Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения

Таким образом, опись кланов, составленная Дэвидом Брюсом и представленная им лорду Хардвику в качестве статистического обозрения Горной Страны в 1750 г., позволяла обнаружить и измерить разницу между масштабами «улучшений» и размахом мятежа в крае в ее социокультурном значении. Выявленный в результате зазор представлял собой широкое поле для реализации различных реформаторских прожектов в области социально-экономического, нормативно-правового, административного и религиозного переустройства беспокойной гэльской окраины.

Между тем, хотя приведенные инспектором данные по кланам Хайленда впечатляют, эти цифры и комментарии к ним уходят корнями в более широкий контекст статистических репрезентаций Горной Шотландии, их бытования в правительственных кругах и связи с частными интересами собственников на границах Горного Края. Выявленные Брюсом 4600 «способных держать оружие» и потенциально враждебных Короне горцев почти равны 4900 клансменам, которых вожди еще могли поднять на мятеж, взывая к принципам клановой преданности и солидарности (по подсчетам лэрда Каллодена)[735]. А 25 000 «папистов» колеблются между 21650 горцами, которых до отмены наследственной юрисдикции и военных держаний феодально-клановые отношения обязывали взяться за оружие по приказу вождей или магнатов (позитивная динамика реформ в мемориале лэрда Каллодена), и 28750 «праздными нищебродами», готовыми взяться за палаш или мушкет и после законодательной реформы в Хайленде (негативная динамика перемен в комментариях Грэма из Гэртмора)[736].

Лэрды Каллоден и Гэртмор при этом являлись одними из наиболее информированных и заинтересованных агентов правительства[737]. Их мемориалы, посвященные решению «Хайлендской проблемы», обнаружены в том числе и среди бумаг лорда Хардвика[738]. Интеллектуальный авторитет «Горной Шотландии в 1750 г.», таким образом, опирался на два разных подхода к политической арифметике Хайленда.

Форбс, оставаясь в рамках сформировавшейся за полвека традиции комментирования мятежного состояния Горной Страны, выводил сведения о численности «способных держать оружие» горцев с помощью нехитрого подсчета, слагая показатели предполагаемых мобилизационных возможностей вождей и магнатов[739].

Грэм в этом вопросе выступил как настоящий преемник сэра Уильяма Петти в Хайленде, двигаясь от расчета общей численности горцев (230 000 человек) через анализ их социально-экономического положения (115000 из них обречены в настоящий момент на бедность и голод) и военно-политического потенциала (мобилизационные возможности края исчисляются в 57 500 человек) к выявлению содержания «Хайлендской проблемы» (28 750 «способных держать оружие» горцев, находящихся под властью своих вождей и предрассудков, лишенных стабильных и легальных источников заработка и в результате обходящихся обворовываемым собственникам, к которым относился и сам лэрд Гэртмор, в 37 000 ф. ст. в год)[740].

Дэвид Брюс в своем обозрении два года спустя после составления Николом Грэмом сочинения о «причинах беспорядочного состояния Горной Страны» в цифрах отразил свершившиеся и ожидаемые перемены на этой гэльской окраине, указав наряду с численностью готовых выйти в поле горцев демографический потенциал каждого клана и соотнеся эти сведения со статистическими данными о населении Шотландии вообще (о его численности, политических и религиозных пристрастиях).

Соответственно, во всех указанных случаях статистика выступала как способ подкрепить рекомендации по поводу социальной инженерии в Хайленде, которые содержали мемориалы Форбса, Грэма и Брюса. В результате достаточно разнообразное по мотивам участия движение якобитов в Горной Стране представлялось в виде некой унифицированной статистической конструкции и в конечном счете культурного явления (ярким тому подтверждением считались верность вождям и «папистским» священникам) и социально-экономического феномена (феодально-клановые отношения).

Однако, прочитанные по-другому, те же цифры обнаруживают серьезные региональные различия. Дело даже не в том, что кланы, разумеется, различались по численности, уровню благосостояния, религиозным и политическим взглядам, что нашло отражение в «досье», собранных и представленных инспектором в «Горной Шотландии в 1750 г.». Источники, на которые Дэвид Брюс мог опираться и которые так или иначе принимались в расчет правительством при знакомстве с его обозрением, в части, относимой к политической арифметике Хайленда, часто отражали скорее личный опыт автора, который переносился на анализ общей ситуации в Горной Стране[741].

При этом полученные в результате усредненные данные вносили немалые искажения в, казалось бы, ясную картину. То, как Никол Грэм из Гэртмора, а вслед за ним и Дэвид Брюс вольно интерпретировали распределение населения в Горном Крае, имело большое значение для характеристики условий, способствовавших социально-экономическим и политическим переменам на мятежной гэльской окраине.

Отталкиваясь от единственной более или менее реальной цифры — общего количества приходов в Шотландии (в Горной Шотландии, в частности), — далее комментаторы откровенно спекулировали по поводу численности населения в каждом приходе[742]. Брюс насчитывал в Шотландии «примерно 1000 приходов, каждый из которых может включать примерно 1500 душ, что приближает число душ в Шотландии к 1500 000, и это, я убежден, усредненные данные; из них 220000 могут считаться людьми, способными держать оружие»[743]. Лэрд Гэртмор вел учет предметнее: «В Горной Стране примерно 230 приходов… В каждом приходе в среднем 1000 душ и, таким образом, в крае их 230000… Не менее 115000 бедные люди, и из них 28 750 крепкие мужчины в возрасте от 18 до 66 лет, способные держать оружие»[744].

Поскольку политическая арифметика была скорее аналитическим инструментом в руках авторов и творцов социальной инженерии в Хайленде, чем способом его статистического описания, круглые цифры, которыми оперировали Форбс, Грэм, Брюс и другие комментаторы местных реалий, не должны вызывать удивления. Даже если предположить, что степень погрешности в данных случаях сопоставима с расчетами, произведенными, например, преподобным Уэбстером, то в любом случае необходимо признать, что рецепт социально-экономической трансформации края, предложенный инспектором, вырабатывался исходя из необходимости положить конец разбойной и мятежной деятельности представителей вполне определенных кланов во вполне определенных местах беспокойной гэльской окраины[745].

Лэрд Гэртмор вообще в этом смысле ограничился двумя конкретными примерами Роб Роя (он же Рыжий Роберт, он же Роберт Кэмпбелл, он же Роберт МакГрегор) и Бэррисдэйла (он же Колл МакДонелл или МакДоналд из Кеппоха, он же Колл МакДонелл или МакДоналд из Бэрэсдайла или Бэррисдэйла), также при этом предлагая реформировать всю Горную Шотландию как таковую — и это был не случайный выбор, а отражение не только объективных обстоятельств, но и прямой материальной заинтересованности автора, владения которого часто страдали от набегов МакГрегоров[746]. Пример этих известных «шотландских лиходеев» выдавался, таким образом, за общую практику, что на самом деле было далеко от реальности.

Если цифры и помогают проследить какую-либо стратегию «улучшений» в Горной Стране и укрепления лояльности горцев Ганноверской династии на британском престоле, то прежде всего они указывают на важность целенаправленной, последовательной, активной хайлендской политики Лондона, которая бы создавала условия, необходимые для реализации различных прожектов социальной инженерии в Хайленде.

Однако те же цифры не обязательно свидетельствуют о важности администрирования и реформирования теми способами, с помощью которых осуществлялась эта политика. Впрочем, уже тогда было безоговорочно принято, что повсеместно наблюдаемое социально-экономическое расслоение в местной среде и отказ многих вождей и их кланов от открытой поддержки дела изгнанных Стюартов есть определяющие характеристики горцев, вступивших на цивилизующий путь «улучшений».

На практике это означало, что большинство комментаторов утратило понимание многообразия якобитского движения (присутствовало ли таковое когда-либо?), увлекшись обобщениями по поводу хайлендского «варварства», хотя внимательный анализ показывает, что нередко они исходили как раз из данных по отдельным регионам края и кланам (именно так обстоит дело с сочинениями Дэвида Брюса и Никола Грэма из Гэртмора).

В социально-экономическом, политическом и культурном отношении шотландские горцы, конечно, не были едины; единство им придавали лишь обобщения (в том числе в области политэкономии гэльской окраины). Вместе с тем именно такой формализованный подход к решению «Хайлендской проблемы» и являлся сутью политической арифметики Горной Страны, предназначавшейся скорее для расчета формулы успешной социальной инженерии в крае, чем для достоверного статистического обозрения.

В этом смысле неудивительно, что сами реформы, предлагавшиеся авторами сочинений подобного рода, так же как и в случае с цифрами, отражавшими «состояние» кланов, представляли собой во многом лишь ожидавшуюся перспективу перемен, заявленных Лондоном[747]. Соответственно в основу реформаторских проектов, связанных с социальной инженерией Хайленда, была положена «политика населения», а меры по «улучшению» морали и быта горцев представляли собой форму ее практической реализации.

Традиции камералистики и полицейских практик регулярного государства раннего Нового времени в этом смысле оказались для британских властей гораздо важнее, чем идейные новации эпохи Просвещения[748]. Вырабатывать же конкретные направления «политики населения» предполагалось как раз при помощи политической арифметики Хайленда.

Комбинируя различные социальные и экономические, религиозные и этнические, политические и правовые критерии, власти пытались найти приемлемое решение «Хайлендской проблемы» в терминах топографии и статистики, административной этнографии, особых правовых отношений и культурной специфики. Возникновение государства современного типа сопровождалось растущим интересом к подсчету численности населения, когда статистика превратилась в средство отображения королевских и/или имперских реалий, а политическая арифметика являлась программой преобразования этих реалий (таким был британский пример и в Ирландии, и в Горной Шотландии).

Все большее распространение получал взгляд на территорию и население как на совокупность единиц, поддающихся исчислению и классификации («досье» на кланы Дэвида Брюса). Как уже было многими замечено, эта тенденция вписывалась в международный контекст. Статистический подход в деятельности современных европейских государств накладывал глубокий отпечаток на используемые ими методы управления. В XVII–XVIII вв. сформировалась и традиция статистической репрезентации населения. Составление мемориалов, рапортов, обозрений было единственной крупной аналитической операцией, которая обеспечивала все эшелоны администрации сведениями о жителях Хайленда[749].