Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой

Здесь мы увидели то же самое, что бросается в глаза по всей России, даже в самых запущенных селах пораженных голодом областей… [Это] «та созидательная воля, которая каким-то чудом, благодаря жизнерадостности и оптимизму, заставляет людей строить и творить посреди голода и наготы»[231]. Мы видели это на примере учителей, которые учат детей без книжек, и политкома, у которого огонь разгорался чуть ли не без дров. Об этом же свидетельствовали и упорные души и тела самих детей, творившие жизнь из смерти и разрушения.

В своих очерках Смит хотела не только показать, что Россия по-прежнему нуждается в помощи, но и продемонстрировать, что квакеры действительно помогают исправить положение. Еще, конечно же, Смит старалась показать, что большевистское правительство по-настоящему заботится о советских гражданах. Свой материал о Башкирской республике она завершала так:

Если квакеры помогут им продержаться до следующего урожая, то к тому времени правительство сможет оказать им помощь, которая снова поставит их на ноги. Тогда вновь проявятся яркость и красота, которые издавна присущи башкирскому характеру благодаря долгому слиянию с ширью и волей равнин, – уже в более оседлой, но не менее вольной и прекрасной коммунистической жизни[232].

В начале сентября 1923 года Смит сообщила Томасу о своем желании посвятить некоторое время занятиям, которые интересны ей самой: ей хотелось пожить и поучиться в Москве и написать кое-что просто для себя. Она искренне радела о жертвах голода, но ей явно захотелось окунуться в более космополитическую атмосферу московской жизни. А еще она влюбилась в Гарольда «Хэла» Уэра, одного из создателей Рабочей партии Америки, который, действуя под эгидой «Друзей Советской России», вначале приехал в Россию в мае 1922 года для организации образцово-показательной фермы. С собой он привез девятерых фермеров из Северной Дакоты, двадцать два трактора и две тонны продовольствия, а также свою тогдашнюю жену (его мать, Элла Рив Блур, видная деятельница в молодой партии, тоже находилась в Москве: она делила комнату с Анной Луизой Стронг). Стронг тоже увлеклась Уэром, но покорить его сердце было суждено Смит; они поженились уже в США, причем церемонию бракосочетания провел Норман Томас, лидер социалистической партии[233].

Уилбур Томас поддержал решение Смит досрочно прекратить сотрудничество с АКДСО и отметил, что высоко оценил ее работу. «Я вижу, что у нас единое понимание цели в рамках тех задач, которые мы оба пытаемся выполнять», – написал он в ответ на просьбу Смит об увольнении. А еще он предложил ей и впредь присылать агитационные материалы. И она продолжила это делать – хотя уже открыто признавалась в своих возраставших симпатиях к советскому правительству. Томас не видел в этом ничего страшного. В декабре того же года он писал ей:

Ваша связь с советскими властями и ваша симпатия к некоторым сторонам жизни в России – не помеха для нашей работы здесь, в нашей стране. До сих пор вы не сделали и не написали ничего такого, что как-либо задело бы нас. И я полагаю, что так будет и впредь, потому что знаю, что вы пишете очень осмотрительно.

Томас допускал, что, поскольку отныне Смит обретала независимость и собиралась писать материалы непосредственно для американских новостных агентств, все может измениться («у вас может появиться такая репутация, что для нас было бы нежелательно иметь в вашем лице своего представителя»), однако полагал, что если присылаемые ею материалы окажутся сомнительными, их можно будет подвергать цензуре или не печатать («тогда, конечно же, мы сможем защитить себя, и решение о публикации останется за нами»)[234].

Он написал это после того, как Смит опубликовала в The New York Times статью, где ее авторитетное мнение как «сотрудницы квакерской миссии» использовалось для полемики с теми, кто создавал негативный образ советской системы школьного образования и воспитания, и в Nation – очерк «В доме сахарного короля», рассказывавший о детях из музыкально-художественной школы имени Пушкина[235]. Прежде этот желто-белый особняк принадлежал «сахарному королю»[236], а потом его постепенно прибрали к рукам дети из музыкальной школы, решившие, что можно найти лучшее применение этому большому дому. По словам Смит, школьный интерьер стал выражением самого детства. Дети уже изготовили замысловатые декорации и принялись сооружать сцену и шить костюмы и занавесы. Повсюду слышна музыка. Учителя в этой школе – знаменитые музыканты из Большого театра, с радостью посвятившие свои таланты новому поколению музыкантов, которые радуют гостей концертом с вокальными и танцевальными номерами и скрипичными соло. «Освещение очень плохое, приходится все время таскать туда-сюда две мигающие лампы, но материальные трудности никого здесь, похоже, не пугают. Каждому ребенку есть с чем выступить в программе, все дети прекрасно подготовлены, а некоторые из них – очень одаренные». После концерта Смит и ее спутница танцевали вместе с детьми народные танцы («вертелись и носились с ними, к их великому восторгу»), а затем пообедали все вместе. Потом они услышали о том, как получилось, что школа оказалась в особняке «сахарного короля».

Смит рассказала, что поначалу школа размешалась в здании поменьше, а когда там стало тесно, делегация детей, вооружившись письмом от наркомата просвещения, отправилась к «сахарному королю» и заявила ему: «Вы – один, а нас – много. Вам дом нужен только для удовольствий, а нам – для дела». Сахарный король отказал детям, но они не унимались: залезли через окна, поставили кровати в его гостиную, заняли кухню и начали проводить уроки. «Комната за комнатой сахарный король отступал под натиском целых толп детей. Наконец, он не выдержал. Он перевез свою мебель и прочие ценные вещи в соседний дом, а сам бежал в гостеприимное соседнее государство». По-видимому, сахарный король навестил свой бывший особняк незадолго до визита Смит и остался доволен тем, что увидел дом целым. Смит заключала:

Возможно, он надеется на то, что в России еще воцарится прежний порядок и для него снова наступят счастливые деньки, и тогда дачу вернут ему в отличном состоянии. А вот я возлагаю надежды на это энергичное молодое поколение пролетарских музыкантов, художников и ученых, которые добились своего, потому что власть у сахарных королей отобрали, – и они не отдадут без боя то, что с таким трудом завоевали.

В ту пору Смит не состояла в коммунистической партии, но, судя по некоторым свидетельствам, она уже разделяла некоторые ее идеи и ценности, хотя и уверяла Уилбура Томаса в обратном. В 1924 году Советский Союз посетила Элис Гамильтон, врач и пионер в одной из областей медицины, в прошлом обитательница Халл-хауса. Во время этой поездки она познакомилась и со Стронг, и со Смит. Последняя произвела на нее «довольно жуткое впечатление» как человек, «готовый на все ради „Дела“». Разговор у них шел о шпионаже и о полицейском насилии. Гамильтон была настроена скептично и говорила о том, что «жестокость, ночные аресты, расстрелы сотен людей без суда и следствия» подрывают и авторитет режима, и доверие к нему. Смит будто бы назвала критические замечания Гамильтон проявлением «мелкобуржуазной идеологии» и добавила: «Я задаю себе только один вопрос: „Это помогает Партии?“ Если да, значит, все правильно, если нет – значит, ошибочно». Гамильтон подытоживала: «Она была красавицей – с золотистыми волосами и профилем [актрисы Элеоноры] Дузе, но меня она привела в ужас»[237].

Осенью 1924 года Смит, уже вернувшись в США, писала Уилбуру Томасу о сельскохозяйственной колонии на Кавказе, которую они с Уэром планировали основать; еще несколько волонтеров из АКДСО собирались примкнуть к ним и поучаствовать в создании «Русских новаторских ферм» (Russian Reconstruction Farms). Находясь в США, Смит выступала перед публикой и как представитель АКДСО, и в других качествах; в январе 1925 года она произнесла речь перед членами Национальной женской партии в Вашингтоне (округ Колумбия). Темой ее выступления были женщины в Советской России («часть советской системы – принцип абсолютного равенства»), и этой же теме Смит посвятила книгу, которую выпустила тремя годами позже[238].