Твоё слово

Глава 12. Башня. Камера №9

— Вы готовили клеветнеческий материал про барона Арино, подделывая доказательства; угрожали свидетелям и писали угрозы самому барону, требуя от него определенных действий, угрожая в случае их невыполнения опорочить его репутацию и…

— Э-э…кхм, нет, я всего этого не делала, — ничего себе я какая — настоящая преступница, гроза Высокого Города, мучительница бедных баронов; в горле першило и я иногда запиналась, и вообще говорила как-то хрипло и тихо — не так, как обычно. Это почему-то смущало.

— По месту вашего проживания найдены неопровержимые доказательства вашей вины, давайте не будем тратить ваше и мое время, и вы просто подпишите признание, — тон этого следователя был таким успокаивающе равнодушным, что я немного выдохнула. Често говоря, я думала меня отведут… ну, например, в пыточную, где раскаленными щипцами вытащат из меня любые признания за полторы минуты, потому что дольше я не продержусь однозначно. Будут кричать и давить, а я очень не люблю когда на меня кричат и давят — вести себя начинаю совершенно неадекватно и сказать могу вообще все, что угодно.

— Признание — это хорошо, — потянула тихонько, отметив как чуть блеснули глаза следователя, — но можно узнать, что за доказательства моей в-вины? Ну просто…м-м… вы так уверенно говорите, а я знаю, что этого не делала! — следователь разочарованно покачал головой — плохо, — но раз вы так уверенны, то, конечно, на это есть причины! Но я почему-то уверена, что этого не делала! Может я забыла? Бывает же такое, да?.. Может меня подставили, а может и нет, но мне бы хотелось понять, почему вы так уверенны в моей вине, — бледные холодные глаза мужчина наконец посмотрели прямо на меня с легкой заинтересованностью, — вдруг я в нее тоже поверю! Если я преступница, то, конечно, меня надо наказать, но я бы хотела знать точно… — так, Шура, а теперь вспоминай что-нибудь грустное и смотри на него, смотри на него со вселенской тоской и непониманием — пусть поверит, что ты растерянная и сбитая с толку дурочка, которую не сложно дожать! В конце концов, это почти правда! Я хлюпнула носом и напрягла мышцы рук так, чтобы они задрожали. Следователь скучающе вздохнул.

— Подделанные записи с кристаллов и наброски для статьи, найденные в комнате, которую вы снимаете по адресу улица Лавок, дом девять; письма на имя барона Арино, написанные вашей рукой; показания свидетелей, — равнодушно перечислял следователь.

Вообще, мужик был красивым.

Я редко отмечала такие вещи именно как женщина, обычно мой глаз цеплялся за другие черты и отмечал их за привлекательные.

Например, Лука очень красиво собирает складки своего старого лица в каком-то одном месте в зависимости от эмоций, которые испытывает: если он радуется и улыбается, они все расходятся солнечными лучами вокруг глаз; если ему грустно и тоскливо, то складки уныло провисают в нижней части лица; если задумчив и серьезен — морем волнуются по лбу.

Ева была красива из-за совершенно чудесного несоответствия ее живого, ласкового и плавного нутра со скрипучей, сухой, негибкой наружностью. От Дорика с Бориком было невозможно оторвать глаз, когда они вспыхивали, словно спички, из-за какой-нибудь ерунды — их яркая живая мимика и неспокойные, живущие как будто отдельно от тела, руки в эти моменты были очень красивы.

Про Раша я ничего сказать не могла, потому что ни его внешность, ни его движения просто не запоминались, но у него была очень красивая манера речи и очень красиво было то, как в его характере сочетались наивное джентельменство порядочного человека и тонкая язвительность дьявольски проницательного засранца.

Этот следователь, который сейчас сидел передо мной — или правильнее сказать, я перед ним — был именно привлекательным мужчиной. Красивые черты лица, тонкие, но не смазливые, скорее чуть резкие; аккуратно убранные черные волосы — не забавно прилизанные, как у Борика, а именно убранные — средней длины; белая без единого лишнего залома рубашка и идеально скроенный под его фигуру темно-серый жилет; пропорциональная фигура; примораживающий взгляд бледных, то ли голубых, то ли серых, но очень выразительных, глаз и главное — харизма, которая сшибала на подлете. Такие самцы рекламировали дорогущие часы или портмоне в журналах для бизнесменов и политиков. Или читали их. Хотя не уверена, что такая шикарная фигура может быть при сидячей работе. Бизнесмен — это же сидячая работа?..

— …и того, с учетов всех собранных доказательств, вам вменяется подрывная деятельность против основ государственности Шинрской Империи…

— Так, стойте! — вдруг проснулась я, — что?.. Какая еще подрывная деятельность?! Меня же пять минут назад обвиняли в клевете!

— Вы меня вообще слушали, госпожа Солнцева? — мужчина выразительно приподнял бровь. Он еще и брови выразительно поднимает, стервец!

— Посмотрите на меня, — ткнула я себе в грудь пальцем, решив пойти с другой стороны, потому что разжалобить его у меня, судя по всему, таланта не хватит, — ну какой из меня оппозиционер?! Я же божий одуванчик! Я мухи не обижу! А вы меня чуть ли не в террористки записываете! Я простая журналистка, которую жестоко подставили, я просто пишу о событиях в городе, как и многие другие! Давайте вместе разберемся в этом недоразумении!

— Самые опасные преступники порой скрываются под самой невинной личиной, — спокойно ответил мужчина, — например, симпатичной юной девушки…

— За симпатичную — спасибо! Вы тоже очень хороши собой, — надо его заболтать и вызнать побольше информации, но как это сделать, если у меня от его сурового взгляда коленки потряхивает? — но все же, как вы дошли до мысли, что я что-то там замышляю против Империи? Мне действительно предложили заказ на барона Арино, вместе с записывающими кристаллами передали, но я еще не давала своего согласия и уж точно ничего не писала!..

— Улики говорят об обратном.

— Эти улики мне передали под видом заказа! — объяснила я снова, — кто-то меня подставил!

— У вас есть враги?

— Полагаю, все, о ком я писала и их родственники, — прикинула я.

— Какой вы интересный одуванчик. Значит, и мухи не обидите? — ох, черт, — и кто же вам передал заказ? Полагаю, с него и надо начать нашу совместную попытку разобраться с этим недоразумением?

— Это был!.. — и тут я замолчала. Ох, черт. Батюшки мои.

— Ну, кто? — с интересом спросил мужчина, — вы девочка внимательная, вряд ли бы не рассмотрели?

— Ну… — я смотрела на него, он — на меня. Он знал, что я не отвечу. Ох, черт. Чертчертчерт.

— Да? Я внимательно слушаю, — я чуть скривилась; кажется, он начинает меня раздражать.

— А можно хотя бы посмотреть улики? — спросила я без особой надежды.

— Мы обычно не доверяем улики подозреваемым.

— Резонно, — кивнула я; в голову не лезли никакие идеи, — и со свидетелями мне никак не поболтать?

— Боюсь, что нет, — кивнул следователь, — но если вы напишите признание, подробно и честно, вам это зачтется.

Ага, на том свете. Что же делать?

— Может вы мне честно расскажете, почему я здесь и мы попробуем решить этот вопрос мирно? — поинтересовалась я, впрочем, не сильно рассчитывая на положительный ответ.

— Я же уже объяснил, — деланно удивился мужчина, — потому что вас обвиняют в клевете против уважаемого разумного и связи с террористическими организациями.

— А что за организация? И через кого я с ней связана? — правда ведь интересно.

— Всю информацию я вам дам, когда вы будете готовы подписать чистосердечное признание — чтобы вы ничего не перепутали, — интересно, свидетелей по моему делу они таким же образом искали? — поверьте, сотрудничество со следствием вам и правда зачтется.

— Тогда… тогда я готова, — я опустила голову, шмыгнула носом и протянула руку, в которую тут же вложили папку с информацией на врагов государства, которым мне полагалось помочь устроить свидание со службой безопасности государства. Открыла папочку и постаралась опустить голову еще ниже, чтобы скрыть под волосами алчный блеск своих глаз, дорвавшихся до информации, которую мне, может, и не дано будет использовать, но любопытство это не сильно притупляло.

О-ля-ля, сколько всего интересного! А вот этого персонажа я помню по рассказам Лии! Конечно, это был всего лишь повод не думать о ситуации, в которую я попала, но даже так, информация лишней не бывает. Я так зачиталась, что перестала следить не только за временем, но и за окружением. Поэтому аж подпрыгнула, когда у меня из-под носа выдернули папочку с информацией и сунули чистые листы и заправленное чернилами зачарованное перо.

— По-моему, вы уже достаточно освежили память и можете начинать сотрудничество со следствием, — мужчина стоял за моей спиной и словами не передать, как это напрягало. Я не стала оборачиваться.

— Я… я еще должна подумать, понимаете? Я очень растеряна и не хотела бы спешить… — мне на плечо легла рука и я вздрогнула всем телом; ухо обжег чужой шепот.

— Госпожа Солнцева, портить мне настроение дурацкими играми — не самый мудрый ваш шаг, — по шее пошли мурашки.

— К-конечно, я понимаю…

— Хотя вам, конечно, спешить уже некуда, — он обошел стол и снова сел на свое место, — поэтому, если вам так будет угодно, можете подумать, — очень мне не понравилось, как это прозвучало, но, полагаю, но то и был расчет, — какую камеру вы бы предпочли?

— А м-можно меня к проституткам? — попросила я. И тут следователь впервые изменил своему коронному выражению абсолютного равнодушия и улыбнулся. В горле резко пересохло, сердце зашлось в неровном ритме, а руки задрожали уже вполне натурально. И вовсе не от того, что улыбался мужчина красиво, хотя, надо признать, не без этого. Просто мне кажется, именно с такой радостной улыбкой всякие психопаты топят в детстве котят. Руки похолодели, а подмышки взмокли.

— Думаю, вам подойдет камера одиночного заключения номер девять, вы же жили в доме номер девять? Думаю, это маленькое сходство вас порадует, — ласково объявил сатрап.

— Одиночную?.. — я уже ее ненавижу.

— Джим, отведите даму в одиночную камеру номер девять и предупредите всех, что разговаривать с ней нельзя. Сначала пусть покается в своих грехах, а потом болтает, сколько влезет.

— Покаяться в грехах?! — вдруг разозлилась я, — а вы кто, служитель божий, чтобы вам каяться?! И кому вы служите? Мать-Земле, верно?

— Вы не облегчаете свой приговор, милая, — покачал головой мужчина, — мне записать вам в дело еще и обвинение в ереси?

Меня тащили по коридором, а я активно брыкалась и кусалась. Молча, но упорно.

А почему молча?

— Сатрапы! Тюремщики! Деспоты! — орала я, не жалея глотку, в надежде прогнать хоть часть той паники, которая вдруг на меня напала.

У меня всегда так. Когда происходит что-то плохое, первое время я вообще не реагирую, потому что страх доходит до меня, как до жирафа отрыжка. Но уж потом ударяюсь в панику основательно. Когда за мной захлопнулась железная дверь, я, даже не осмотревшись, потому что все равно ничего не видела, начала бесполезно метаться по камере. Меня била крупная дрожь и конечности были ледяные, а голова наоборот — горячая. Я пнула дверь со всей силы и взвыла. Минуты полторы прыгала на одной ноге, баюкая пострадавшую конечность. И наконец, слегка успокоилась.