Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня

* * *

Главный вопрос, какой необходимо решать гуманитарной мысли сегодня вовсе не заключается в накоплении тех или иных, более-менее сложных или простых построений, но в решении принципиальных онтологических вопросов. А именно, необходимо понять, насколько существует некое базовое философское представление о сути совершающихся процессов познания и соответственно, какое это имеет отношение к содержанию самой культуры (цивилизации) и – главное – к ситуации самого человека как квинтэссенции разумной жизни. Это как раз и есть то, что на протяжении данной книги мы именовали как проблема антропологизма человеческой культуры.

Такого рода подходы мы как раз и обнаруживаем в работах Хайдеггера. Обратимся к одной, ключевой, с нашей точки зрения, позиции мыслителя. Он писал: «Завершение современности есть одновременно завершение метафизической – опирающейся на невысказанную и высказанную метафизику – истории Запада. Точнее: завершение метафизики определяет и несет с собой начало завершения современности» [1. с. 31]. Если в добавление к этому суждению вспомнить другие высказывания Хайдеггера об известной неполноценности западной культуры и даже о некой изначальной ущербности самого характера ее мышления, несмотря на то, что он отчетливо представлял себе, что сам он есть значительная и очень проницательная часть этого мышления, – то данное высказывание одновременно и подтверждает то, как он размышлял об антропоморфизме, и требует разобраться, о чем этот новый уровень мысли, возможный в антропологизме.

Для Хайдеггера метафизика, то есть глубинное осознание бытия в рамках западного типа мышления как бы и завершилась. Завершилась безрезультатно и безо всяких перспектив для дальнейшего развития. Он это подтверждает тем, что, по его мнению, в западном мышлении и соответственно, культуре, прекращает действовать то, что он именует «современностью». По сути это говорит о том, что длительность и развитие бытия прекратили быть – «современность, то есть текущая действительность, завершилась, пропала, исчезла» [1, с. 31].

Несколько ниже он усиливает этот момент, написав: «Завершение метафизической эпохи поднимает бытие в смысле махинативности к такому «господству», что в нем происходит забвение бытия» [1. с. 31]. (Под «махинативностью» Хайдеггер понимает «суть суще-бытующего», то есть известную квинтэссенцию делаемого и творимого бытия). Вот это забвение бытия переводит всю проблематику развития человека и его культуры на совершенно новый уровень драматизма и отсутствия видимого решения в пользу человека как такового. Вывод несколько страшноватый, не оставляющий никакого выхода, и именно что метафизического, то есть решенный в рамках чистых сущностей вопросов о смысле продолжения бытия и прекращении исчисления времени во всех его видах – от личностно-субъективного до исторического.

Хайдеггер и ранее развивал свою любимую мысль, что «бытие есть становление». Если таковое отсутствует, отсутствует и основание для проявления всех иных сущностей, в рамках которых можно решать вопросы, объясняющие основные параметры бытия.

Хайдеггер опирается на предшествующую историю западной метафизики и в этом отношении он выделяет три фигуры – Ницше, Шпенглера и Юнгера. Он пишет: «Единственными разворачиваниями последней западной метафизики – метафизики Ницше – которые стремятся к завершению современности, и которые заслуживают внимания, выступают историческая метафизика цезаризма О.Шпенглера и метафизика «рабочего» Э.Юнгера. Первый думает о человеке, как о «хищном звере» и видит его осуществляемое завершение – и конец – в господстве «цезаря», которому встали на службу массы организованные экономикой, техникой и мировыми войнами; второй, мыслит в планетарном масштабе образ «рабочего» (не экономически, не социально, не «политически») – образ рабочего, в котором современное человечество становится составной частью «органической конструкции суще-бытующего в целом. При этом, однако, ни тот, ни другой не могут быть накрепко связаны с наименованиями «цезарь» и «рабочий», которые куда-то указывает по направлению к великим отдельным индивидам дам и делается попытка – и в том и в другом случае – толковать их в смысле какого-то прорыва» к сущности сверх-человека, то есть теперь уже твердо определившегося животного» [1, с. 32].

Русская культура всегда была восприимчива к подобного рода идеям. К примеру, суждения немецкой антропософии, в лице Р. Штайнера и его школы были известны в России и подвергались серьезной рефлексии (А. Белый). Но сама проблема носит более крупный и серьезный характер, чем просто построение новой модели взаимоотношения человека со своей сущностью, с формами «очеловеченной» действительности, в целом – с духом создаваемой общечеловеческой цивилизации.

И здесь несколько кратких соображений, опираясь, разумеется, в том числе и на метафизику Хайдеггера. Очевидно, что проведенный философом анализ говорит о том, что, по его мнению, тот тип человеческого сознания, какой он обозначает, как «западный», очевидно не справляется с вызовами истолкования действительности (бытия), какие применимы к состоянию человеческой цивилизации последнего столетия. Сам характер этого мышления остался во многом «антропоморфным», что не позволяет ему задаваться вопросами об «истине бытия», о «сущности самого человека», о «смыслах» его существования. Эта антропоморфность просто не справляется с тяжестью стоящих перед человеком (культурой и цивилизацией также) вопросов.

Поэтому-то он – человек – чаще всего и ищет ответы на актуальные вопросы «современности», примеряя ее на себя по своему «образу и подобию» именно что примитивно телесно, морфологически, но не по «внутреннему», «духовному» образцу и подобию.

Человек не мыслит правильно, направление его мышления, приемы и логические формулы не выходят за пределы примитивного, антропоморфологического подхода, и «истина бытия» оказывается «сокрытой». Человек, по Хайдеггеру, не знает даже, какими должны быть «вопрошания» бытия, через которые можно приблизиться к главным вопросам существования человека и человеческой культуры – пониманию цели, направлению движения и задач, для решения которых и создано такое сложное (и одновременно примитивно-морфологическое) существо, как человек.

Поэтому всякая культура, какая способствует расшифровке, постановке и частичному решению подобных задач, может только приветствоваться взыскующим умом, понимающим, что вне нахождения данных ответов, человечество и все его, уже достигнутые, достижения могут превратиться в пыль и стать ничем.

Именно поэтому для Хайдеггера столь важным является переход от общей метафизики человеческого мышления к метафизике истории, какая является оборотной стороной самовоплощения человеческой сущности. В рамках этого самовоплощения происходит трагическое перерождение не только достигнутого уровня антропологического, осененного культурой, уровня осознания бытия, но возможность низложения прежнего, антропоморфного отношения к действительности, когда происходит уничтожение самой физической оболочки человека и цивилизации, им созданной.

Приведем суждение философа, имеющее прямое отношение к тому, что можно было бы назвать разложением антропологической сущности самой истории. Он пишет: «Мышление мира, вызванное наивысшей волей к силе хищного зверя безусловностью вооружения – это. во всяком случае, раз-признак завершения метафизической эпохи. Мировые войны, равно как и мир во всем мире (в двояком христианско-иудейском смысле) означают соответствующие махинативные затеи, которые в эту эпоху уже не могут быть больше средством для достижения какого-то замысла и цели – но не могут и сами быть замыслами и целями, а сами есть то, в чем должны найти завершение действительное и суще-бытующее, мощь и знак отличия состоит в покинутости бытием» [1, с. 33].

Интерпретация данного суждения Хайдеггера носит, разумеется, непростой характер. Но основной его смысл состоит, на наш взгляд, в следующем. Человек последовательно, через все время усложняющую лестницу вопрошаний к действительности обогащал свою картину мира, открывая на том или ином историческом (культурном) этапе некую истину бытия. Вначале самым плодотворным этапом был этап антропоморфизма, далее, при появлении иных метафизических объясняющих систем, среди которых главную роль играли религиозные концепции, особенно христианство, усиливался момент антропологизма, ставящий человека и поиски им смыслов существования в центр глобальной картины мира, то в дальнейшем, с развитием техники и машинной цивилизации, этот антропологический фактор стал истончаться. Исчезать не столько из обихода культурной жизни, а из самого мышления человека.

Человек перестал нуждаться в собственном мыслительном отражении и бытийном самовыражении для дальнейшего проникновения в тайны реальности, жизни и самого себя. Он вернулся к более сложному, можно сказать – машинно-компьютерному способу отношения к действительности, в рамках которого на первый план вышел выхолощенный и уже неживой принцип антропоморфизма, какой из человеческого Я в итоге оставил его телесную оболочку, почти уничтожив его внутреннее содержание. Этот антропоморфизм-минус в итоге почти убрал из своего содержания саму «антропность», которая стала выступать всего лишь странным и деформированным отражением уже прожитой и культурно пережитой эпохи наивысших духовных достижений человека. Ничего другого, чем превознесение своей внешней, неживой силы, невзирая на то, в каких формах машинерии она проявляется, человек и самому себе оставил в качестве самых существенных, внешние функции и проявления своей сущности: пол (гендер), особенности сексуальной жизни, иные формы чувственного освоения и пользования действительностью.

В широком историческом ракурсе умер не только антропоморфизм, но и антропологизм, если его рассматривать как совокупность высших ценностей культуры, созданных человечеством, по крайней мере, на протяжении последних двадцати с лишним столетий. Правда, при этом человечеству (европейской цивилизации в основном) пришлось заплатить за это немалую цену. Человек, помещенный в центр мироздания, не вынес своей собственной тяжести и превратился в неуничтожаемое обременение для собственных интеллектуальных построений, проходя, то через эпоху Модерна, то Постмодерна, так и не успев до конца «осовремениться».

Человек не видит своей будущности, так как оказался в ситуации «покинутости бытием» (Хайдеггер), а его собственная площадка в виде безмерно размахнувшегося «Я» оказалась слишком мала и иллюзорна по возможным операциям с реальностью. Индивидуальность человека, взятая в предельном статусе эгоизма и безумного самомнения по управлению окружающим миром, просто не справляется с тем объемом смыслов и сущностей, какие предлагает ему освоить реальная, а не выдуманная жизнь.

«Раздвинув» себя до пределов вселенной современный человек посчитал, что он сумеет заполонить собой и объять своим сознанием все сущее и данное в бытии. Отвергнув в последний век от себя всякого рода медиаторов в виде высших существ и всякого рода объясняющих систем нерационального содержания, он остался один на один с собственной несовершенной и к тому же серьезно деформированной (нравственно) природой.