Давид Бек

XXIII

В то самое время, когда огонь пожирал все вокруг, когда с грохотом обваливались великолепные сооружения замка, а люди боролись с пожаром, когда наши беглецы выбирались из сада, — в это время в центре просторного дворцового двора перед разгневанным ханом стоял его визирь. Отблески пламени освещали лица двух владык страны.

Чуть поодаль, не смея приблизиться, столпились придворные. В минуты гнева хан бывал так же страшен, как этот огонь, пожирающий дома. Один из приближенных отдавал распоряжения толпе, другие ждали приказов хана.

— Пожар — дело рук христиан, визирь, — заговорил наконец хан.

— Верно, господин, — ответил визирь.

— Христиан, проживающих в нашей крепости.

— Я с тобой согласен, — подтвердил визирь.

— Сию же минуту я велю перебить их, как собак!

— Слишком поздно, — проговорил визирь.

— Почему?

— Неужели не слышишь барабанной дроби?

— Слышу. Но что это значит?

— То барабанщики Давида Бека. Враг вступает в крепость.

Хаи побледнел.

— Враг вступает в крепость! — повторил он с тем смехом, который в минуты гнева заменяет слезы. — Где же в таком случае мое войско? Где военачальники, долг которых — защищать крепость?

— Одни сбежали, другие тушат пожар. Неприятель устроил в нашем городе пожар, чтобы отвлечь внимание, и тем временем ворвался в крепость.

— Как же быть? — в отчаянии произнес хан.

— Я бы с твоего позволения подумал о перемирии.

— Ни за что!

— Так можно было бы спасти тысячи жизней.

— Лучше всем им погибнуть вместе со мной, чем склониться перед гяуром. Разве тебе неведом символ нашей веры, визирь, — не склоняться перед иноверцем? Мусульманин или властвует, или умирает

Тут во двор хлынула вооруженная толпа под предводительством главного муллы, шедшего с саблей наголо. Впереди него шествовали два чавуша[162][163] со знаменами. Они читали проповедь:

— Мусульмане! Настал час испытания! Гяуры захватили нашу крепость. Аллах и его пророк повелевают с оружием в руках сопротивляться врагу!

Эти слова разожгли ярость толпы и тысячи голосов произнесли:

— Мы готовы! Мы готовы!

Хан подошел к главному мулле, взял его за руку и сказал:

— Я тоже готов. К велению аллаха и пророка я добавляю и свое повеление: сопротивляться врагу до последней капли крови!

Фанатизм толпы достиг предела: устами муллы, своего духовного представителя, ей приказывал сам бог, а устами хана, своего светского представителя, — пророк.

Неся перед собой духовные знамена, чавуши вышли из дворца, сразу за ними шли главный мулла и хан, а следом — толпа.

Когда дошли до главной площади, хан обратился к мулле:

— Ты, святой отец, веди толпу, а я поведу войска.

— Да, так будет правильно, — ответил главный мулла.

Они расстались.

Главный мулла вместе с народом пошел вперед. Чавуши громко читали проповедь. Толпа сгущалась, каждый мусульманин, взяв свое оружие, присоединялся к ней.

Хан же остался на площади. Когда все удалились, он приказал визирю:

— Прикажи бить в барабаны, сзывать войско.

Пока соберется их войско, мы перейдем в ряды воинства Давида Бека, посмотрим, что же происходит там.

В ту минуту, когда два чавуша обходили улицы города, созывая народ, и провозглашали веление бога и его пророка — в ту же минуту двое глашатаев объявили армянскому войску приказ Бека: «Не жалеть, убивать не щадя»

Всего за несколько часов до этих событий неподалеку от расположившегося на берегу Гехвы[164] войска, на горном плато одиноко сидел человек. Он не отрываясь смотрел на крепость, лишь изредка переводя взгляд на темное ночное небо. Весь его вид выражал крайнее нетерпение, хотя различить что-нибудь во мраке было трудно. Однако то, что он жаждал увидеть, могло ярче всего засверкать именно в темноте. Чтобы как-то убить скуку и ожидание, он время от времени зажигал чубук и затягивался. Он напоминал страстных звездочетов, что проводят ночи напролет без сна в поисках желанной звезды, чтобы совершить свое великое волшебство.

«Никакого толку от этих псаломщиков, — сердито заговорил мужчина сам с собой, — все у них — обряд, действо, таинство…»

«Псаломщиками» он называл священников.

«Хоть в ста водах выкупай, все равно не выведешь из них запаха ладана», — буркнул он.

Кругом были горы, скалы и леса. Мужчина сидел на обломке камня, опершись спиной о ствол могучего векового дуба. В этой позе он походил на большого вурдалака, утоляющего жажду людской кровью. Он сидел здесь с того самого времени, как в войсках Давида Бека было получено тайное письмо из крепости.

Его нетерпение и раздражение достигли предела. Если бы кому-нибудь удалось в эту минуту разглядеть его лицо, он бы испугался: лицо мужчины было очень хмурым. Что же так возмутило его?

По своему характеру эго был добрый, милосердный и тихий человек. Но известно, что такие люди в пылу гнева бушуют, как страшные бури в Тихом океане. Хоть и не часто штормит океан, но уж когда начнет, то кораблекрушение неминуемо.

Его мрачное лицо сразу прояснилось, когда он увидел над крепостью алые сполохи. Они росли, становились ярче и, подобно первым солнечным лучам, осветили окружающие горы. Порой сполохи гасли, словно по ним проходили черные тучи и закрывали собой яркое свечение. И уже з следующую минуту надо всем этим разорвалась в воздухе ракета, и огненные искры посыпались во все стороны

«Наконец-то! — произнес мужчина и встал. — Итак, занавес поднялся, „псаломщик“ появился на сцене».

У подножия горы на берегу реки располагалось войско Давида Бека. Мужчина спустился с горы и направился к палатке мелика Парсадана. Большая часть ополченцев не сомкнула ночью глаз. Мужчина шел и ворчал себе под нос:

«Небось, он и не спит вовсе. Старые дэвы спят раз в семь лет, и семь дней подряд».

Он оказался прав: в шатре старого воина горел свет. Мелик Парсадан сидел один в палатке и читал маленькую книжку. То был Нарек, к которому благочестивый старик питал большую склонность, обращаясь к нему ежедневно по утрам и вечерам.

— Оставь свою книжку, — сказал вошедшим. — Батман-клыч персидского царя принес тебе благую весть.

— Какую? — спросил тот, пряча Нарек за пазуху.

— Наш брадобрей проявил свое лекарское искусство, — со смехом произнес он.

Мелик Парсадан знал, что тер-Аветик проник в крепость под видом цирюльника, но какую еще шутку он выкинул, пока не имел понятия.

— Что он там еще сделал?

— Устроит пожар и пустил ракету.

Морщины на лице набожного старика, всего несколько минут назад читавшего Нарек, разгладились. Он радостно схватил Баиндура за руку и сказал:

— Спасибо, князь, спасибо! Весть и в самом деле благая. Ты видел пожар своими глазами?

— Да, да, своими, не чужими же, — ответил князь Баиндур. — Всю ночь не спал. Сидел на вершине утеса, как черный ворон, и считал минуты, когда взлетит эта проклятая ракета.

— Благодарю тебя, господи! — воскликнул старый мелик и перекрестился.

— Кроме господа бога надо благодарить и тер-Аветика, он здорово облегчил нашу задачу. По правде говоря, несколько минут назад я был так зол на него, что под горячую руку отрезал бы ему бороду. Но теперь я его прощаю, хоть он и заставил себя долго ждать. Если увижу, с радостью поцелую его в бороду.

Добродушная улыбка тронула губы старого мелика:

— Тер-Аветик — замечательный человек, — сказал он.

— Только жаль, что поп. Если бы он не был вашим зятем, я бы вынудил его отказаться от сана. Но вы ведь всем родом влюблены в попов и в Нарек, — заметил князь

Старый полководец звал, что подобные байки Баиндур может рассказывать до бесконечности, и потому перешел к делу:

— Ну как, будем ждать остальных?

— Кого ждать? — спросил Баиндур. — Ждать нечего, у всех есть пара глаз, они тоже увидели пожар и ракету, так что знают, что им делать.

— Это верно, военачальникам Бека известен сигнал атаки. Но вот в чем вопрос: кто первый войдет в крепость?

— Мы войдем, — в голосе князя Баиндура прозвучала гордость. — Мы будем первыми. Наши части стоят у самого подкопа. Иначе и быть не может. Мы закрываем им дорогу. К тому же батман-клыч персидского царя скорее лишится руки, чем позволит обойти себя.

Старый мелик тоже знал, что они будут первыми. Верхнее течение Алидзора занял Мхитар спарапет, а Давид Бек и архиепископ Нерсес — нижнее. Сами же они находились у переправы через Гехву, как раз против подкопа, прорытого под крепостной стеной.

— Не мог бы ты вызвать сюда Арабо? — спросил Баиндур.

Так называл Баиндур военачальника Автандила за его смуглую кожу. Прозвище вскоре закрепилось за ним.

Мелик Парсадан послал телохранителя за Автандилом. Когда молодей военачальник явился, его темное красивое лицо сняло от восторга. Он уже все знал. Но старый мелик счел за должное известить его:

— Настал тот радостный час, которого мы ждали с таким нетерпением. В крепости все готово. Пора перейти к действиям. Надо пройти через подкоп о существовании его вы уже знаете. Проделать это нужно тихо и спокойно. От нашего благоразумия зависит исход дела, — сказал мелик Парсадан.

Баиндур, нетерпеливый по натуре, прервал старика:

— Из-за этого-то «благоразумия» да всяких там проповедей и поседели черные волосы батман-клыча персидского царя. Только сумасшедший не знает, что нельзя нам сейчас шуметь. Разве вор, забираясь ночью в дом спящего горожанина, входит туда с барабанным боем? Оставим это. У меня к тебе просьба, мелик, разреши мне с моими людьми первым воспользоваться этим проходом. Пусть это будет наградой за добрую весть, которую я принес.

Мелик Парсадан был очень высокого мнения об отваге Баиндура, но отнюдь не об осторожности его. В сражениях князь зачастую вел себя как Кёроглы[165], не глядя по сторонам, разил налево и направо, бросаясь, словно молния, на врага. Поэтому мелик Парсадан осторожно заметил:

— Насколько я знаю, ты не очень-то знаком с планировкой крепости.

— Она так хорошо освещена, что даже слепому нетрудно все разглядеть.

— Чем же она освещена?

— Пожаром. Вот, гляди сам, — с этими словами князь Бапп-дур поднял полог шатра…

Они посмотрели в сторону крепости. На окружающих горах полыхали отблески пожара.

— Пошли бог долгой жизни тер-Аветику, — продолжал Баиндур, все еще держа край полога. — Видишь, какой он фейерверк устроил в нашу честь?

Военный совет дал Баиндуру разрешение первым вступить в крепость. Князя все любили и не захотели лишать его такой радости. Баиндур поблагодарил и удалился…

Вернувшись к своему войску, Баиндур дал приказ немедленно выступать. В долгих приготовлениях не было необходимости: каждый знал, что ему делать. Люди уже давно были готовы. Князь только счел необходимым польстить их самолюбию и сообщил, что военный совет удостоил их чести первыми вступить в крепость Зеву.

— Мы должны высоко ценить оказанную нам честь, — сказал он, — и я надеюсь, вы докажете, что заслужили это право.

Затем в своей обычной шутливой манере обратился к воинам:

— У кого из вас буйволиная сила сочетается с сатанинской ловкостью?

Из шеренги шагнуло вперед десятка два мужчин. Баиндур показал на маленькие пушки — замбураки: