Нанкинская резня

* * *

Возможно, Чан знал, что его советник далеко не в той форме, чтобы вести борьбу с закаленным японским войском, и назначил его лишь для того, чтобы создать видимость, будто китайцы в самом деле готовы обороняться до последнего. Или, возможно, осторожность подсказала Чану, что на всякий случай стоит иметь наготове еще один план. Точно известно, что во второй половине ноября этот другой план вступил в силу. Сперва Чан приказал большинству правительственных чиновников перебраться в три города к западу от Нанкина – Чанша, Ханькоу и Чунцин, распространяя при этом слухи среди немногих оставшихся, будто их бросили на произвол любой запланированной для них японцами судьбы[117]. В течение нескольких дней улицы были забиты автомобилями, нагруженными багажом, а затем столь же внезапно они полностью исчезли[118]. Автобусы и рикши также покинули город вместе с уезжающими правительственными чиновниками, оставив город без общественного транспорта. Вскоре пропали почти все грузовики, даже те, что главным образом использовались для доставки риса из сельской местности в Нанкин. А затем, в середине ноября, появились 50 тысяч китайских солдат, заняв место уехавших правительственных чиновников[119]. Прибыв из портов выше по течению реки, они сперва выгрузили на берег множество ящиков с оружием, после чего начали занимать по собственному выбору пустые правительственные здания[120]. К декабрю в Нанкине и окрестностях находилось примерно 90 тысяч китайских солдат[121].

Войска преобразили облик Нанкина[122]. Китайские солдаты рыли траншеи на улицах, прокладывали подземные телефонные кабели и натягивали колючую проволоку на городских перекрестках, начавших напоминать поле боя. Войска также укрепили городскую стену, установив пулеметные редуты вдоль древних бастионов. Они закрыли все ворота, за исключением трех, оставив лишь узкие проходы для военного транспорта. Ворота были забаррикадированы мешками с песком на глубину более трех метров и усилены деревом и угловым железом. Одни ворота были полностью заделаны бетоном.

В начале декабря военные также решили расчистить огнем боевую зону шириной в милю по всей окружности городских стен, чего бы это ни стоило[123]. Цена оказалась неисчислимой. В окрестностях города огненный ад поглотил топливо и боеприпасы, казармы, сельскохозяйственные экспериментальные лаборатории, полицейское училище и особняки в Мавзолейном парке. Солдаты поджигали соломенные хижины, сельские дома с тростниковыми крышами, деревья, бамбуковые рощи и кустарник. Пострадали даже крупные пригороды Нанкина. Войска загоняли жителей Сягуаня и районов вокруг Южных ворот в городские стены, прежде чем предать огню их жилища. Тем, чьи дома предназначались к уничтожению, было приказано покинуть их в течение нескольких часов под угрозой ареста как шпионов. Военные оправдывали сожжение как стратегический ход с целью ликвидировать любые сооружения, которыми потенциально мог воспользоваться захватчик. Однако один иностранный корреспондент отмечал, что обугленные стены могли послужить японцам в качестве укрытия от обстрелов не хуже целых зданий. Он предположил, что пожар стал на самом деле «выходом для гнева и разочарования»[124] китайцев, желавших оставить японцам лишь выжженную землю.

Так город готовился к вторжению. Все, кому хватало сил, разума и денег, начали его покидать. Упаковывались и вывозились целые музеи. 2 декабря сотни ящиков с сокровищами Дворцового музея – практически все культурное наследие Китая – были погружены на лодку и отправлены в безопасное место за городом[125]. Шесть дней спустя, 8 декабря, Чан Кайши, его жена и его советник покинули город на самолете[126]. Больше не оставалось никаких сомнений, что в ближайшее время начнется японская осада Нанкина.