Всплытие. Звездный час "Весты"

— Пеленг и дистанцию! Дай пеленг и дистанцию! — подхлестнул его голос Белкина.

— Полный вперед! — крикнул Михаил встречно тому голосу. — Курс зюйд! Минный аппарат приготовить к выстрелу!

По расчетам Аквилонова, до линии Инкерманских створов должно было оставаться еще 9-10 кабельтовых. Но странно: огни эскадры уже начинали створиться — эскадра шла почти прямо на «Камбалу»!..

— Миша, дай пеленг и дистанцию! — рвался из трубы голос Завотрядом — ведь Белкин сейчас внутри лодки был полностью слепой.

Аквилонов глянул влево, на створные огни Инкермана и похолодел: не десять — максимум два кабельтовых отделяли сейчас идущую полным ходом лодку от роковой линии курса следования эскадры!.. Как?! Как он мог так прошляпить! Это ветер за час, пока он сочинял глупые стихи, сдрейфовал лодку к зюйду кабельтовых на пять...

Потом на суде он будет упорно винить себя в легкомысленности, уходе от исполнения прямых обязанностей — в поэтические эмпиреи...

— Миша! Миша! Почему молчишь? Аппарат к выстрелу готов! Дай пеленг и дистанцию! Дай пеленг и дистанцию! — просил, требовал, умолял голос Белкина.

— Лево на борт! Лево на бо-орт! Включить тоновый! — рыдающим голосом крикнул лейтенант, цепенея от ужаса и застыв на мысли, что только крутая циркуляция влево может уберечь лодку от... он боялся даже подумать — от чего. «Боже! Боже праведный, отврати-и-и!!» — шептал он, трясущимися пальцами стремясь затолкнуть сигнальную ракету в ствол пистолета Вера. А пальцы не слушались.

Враз загорелись — не только тоновый — все ходовые огни. «Это еще лучше, — успел подумать лейтенант, — может, на эскадре увидят, успеют что-то!» И в этот миг черная громада головного броненосца, утробно урча, прошла буквально в десяти саженях от носа субмарины. «Уф-ф! Кажется, пронес...», — он не успел даже дошептать — оцепенел. Справа, заслоняя чуть ли не полнеба, стремительно набегал черный ужасный форштевень второго броненосца. На эскадре знали о возможной учебной атаке подводной лодки. Но предположить, что какая-то малютка в условиях полного безлунья дерзнет...

В 23 часа 26 минут на головном «Георгии Победоносце» вдруг увидели слева по носу, будто из-под воды вспыхнувшие, огни небольшого судна, и через 45 секунд слева на траверзе смутно обозначился силуэт полупогруженной подводной лодки, круто циркулирующей влево, пытавшейся, очевидно, лечь на параллельный эскадре курс.

— Идиоты! — вдохновенно потряс подводникам волосатым кулаком каперанг Данилевский.

С «Ростислава» лодку заметили лишь в пятнадцати саженях от форштевня. Командир «Ростислава» Сапсай 2-й самолично рванул рукоятки машинных телеграфов на «полный назад» и успел лишь рявкнуть: «Право на борт!»...

Николай Михайлович Белкин догадывался, что наверху неладно, но, конечно, в полной мере не представлял нависшей над лодкой смертельной угрозы. Аквилонов на вопросы не отвечал, в глазке перископа было темно, в душе росла тревога. Он решил всплыть и самому подняться на мостик, но когда услышал рыдающее «лево на борт», он вдруг разом постиг, что Аквилонов умудрился, втюрить «Камбалу» под форштевни эскадры, и, опережая Митрохина, прыгнул к щитку сигнальных огней, рванул все рубильники на включение: может, на эскадре увидят, успеют что-то...

И в ту же минуту по правому борту послышался надвигающийся мерный шум чего-то огромного, тяжелого и грозного. Шум стремительно приближался, рос, подавляя все остальные шумы, леденя кровь тоскливым ужасом неотвратимости... Раздался чудовищный — удар, грохот, скрежет. Белкина швырнуло на Митрохина. Они сплелись друг с другом. Крепко, неразлучно. И мир — огромный, радостный, с солнцем, воздухом, землей и морем, с тысячами родных и знакомых лиц, объяв их звенящим золотым окоемом, стремительно закрутился в ослепительную воронку с пустой холодной дырой внизу — и все разом ухнуло в эту черную дыру небытия...

На двенадцатитысячетонном «Ростиславе» даже не ощутили удара, просто услышали под днищем душераздирающий скрежет, — и уже за кормой броненосца из моря поднялись два огромных пузыря, выталкивая из глубин, к звездам, выхрипнутые души подводников...

Эскадра застопорила ход. Где-то посреди задних столпившихся судов, в пересвете прожекторов, матросы с крейсера «Память «Меркурия» втаскивали в шлюпку окровавленного, что-то кричащего человека, который яростно от них отбивался, порываясь снова в воду.

Это был Аквилонов.

Эх, Николай Михайлович, Николай Михайлович... Может быть, нужно было тебе самому...

Тяжко. Тяжко. Рот и уши заливает нам вода. Много умников на суше, когда на море беда...