил Михайла, путаясь, — и сам не знаю, как привязался проклятущий…

— Кто привязался?

— Да свист этот самый. Сызмальства…

Болотников засмеялся, и сразу все лицо у него совсем другое стало, молодое и доброе, и глаза будто меньше стали.

— Чего ж ты на него обижаешься? Хорошо ты свистишь. Турок вот один похоже свистал, как я по морю ехал в Туречину. Только бывало и забудешься, как его слушаешь.

Михайла с интересом смотрел на Болотникова. Ишь куда его носило! На море! Вот бы рассказал. Но спросить он, конечно, не решился.

Он переступил с ноги на ногу и передернул плечом. Тут только Болотников заметил, что у него связаны назад руки.

— Сидорка! — окликнул он парня, отошедшего к двери. — Развяжи ты ему руки. Это Кирюха ему, видно, связал. Кирюха-то про тебя сказывал, что ты у него монаха отбил.

Михайла кивнул. Парень развязал ему руки, и он с облегчением протянул их вперед и стал тереть одну об другую.

— Ну-ка, скажи ты сам, с чего ты с им из-за того монаха сцепился? Откуда ты ехал-то? С Москвы?

— Из-под Нижнего. С мордвой мы на Арзамас шли, бояр бить.

— Постой, — перебил его Болотников. — Да ты сам-то кто ж будешь?

— Холопы мы князя Воротынского. С обозом в Нижний пришли. Я обоз-то вел, — не утерпев, похвастал Михайла.

— Ты? — удивился Болотников. — Неужто доверил тебе князь? Ты ж вовсе молодой, видно, парень. А не врешь ты? Не слыхал я что-то, чтоб бояре молодых таких холопов в доверенные брали.

Михайле вдруг припомнилось, почему его князь приблизил к себе и как он просвистал казну. Он нахмурился, опустил голову и замолчал.

— Ну, а дальше-то что ж?

Но у Михайлы пропала уж охота рассказывать. Он нехотя пробормотал:

— Ну, мордва нас в полон забрала и казну княжую отобрала.

— Ну, а на Арзамас-то вы чего ж пошли?

— Мордвины пошли, ну и нас сбили. Сказывают, коли всех бояр побить, царь Дмитрий волю всем даст.

Михайла опять оживился и с ожиданием посмотрел на Болотникова.

— Царь Дмитрий Иванович, как на Москву приедет, всем холопам волю даст, — сказал Болотников. — Я и сам, мальчонком, холоп был князя Телятевского, а нонче воеводой стал. Царь Дмитрий Иванович меня поставил. А князь Телятевский и сам тоже Дмитрию Ивановичу привержен, с Шуйским воюет.

Михайла слушал, и радость все сильнее охватывала его. Стало быть, правда всё. Недаром они сюда пробирались. Но вдруг он вспомнил свою вину перед Болотниковым.

— Прости ты меня, Христа ради, — заговорил он быстро, прямо глядя на Болотникова. — Попутал нечистый. Едем это мы. Вдруг кричит кто-то благим матом: «Ратуйте, православные! Не дайте душу загубить!» Поскакал я, гляжу — двое с саблями, в шапках бараньих напали на нищего. И невдомек мне, что с Москвы тот идет, от Шуйского. Думал, — уж прости ты меня, — ограбят да и зарубят бродяги нищего. А тут мужики наши выехали. Казаки-то и пустились наутек. Только и всего.

— А ты монаха-то этого спросил, откуда он?

— Как же, спросил. С Москвы он.

— Так чего ж ты сам, когда ко мне ехал, с собой его не прихватил?

— Вот не домекнулся, да и на поди. Сам себя ругаю, — с досадой сказал Михайла.

— Чего ж он сказал-то тебе? — спросил Болотников.

— Да сказывал, будто видение там какому-то одному было, и владыка на всех за то пост наложил.

— Ну что ж, пущай попостятся, — заметил Болотников. — А больше ничего?

— Еще сказывал, что Мстиславский князь на Москву пришел и Воротынский, только тот без ратников. А через седьмицу большую рать из Двинска ждет Шуйский. Гонец прибежал. Как де та рать придет, так он сразу на тебя и ударит.

— Вон что! — вскричал Болотников, вскакивая. — Ноне-то на Москве войска, стало быть, мало совсем. Тут-то нам на них и ударить. Завтра ж поход объявлю! — Он возбужденно ходил по комнате, видимо, совсем забыв про Михайлу. — Расколотим стрельцов, а Ваську вон выгоним. Завтра ж на Москве будем! Как подмога придет, так нипочем нам Москвы не взять. — Подняв голову, он взглянул на Михайлу. — Это ты молодец, что про то дознался, — сказал он ему. — Кабы мои казаки сюда того монаха приволокли, он бы, анафема, утаил, наверно, про то. А тебе-то и выболтал. Так и сказал, что через седьмицу большую рать ждет царь на Москву?

— Так и сказал, — подтвердил Михайла. — Он-то так располагал, что мы тоже на Москву идем, Шуйскому в помогу. Я ему так повестил, с того он, надо быть, и сказал. А там, как он ушел, мы тотчас на Коломенское и свернули.

— Ишь ты! Так ты, выходит, хитрей, чем я полагал. А чего ж сразу мне не доложился, как пришел? То весть-то важная.

— Хотел я, — сказал Михайла. — Да меня твои казаки не пустили. Лазутчик де, говорят. Голову срубить хотели.

— Ну, не враз, — усмехнулся Болотников. — Все бы мне доложились. А холопы, что с тобой пришли, тут? Сколько их?

— Да полтретья десятка, — сказал Михайла. — В клеть их заперли.

— Ну, поди и ты к ним до утра. Чай, тоже трусу празднуют. А утром я с тобой потолкую. В самую ты пору пришел. Молодец! Сидеть не придется. Сидорка, отведи его да не запирай — не варнаки, свои ж, холопы, волю добывать пришли.

Михайла повернулся. Болотников еще раз прошелся по комнате, потом остановился, провел рукой по лбу и пробормотал про себя:

— Эх, не заснуть мне! А надо бы перед завтрашним. — Он поднял глаза на уходящего Михайлу и сказал ему каким-то другим голосом: — Слушай ты, — как звать-то тебя? Не спится мне чего-то. Не посвищешь ли ты мне малость?

Михайла досадливо передернул плечами.

— Дался им тот свист, — пробормотал он про себя. — Тоже посмеяться надумал, — и он решительно зашагал из горницы.

Вслед ему раздался смех Болотникова.

Сидорка вывел Михайлу на улицу, где перед избой, отведенной Болотникову, стояла большая клеть.

Парень отодвинул засов, впустил Михайлу и сразу захлопнул за ним тяжелую дверь, не сказав ни слова. Он, видно, тоже торопился досыпать.

Мужики спали вповалку на соломе. Михайла сделал несколько шагов и сразу наткнулся на чьи-то ноги в лаптях. Шагнул вбок и наступил на босые ноги.

Ноги дернулись, и испуганный голос забормотал:

— Господи Иисусе! Кто ж то по ногам ходит?

— Ты, Ерема? — спросил негромко Михайла. — Подвинься малость, дай-ка и мне лечь.

— Да это никак ты, Михалка, — пробормотал Ерема. — А мы было гадали, не иначе как голову тебе срубили. Ну, ложись, господь с тобой. Вот тут, коло Нефёда.

Михайла стал на колени, стащил с себя армяк, сунул его между головами Еремы и Нефёда и с наслаждением протянулся на мягкой соломе. Через минуту он уже спал, забыв и про свист и про Болотникова.

Ерема еще долго ворочался, бормотал перепутанные слова слышанных в церкви молитв, кряхтел, охал, но наконец тоже заснул.