Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня

* * *

Как мы уточнили чуть выше, нас вообще-то интересует больше вопрос перехода антропоморфизма в антропологизм в развитии общих гносеологических способностей человека, а не отдельное, феноменологическое состояние этих расширенных эпистемологических единиц. Что, в итоге, происходит? И второй вопрос – как это происходит? В рамках данного подхода перед исследовательским сознанием ставится сразу несколько вопросов (вопрошаний), имеющих более общий характер по отношению к субъектности человека, а именно: об истине бытия и о человеке, о смысле его сущности.

В антропоморфизме сущность человека дана ему как дар; животному достаточно инстинктов, человеку, понимаемому как животное, добавлен – разум.

В антропологизме ставится вопрос о сущности разума (души, мышления), то есть вопрос о разуме требует ответа об истине (смыслах) бытия. Антропоморфизм такого вопроса не знает: мир представлен сознанию человека, как нечто объективно данное, что невозможно подвергнуть трансформации, даже мыслительной. Реальность дана как первосущность, безо всякой метафизики.

В антропологизме же мир дан как вопрошание, как испытание – зачем, кем, почему и что потом? Можно условно говорить о счастье антропоморфизма и трагедии антропологизма.

Непосредственное сущее дано животному, вопрошаемое сущее – разуму человека. В первом случае оно нерефлективно – высший уровень: предельно развитый инстинкт (человек как лучшее, совершенное животное) Во втором, радость познания сопровождается невозможностью ухватить Истину, и самый изощренный интеллектуальный поиск оставляет нерешенными все те же темы и вопросы. Цель – недостижима, мир в Истине непознаваем.

Разум человека, его когнитивные способности дают иллюзию, что постижение действительности в ее возможной полноте – достижимо, но к этому ли стремится человек? Частично – Да, но человек видит свое основное предназначение в поисках счастья, в любви, какая есть оборотная сторона инстинкта продолжения рода.