Свет – Тьма

На меня вдруг навалилось гнетущее чувство тоски и одиночества. Рядом не осталось никого, кто мог бы меня понять или поддержать: ни друзей, ни родителей, ни любимого. Кто-то ушёл, от кого-то я сама отгородилась непреступной стеной, а кто-то просто отдалился, подсознательно чувствуя, что со мной не стоило связываться. Я была одна. Даже собака и та умерла…

Я кинула пульт на диван и уставилась в окно. Телевизор меня совершенно не интересовал, хотя в последнее время только он и составлял мне компанию.

На улице уже начинало темнеть, а в ванной всё ещё шумел кран. Это было совершенно не похоже на отца, ведь он всегда принимал душ очень быстро, максимум за пятнадцать минут. Ни разу за всю свою жизнь я не видела, чтобы он делал это так долго. Что же случилось сегодня? Объяснением могло являться только желание, а вернее нежелание возвращаться к действительности, и я его прекрасно понимала. Запершись в крошечной комнате, наполненной паром, можно было забыть о проблемах и о том, что происходило за её пределами. Оттуда не хотелось выходить, хотя для меня всё изменилось, когда я увидела жуткую тень на занавеске. Но папа её не видел, поэтому, возможно, сейчас им двигало желание спрятаться от внешнего мира, порождённое постоянным стрессом, хронической усталостью и необходимостью ухаживать за мной и мамой. Он тоже был одинок, но помочь ему разобраться с проблемами или хоть как-то уменьшить заботы я не могла.

Наконец, шум воды стих, и до меня донеслось звяканье туалетных принадлежностей — папа брился. Уже хорошо. Ещё полчаса, и он выберется. Возможно, даже до наступления ночи. Я подождала минут двадцать и пошла на кухню разогревать остывшие спагетти, выложив сверху по изрядной порции густого соуса. Таймер микроволновки щёлкнул во второй раз, когда в дверном проёме показалось красное лицо отца.

— С лёгким паром! — произнесла я, выставляя тарелки.

— Спасибо, — невесело сказал он, усаживаясь за стол. — Выглядит неплохо.

— И должно быть вкусно.

— Должно быть? Ты не пробовала?

— Вообще-то, нет, — честно призналась я в промашке. — Забыла.

Сегодня я забывала даже об элементарных вещах, хотя раньше не понимала, как можно не пробовать свою стряпню в процессе приготовления. Я поймала себя на глупой и грустной улыбке — так всегда, а вернее раньше, делала мама, словно ей было абсолютно всё равно, чем питаться…

— Ну, ничего, сейчас попробуем, — сказал папа и принялся размазывать соус по спагетти. — Приятного аппетита.

— И тебе приятного аппетита.

Хотя, какой там аппетит?

Сегодня утром я лишь попила кофе. Но желудок совершенно не просил пищи и даже ожидал её с каким-то отвращением, раздумывая — принимать или не принимать. Наверное, я рисковала довести себя до анорексии. Одежда давно болталась на мне, как на вешалке, а руки и ноги напоминали обтянутые кожей кости.

Придётся заставлять себя есть.

Я взяла вилку и, копируя папу, тоже стала бездумно водить ею в соусе, однако отправить еду в рот так и не смогла. Желудок скрутило в крепкий узел, но вовсе не от голода. Скорее, меня гложило чувство дискомфорта. Я думала, что испытаю удовлетворение, порадовав отца ужином, но радости на его лице не появилось. Он так же механически ковырялся в еде, как и я, но не ел, крепко задумавшись о чём-то своём.

— Что-то ты долго… — сказала я, нарушив затянувшееся молчание.

— Что? — непонимающе переспросил он, оторвав взгляд от тарелки.

— Долго был в душе, — пояснила я. — Уже почти стемнело.

— А? Да… — папа неловко повёл плечами и отвёл глаза. — Поплавал немного… Хотелось расслабиться.

— Я тебя понимаю, — отозвалась я. — Извини.

— За что?

— За то, что доставляю тебе лишние проблемы. Тебе их и так хватает.

— Ты не виновата… — пробубнил он еле слышно.

Я замялась, не зная, что ответить.

Эту тему мы ещё не поднимали, и было неудивительно, что папа вёл себя так странно. За последние дни я насмотрелась на него всякого: грустного, задумчивого, расстроенного — все эти эмоции казались логичными и их можно было понять. Но почему он испытывал неловкость? Потому что не смог предотвратить то происшествие? Подобная мысль уже возникала, но я чувствовала, что она не совсем соответствовала действительности. Почему папа не разговаривал со мной об этом? Неужели ему не хотелось выяснить, что на самом деле случилось с его дочерью? Для полиции существовала официальная версия, но разве он в неё поверил?

Отец, словно услышав меня, посмотрел то ли с жалостью, то ли с волнением. Он будто ждал или хотел что-то сказать, но никак не решался. Быть может, то, о чём доктор сообщил ему в кабинете — что я всё-таки унаследовала так называемую болезнь своей матери и меня поместят в психушку? Но в этом случае я бы не попала сегодня домой…

Что же тогда?

Чем папа был так обеспокоен?

Я не знала ответа.

Иногда мне очень хотелось научиться читать чужие мысли, ведь многое в жизни стало бы простым и понятным. Жаль, что это было невозможно…

Невозможно?

А у Елизара получалось. Он не просто угадывал, он мог ответить на все мои невысказанные вопросы. На которые считал необходимым, конечно. Но всё равно это означало, что данная способность была кому-то доступна, так что являлась не такой уж и невозможной. Пора было привыкнуть, что границы возможного и невозможного теперь стремительно размывались. С каждым новым днём мир вокруг меня всё больше напоминал сахарные декорации, которые таяли под светом софитов, капая на сахарный пол и оголяя…

Нет, этого я ещё не видела. И боялась даже предположить, что там могло проявиться.

Я подняла глаза на отца. Тот по-прежнему самозабвенно ковырялся в тарелке с уже остывшими и ни на гран не уменьшившимися спагетти. Прошло минут двадцать с тех пор, как мы сели за стол, но ни он, ни я до сих пор не притронулись к еде. По его виду можно было сказать, что для папы этот ужин являлся такой же печальной необходимостью, как и для меня. Что ему хотелось уйти и запереться в спальне, но он не мог себе этого позволить и вынужден был официально составлять мне компанию.

— Ты не попробуешь? — я сделала вид, что удивилась, хотя на самом деле не находила в его поведении ничего удивительного.

— А? — встрепенулся отец.

— Ты не ешь. Я не подсыпала отраву, честно, — попыталась я пошутить, но папа не отреагировал.

— А, да. Я… — он как-то нерешительно на меня посмотрел, но после секундной паузы снова опустил глаза. — Не знаю…

Меня почему-то удивил его взгляд.

Самый обычный взгляд, который я много раз видела за свою короткую жизнь, однако сейчас в нём появилось что-то другое. Мне всё настойчивее казалось, что это была не простая неловкость или задумчивость. Теперь я была уверенна, что папа хотел со мной о чём-то поговорить, но никак не решался. И подобные подозрения росли в душе как на дрожжах, отравляя и без того ядовитый воздух в маленькой квартире.

— Что сказал Лазаревский? — набравшись смелости, всё-таки спросила я.

И одновременно испытала облегчение. Я словно разорвала натянутую плёнку, разделявшую нас и державшую на расстоянии друг от друга. Словно, наконец, проникла в его пространство, надеясь, что это поможет нам найти взаимопонимание. Пора было узнать неизбежное. Лучше сегодня — так у меня останется несколько дней, чтобы подготовиться и собрать вещи… Но отец молчал, претворившись, что не услышал вопроса. А потом отправил в рот первую порцию спагетти, пытаясь выстроить из них разрушенную мною преграду.

Я терпеливо дождалась, пока он прожуёт.

— Вкусно, — только и произнёс папа.

— Так что сказал Лазаревский? Я вменяема? Меня не отправят в больницу? — повторила я свой вопрос.

— Ты знаешь, что Варе стало хуже? — вместо ответа спросил он.

— Знаю, — решила я поддержать его тему. — Слышала, когда выходила из кабинета.

— И ты была у неё?

— Нет, мне же нельзя…

— Ты была у неё, — вздохнул папа, положив вилку.

— Да… — теперь я виновато опустила глаза. — Но как ты узнал?

— Я попросил установить в палате камеру, чтобы наблюдать за её состоянием.

Я почувствовала себя, словно воришка, пойманная с поличным. Досада, разочарование и страх получить наказание — целый букет эмоций расцвёл в душе за сотые доли секунды и ударил в голову. Я не знала, куда мне деться. Щёки тут же запылали от стыда, и я пожалела, что волосы сейчас были собраны в хвост — так хотелось спрятаться хотя бы за ними. А я-то думала, что мой поступок останется незамеченным. Но, оказывается, о нём узнали в ту же секунду, когда я открыла дверь в мамину палату.

И пусть!

Я не жалела о содеянном и сделала бы это ещё раз, чтобы увидеть её снова!

— Вот как? — единственное, что я смогла произнести вслух из многочисленных мыслей, пролетевших в голове. — Ты злишься на меня?

— Нет, — коротко, но чуть раздражённо ответил папа. — Я знал, что ты не удержишься.

— И что теперь?

— Если ты имеешь в виду решение Лазаревского, то вряд ли твоя выходка на него повлияет, — сухо заметил отец.

— Разве?

— Твоё желание увидеть мать было вполне предсказуемо. И в нём не было ничего предосудительного или невменяемого.

— Значит, Лазаревский специально это сказал? — подытожила я.

— Да. Тебя надо было чем-то занять, пока мы беседовали, — пожал плечами отец.

— Но это так… — я на секунду запнулась, не в силах подобрать нужное слово. — Жестоко… Зачем ему манипулировать моими чувствами к ней?

— Я не знаю, дочка. У Анатолия Сергеевича свои методы, и я ему доверяю.

Да уж, зная Лазаревского достаточно давно, я не удивлялась его способности использовать людей, чтобы получить необходимые сведения об их психике, поведении в стрессовых ситуациях или что-то ещё. То было абсолютно в его стиле. И всё же не слишком ли жестокий способ он выбрал, чтобы избежать подслушивания? Тем более, что подслушивать я и не собиралась. Возможно, я стала слишком подозрительной, но мне казалось, что Лазаревским двигало что-то ещё, кроме этой банальной причины. Может, он хотел изучить поведение двух больных личностей? Посмотреть, как мы будем общаться, если останемся наедине?

Неважно. Врач мог придумать что угодно, но почему папа его так просто сдал?

— Ты бы тоже мог зайти к маме, — укоризненно произнесла я, когда возмущение немного улеглось.

— Я хотел увезти тебя из больницы, — тут же нашёлся он с ответом.

— Я бы подождала. Я уже… Привыкла.

— В следующий раз обязательно зайду. Ничего страшного.

Папа произнёс это так сухо, словно речь шла не о здоровье его жены, а о здоровье уличной кошки или собаки.

В следующий раз?!

Ничего страшного?!

Да я бы помчалась прямо сейчас! Снова украла ключи у санитара, даже зная о камерах, если бы мне сказали, что с мамой что-то случилось! Мне хватило одной подслушанной фразы, чтобы разволноваться, а папа услышал это напрямую от Лазаревского и оставался таким спокойным! Я не могла объяснить его поведение и даже не пыталась оправдать. Конечно, он мог что-то увидеть на мониторе, но разве этого было достаточно? Разве он не беспокоился за жену? Ведь камера никогда не заменит простого человеческого общения и уж тем более не поможет маме и не поддержит её в трудной ситуации.