Твоё слово

Глава 30. Солнце. Рассвет

Я никогда не была эмпатичным человеком. Я не знаю, как правильно сочувствовать. Да у меня и нужды такой не было никогда. Вот до этого всего.

Когда мои сверстники вопрошали в небо с невыразимой тоской: «Да зачем мне эта математика?! Пусть вертятся ваши дифференциальные уравнения с орбитальной скоростью Меркурия!», я так же вопрошала в небо с воплем: «Да зачем мне знать эти бесполезные банальные формы проявления сопереживания?!». И сейчас я очень надеюсь, что мои бывшие одноклассники решают-таки чертовы дифференциальные уравнения, потому что мне жизнь ответила на вопрос «Зачем?» и подкинула задачку в реальном времени. Вот пусть и они страдают — должна же в мире быть справедливость?

Пока что я с видом озадаченного котика сидела на кухне и смотрела на убитого Раша, который даже вида не подавал, что заинтересован в еде. И понятия не имела, как ему помочь. Наверное, со стороны я выглядела так, будто мне все равно. Ева выразила сочувствие, даже заставив его улыбнуться; Дорик и Борик что-то ему шепнули, на что он кивнул и взгляд, пусть на минутку, но потеплел.

А я просто сидела и смотрела. Я даже грустное лицо сделать не могла, хотя Борик меня попросил, сказав что я смотрю на него с любопытством, и выглядит это слегка не к месту. Нет, он вовсе меня не упрекал, он все понимал, просто дал подсказку. Я попробовала. Борик сказал, что лучше не надо, потому что так еще хуже. Потрепал по голове и сказал, чтобы я просто была с ним рядом.

Я была. Но ведь надо что-то сказать?.. Или… или может обнять? Почему-то мне было жутко неловко и немного страшно. Может он хочет, чтобы его не трогали? В итоге я сидела и смотрела на него с озадаченным любопытством и чувствовала себя максимально не в своей тарелке.

А еще мне было больно. Мне было больно, потому что Рашу было больно. Еве было больно, потому что Рашу было больно, Дору было больно, и Бору было больно — потому что Рашу было больно.

Это было странно — никто из нас не знал этого мальчика. Я даже не знала, как он выглядит. Но он был дорог Рашу, а значит в какой-то степени и всем нам.

Я не знаю, что такое потерять близкого человека. В том мире я любила только маму, и даже когда она ушла, я не чувствовала, что потеряла ее. Я знала, что она жива, что она стала свободнее и счастливее — и была рада за нее. В этом мире я каким-то образом умудрилась влюбиться в целую кучу существ, и стоило мне представить их мертвыми, как меня передернуло, и из глаз выбило влагу.

Я тряхнула головой, выкидывая образы из головы. Я не знаю, что чувствует сейчас Раш. Я очень не хотела бы узнать. И одновременно с этим мне до безумия хотелось проникнуть в его мысли, чувства, залезть ему под кожу — чтобы понять его, понять его боль — это было очень нужно мне, непонятно только зачем? Мне бы стало так же больно, но разве стало бы от этого легче ему? Тем не менее, я немного ненавижу себя за то, что не могу понять его, по-настоящему понять. Все мое существование до этого момента показалось бессмысленным, раз прямо сейчас, когда ему так плохо, я абсолютно бесполезна.

Я вдруг подумала о том, что по-своему он и меня любит. И что я умру гораздо, гораздо раньше его. И раньше всех остальных. И когда я умру, мне-то будет уже все равно, а им — нет. Как мне могла прийти в голову мысль, что это нормально — привязывать его к себе еще сильнее; и как мне не пришла в голову мысль, что ему будет очень больно? Ему, не мне. Поэтому и не пришла.

Чертова эмпатия — один-ноль в твою пользу, теперь я знаю, зачем ты нужна.

Я опускала плечи и голову все ниже.

Я не знаю как, но я умру только после того, как умрет он. Я не знаю как, но это я буду переживать его смерть, а не наоборот. Я не знаю зачем и кому, но я это обещаю.