Холоп-ополченец (1606-1612 гг.) [Книга 1 (1606-1609 гг.)]

V

У дверей клети Михайла увидел Лычку и послал его собирать своих мужиков. Но своих было мало. Болотников велел еще десятка два охотников прихватить. Звать казаков Михайла не решался. Не пойдут за ним. Еще насмеются. Лучше бы из мужиков тоже — холопов за Болотниковым много пришло. Михайла оглянулся. Неподалеку на бревне сидел молодой парень и старательно завязывал обмотки лаптей.

— Ты откудова? — спросил его Михайла. — Холоп или вольный?

— Из-под Серпухова мы, — охотно заговорил парень. — Баранникова, Иван Степаныча, холопы. Старый-то, отец евоный, ничего был — жили, не обижались. А этот чисто аспид, змей горынец. Не то что кои закабалились, а кои и вольные были — похолопил. С приказными снюхался, сказывает: врут де они — у меня на их кабальные есть, холопы, мол, мои исконные. Чего будешь робить? А тут как раз Иван Исаич мимо шел. Прослышали мы, да и снялись, десятка с два нас, мужиков, да и пошли за ним. Бабы реветь было принялись, а мы им: все одно пропадать, а коли волю добудем — вернемся, може, свет увидаем.

— Хошь с нами Истомку Пашкова караулить? Иван Исаич велел мне своих полтретья десятка взять да еще десятка с два охотников.

— А что ж, — отозвался парень. — Не чем здесь стоять. Кликну своих. Вот с конями как быть? Пешие мы пришли.

— Пешим нельзя, — сказал Михайла. — Ты повести своих и погоди меня тут, я спрошу Иван Исаича.

Михайла пошел к избе, где стоял Болотников. На крыльце его уже не было, Михайла поднялся на ступеньки, но у дверей его остановил Сидорка.

— Ты куда? — спросил он. — У Ивана Исаича есаулы казачьи. Занятый он.

Михайла объяснил свое дело.

— Ты Гаврилыча спроси, — посоветовал ему Сидорка. — Он насчет лошадей все понимать может. Иван Исаич ему доверил.

Гаврилыч, старый казак с сивыми усами, тоже беглый холоп, но уже давно ушедший из-под Мурома на Северскую Украйну и вполне сжившийся с казачьим укладом, пошел за Болотниковым, как только он кликнул клич, еще в Путивле.

За двадцать с лишком лет он привык к постоянным походам, без них казаки скучали, а тут еще Болотников сулил всем волю, — стало быть, и холопам, сбежавшим в казачьи курени. А к тому же по дороге можно и панов пограбить, казны себе раздобыть.

Михайла разыскал Гаврилыча на площади в кучке молодых казаков.

— Северьян Гаврилыч, — обратился к нему Михаила, — Сидорка сказывает, Иван Исаич тебе препоручил насчет лошадей.

— Чего насчет лошадей? — хмуро спросил Гаврилыч.

— Да вишь ты, — продолжал Михаила, — посылает нас Иван Исаич Истомку Пашкова караулить, велел мне десятка два мужиков прихватить. Есть у меня на примете. Охотятся. А коней у их нет. Пешие за Иван Исаичем убегли.

— То-то дурни! — пробормотал Гаврилыч, сплюнув. — Волю добывать пийшли, а коней у свого пана добыть не сдюжили. Що? Це ты взявся Истомку караулить? Не дюже велико, видать, вийско у тебя. Два десятка мужиков, та и те пешие.

Казаки кругом захохотали.

— А на що им кони? — крикнул кто-то. — На ухватах та на кочергах верхом поскачуть.

Михайла сердито оглянулся.

— Не хочешь пособить, я к Иван Исаичу пойду, — сказал он Гаврилычу. — Мои-то полтретья десятка на конях все, а тут из-под Серпухова вызвались еще, так у тех нету.

— Ну-ну, — примирительно проговорил Гаврилыч. — Треба коней, так мы добудемо. Идем. Тут в Коломенском из мужиков богатеи есть, по три да по четыре пары коней держуть. Все одно приказные отберуть, так по крайности на божье дило.

Михайла с Гаврилычем пошли по селу. Гаврилыч кивал встречным мужикам, но в избы не заходил. Наконец он остановился перед одной избой с расписными наличниками на окнах и, кивнув Михайле, отворил калитку и вошел во двор. Двор был просторный, окруженный прочными постройками. Два дюжих парня вилами и лопатой выгребали навоз из открытых ворот конюшни, а третий спускался по приставной лестнице из сарая с большой охапкой свежей соломы. На крылечке избы стоял маленький старичишка с седой бороденкой и покрикивал на рослых сыновей.

— Здорово, Финогеныч, — проговорил казак, подходя к хозяину, — От Ивана Исаича мы к тебе. Вот отряд малому велено под Москву весть, а коней у их нехватаеть. Два десятка добрать треба. С тебя, Финогеныч, две пары следует.

Старичишка всплеснул руками и заверещал озлобленно и униженно:

— Да что ты, Гаврилыч, побойся бога! Две пары! Что ж мне Христовым именем, что ль, побираться? Без лошадей, сам понимаешь, все одно как без рук мужику. Чего стали, полоротые! — крикнул он визгливо на сыновей. — Зачиняйте ворота!

Парни торопливо выскочили из конюшни и стали затворять ворота. Гаврилыч подошел ближе и, придерживая створу, сказал, посмеиваясь:

— Не торопись, Микитка. Все одно, Финогеныч, животы твои у нас на примете. Вели-ка крашче добром вывесть. Не обедняешь. Давай каких хошь. Как сами придем выбирать, наикрашчих заберемо. Чуешь?

— Ой, да будьте вы прокляты, анафемы! — завизжал старик. — Вот нанесло на горе нам лютых ворогов. Средь бела дня граблять хуже приказных.

— Ото дурень! Видали? — заговорил сердито Гаврилыч. — За их кровь проливаймо, чтоб их, дурней, от панов да от приказных вызволить. А воны лежать соби на печи, та й поступиться ничем не хочуть. О, хай у тебе приказные усих коней позабирають, та й самых якомусь пану в кабалу здадуть! Ну, ладно, пидемо, Михалка, до другого кого, а про сего Финогеныча Иван Исаичу кажу. Нехай вин с им сам балакае.

Гаврилыч повернулся спиной к хозяину и решительно зашагал к воротам.

Старичишка, видимо, не ожидал такого быстрого оборота, а старший сын подскочил к нему и что-то испуганно зашептал на ухо.

Старик сердито отмахнулся от него и, дернув себя за бороденку, крикнул:

— Гаврилыч, а Гаврилыч, погодь! Чего ж ты в избу ко мне зайти не хошь? То не по-суседски… Заходи, аль такое дело так враз делается? Посидим, хозяйка нам пирогов даст да вина поставит, мы то все и обсудим.

— Ты мене зубы не заговаривай, стары́й. Казав я тоби — мене десять пар коней до вечеру добыть треба. Як уси мене потчевать стануть, я и до утра не оборочусь. Кажи зараз — чи даешь коней, чи — ни? Даешь — выводи, а ни — нам и балакать с тобой часу нема. Прощевай!

Финогеныч вертелся, как на горячих угольях. Маленькие глазки его злобно поблескивали, а старческие губы растягивались в униженную просительную гримасу.

Гаврилыч уже подошел к воротам и взялся за скобу калитки, но Финогеныч, часто семеня ногами, сбежал со ступенек крыльца, догнал его и, оттолкнув шедшего сзади Михайлу, заговорил дребезжащим голоском, то хватая его за плечо, то низко кланяясь его спине:

— Помилосердуй, Северьян Гаврилыч. Аль на тебе креста нет? Слыхали мы, сам ты с мужиков. Аль позабыл, каково в нашем звании с конем расстаться?

Гаврилыч повернулся. В лице у него что-то дрогнуло. Он минуту подумал. Но сразу же, окинув взглядом двор и избу, проговорил хмуро:

— С конем! Та хиба ж у тебя одна чи дви коняки? У тебя их може десяток. Две пары дашь, три застанутся.

— Ну, ладно, не говори, что старый Финогеныч Ивану Исаичу не радеет. Бери пару! Ивашка, — повернулся он к сыну, не давая Гаврилычу вставить слово, — выведи чалого да Машку. Вот кони, так кони! Не скажешь, что скупится Финогеныч.

Ивашка оглянулся на отца с лукавым блеском в глазах, но Финогеныч сердито замахал на него руками:

— Ну! Чего стал? Жалеешь? Сказано, веди!

— Поглядим, — степенно заметил Гаврилыч, — какова первая пара. А там и вторую определишь.

— Да что ты, Гаврилыч! Какая такая вторая? У нас же на том и сговор с тобой, чтоб с меня пару. Слыхал, парень? — обернулся он неожиданно к Михайле. — Про пару лишь и разговор был.

Михайла удивленно посмотрел на него, но все же сказал решительно:

— Бытто как про две пары Северьян Гаврилыч спрашивал.

— То так. Это ты правильно, — охотно признал старик, — а там, как у нас полюбовного согласу не получилось, я предлог сделал на одну пару. На том и порешили, — скороговоркой закончил он, не оглядываясь на Гаврилыча.

В это время ворота конюшни открылись, и Ивашка вывел во двор двух лошадей. Гаврилыч внимательно оглядел обеих. Старик не сводил с него глаз и, заметив, что тот уставился на правого коня, неодобрительно поджав губы, сейчас же крикнул сыну:

— Ивашка, гляди, чего ж это чалый на правую переднюю малость припадает? Самый наш борзый конек… Постой-ка я погляжу.

Он быстро подбежал к лошади, поднял правую переднюю ногу и наклонился над ней.

— Ну, так и есть! — крикнул он. — За вами не догляди лишь. Ишь, под копытом шип у нее. Ну вот, вытянул я, теперь живо подживет, шибче прежнего побежит.

И он с торжеством показывал всем щепочку, которую будто бы вытащил из лошадиной ноги.

Гаврилыч покачал головой и сказал:

— Я тебя, Финогеныч, наскрозь вижу. Плут ты, хоть и старый. Ну, ладно, приводи перед вечером пару, та гляди, щоб ни якая не припадала, а там глядеть будемо. Як я наберу ще девять пар, твое счастье. А ни — ще пару заберу. Так и памятуй. Пидемо, Михайло. Нам ще не мало ходыть. Богатеи ваши не дуже Иван Исаичу радиють, а у биднякив коней нема.