Свет – Тьма

Глава 6. Дух

Тело и разум сладостно парили на самой вершине блаженства. Душа успокоилась, наконец, отыскав тихую гавань, куда не заглядывали ни бури, ни грозы, ни Ангелы и Демоны, ни Свет и Тьма. Уставшая от обязательств и запретов, она наслаждалась долгожданной свободой и тонула в бескрайней синеве, не имевшей ни начала, ни конца. Она пела безмолвно и беззвучно, как могло петь лишь преисполненное радостью сознание.

Но вдруг что-то потянуло её вниз.

Тяжесть нарастала, с каждой секундой всё дальше увлекая за собой и всё ниже спуская к земле. Не ослабляя хватки, не позволяя сопротивляться, не давая освободиться. Синева превратилась в вязкую серость, противную и липкую, словно осенняя изморось.

А потом её сменила чернота…

***

Я очнулась. Чувство было такое, будто упала с головокружительной высоты и разбилась о камни. Мышцы ныли, а сердце колотилось с бешеной скоростью. При этом я не испытывала горького послевкусия страха или ужаса, которые обычно сопровождали приход Тьмы, а ощущала лишь беспокойство, словно от внезапной потери равновесия. Вот только тонкий матрас, постеленный прямо на каменный пол, исключал внезапное падение во сне.

Я огляделась, пытаясь понять, что же нарушило такой приятный и сладостный сон, казавшийся здесь — посреди жуткой реальности — вымыслом сознания, отчаянно пытавшегося спастись хотя бы в мечтах. Пространство вокруг было привычным, но новым. Все предметы находились ровно на тех же местах, как и в нашей палатке, однако ни Эмили, ни Мелании рядом не оказалось. Зато на фоне незанавешенного выхода виднелась сутулая мужская фигура. Словно роденовский мыслитель, человек неподвижно замер, подперев подбородок рукой и устремив невидящий взгляд в беспокойную даль. Тусклый свет утренних сумерек, едва освещавший небольшое помещение, периодически становился ярче, выхватывая из мрака куски ткани, части лежанок и словно белой кистью вычерчивая грустный профиль на фоне серого неба. Окончательно пробудившись, я, наконец, вспомнила, что слабый свет исходил от частых, но далёких молний, а незнакомая палатка принадлежала Стражу, который погрузился в мрачные раздумья и даже не помышлял о покое.

— Дэвид, — тихо позвала я. — Уже утро?

Человек вздрогнул, развернулся ко мне и натянуто улыбнулся.

— Ещё нет… Утро и чистилище — понятия несовместимые…

— Тогда почему ты не спишь?

— Не спится, — просто ответил он, и мне показалось, что я услышала подавленный вздох.

— Думаешь о случившемся? Мы же решили, что всё нормально…

— Вовсе не из-за этого, — покачал он головой и вновь посмотрел на бушующее небо.

Очередная вспышка молнии осветила лицо Стража, и я увидела в его выражении столько боли, что сердце невольно сжалось от сострадания. О чём он мог думать? Воспоминания о прошлой жизни, о годах, проведённых в тёмном мире, о жене, о дочери и даже обо мне заставляли его тосковать, но не вызывали душераздирающего отчаянья, которое сейчас отражалось в воспалённых глазах.

Неужели он плакал?

Что могло заставить не знавшего жалости Стража лить слёзы?

— Что-то случилось? — снова спросила я, сев на постели.

Теперь и мне расхотелось спать.

— Нет, — слишком поспешно ответил Давид. — Просто бессонница…

— Иди ко мне, — вместо дальнейших расспросов позвала я, откинув край одеяла. — Мне холодно одной…

— В Аду не бывает холодно, — зло усмехнулся он, но всё-таки забрался на лежанку и крепко прижал к себе.

— А мне холодно! Мне всю жизнь было холодно без тебя, — прошептала я.

Я почувствовала, насколько хрупким и недолговечным являлось наше мимолётное, украденное у Судьбы и Высших Сил счастье. Настанет утро — и я уже не буду ни в чём уверена. Начнётся Битва — и оно может вдребезги разбиться о чей-нибудь меч. И ни сохранить, ни удержать его мы не могли, как бы ни старались и сколько бы сил ни приложили. Оно нам не принадлежало. Оно принадлежало лишь Свету и Тьме…

— Будь осторожна сегодня, — вдруг произнёс Давид, словно прочитав мои мысли. — Будь осторожна, как никогда.

— Конечно. Я же обещала… — напомнила я.

— Теперь многое изменилось. Мы снова вместе и потому… — он затих, не решившись произнести следующую фразу.

И я поняла, что зря недоговаривала.

Я высвободилась из его рук, села на постели и в свою очередь устремила взгляд к серому горизонту, который с такой задумчивостью и грустью рассматривал Страж. Так вот какие мысли занимали его разум в эту беспокойную ночь. Оказывается, в моём молчании не было никакого смысла, поскольку он обо всём знал…

— Ты тоже помнишь? — еле слышно спросила я. — Почему не сказал раньше?

— Наверное, потому же, почему и ты промолчала, — отозвался Давид. — Я надеялся, что Старец не показал тебе…

— Это было моим кошмаром ещё до того, как я побывала в прошлом.

— Моим тоже…

— Но Елиазар говорил, что ничего не предрешено! — попыталась я успокоить нас обоих, а у самой внутри всё застыло от страха. — Случившееся тогда не может… Не должно повториться снова! Сейчас другое время, другие люди, и всё должно быть по-другому!

— Наивная девочка! — усмехнулся Страж и уложил меня обратно. — Люди, может быть, и другие, но их души остались прежними. Тот, кто убил меня в прошлой Битве, способен убить и сейчас.

— Тогда тоже будь осторожен! — прошептала я, чувствуя, как замирает сердце. — Ты знаешь всё. Если умрёшь ты, умру и я — на небо у нас одна дорога.

— Жаль, что на земле они всё время расходятся…

— Я безумно боюсь тебя потерять… — призналась я дрогнувшим голосом.

— Не собираюсь я умирать! — невесело пошутил Давид.

— Никто из нас не собирался, тем не менее мы все здесь… — грустно возразила я, задумчиво перебирая пальцами его волосы.

Они были жёсткими и колючими, как иголки дикобраза, но даже от этого я испытала странное удовольствие. Любое живое чувство, будь то нежное прикосновение рук или покалывание щетины, напоминало, что мы всё ещё были живы, и смерть пока не пришла за нами…

— У тебя нет шрама, — удивилась я, дойдя до виска и нащупав там только гладкую кожу.

Моя отметина в виде креста сохранилась даже в тёмном мире, хотя все остальные шрамы исчезли.

— Каждому по вере, — отозвался Страж, переложив ладонь себе на плечо. — Зато у меня есть звезда Давида из родинок. Вот здесь. Я ведь еврей по матери.

— Знаешь, до того, как началось это безумие, я вообще ни во что не верила, — призналась я, немного смутившись и убрав руку. — Почему же меня заклеймили крестом?

— Всё зависит от социума, — ответил он. — Ты воспитывалась в христианской вере, поэтому тебя призвал Гавриил и оставил на тебе крест. Если бы ты была иудейкой, то увидела бы Разииля, а после обнаружила на своём теле звезду… Разве Старец не рассказывал тебе об этом?

— Кажется, рассказывал… — соврала я, чтобы не показаться плохой ученицей.

Я напрягла память, пытаясь выудить необходимую информацию из того обилия данных, которые вложил в мою голову Елиазар. Только сделать это спустя несколько Битв, аварий и смену миров, оказалось очень сложно. И я уже готова была сдаться, когда пронёсшийся над долиной звон колокола прервал затянувшееся молчание. Он забрался в каждую палатку и в каждую голову, за одно мгновение облетел весь лагерь, разбудив спящих и возродив в наших душах трепет и страх. Новое утро в тёмном мире не сулило ничего хорошего для застрявших в межвременьи людей, и потому, сколько бы ни прошло Битв, мы никогда не сможем привыкнуть к сверхъестественному звуку и никогда не перестанем его бояться…

— Пора, — обречённо произнёс Давид.

— Да… — тихо отозвалась я, оторвав взгляд от далёкого горизонта. — Ночи здесь такие короткие…

— Как бы я хотел, чтобы ты осталась и ждала меня в безопасности, — вздохнул Страж, прислонившись к моей голове.

— Ты же знаешь, что это невозможно.

— Знаю… И ты не представляешь, как мне противно, что я ничего не могу изменить. Не могу защитить тебя и избавить от необходимости видеть смерть…

— Меня больше не нужно защищать! — прошептала я, коснувшись его щеки. — Теперь мне есть ради кого сражаться! Я всё выдержу!

— И всё же… Этот мир не для тебя, здесь только мрак и смерть…

— Раз Свет отправил нас сюда, значит, нуждается в нас обоих, — ответила я словами Эмили, нашего заботливого, философского ангела. — И мы не можем его подвести. Я люблю тебя, Дэвид. Что бы ни произошло сегодня, знай, что я всегда любила и буду любить…

— Только тебя. Даже через тысячи лет, — закончил он мою фразу.

И замолчал, поскольку больше сказать было нечего.

Мы и так знали каждое слово и каждую мысль друг друга. Мы думали одинаково, переживали одинаково и испытывали страх тоже одинаково. Словно одно целое, чьей-то волей разделённое на две части и соединившееся вновь, мы, наконец, испытывали полную гамму эмоций, а не её половину. И от этого казалось, что все чувства обострились и стали вдвое сильнее: и любовь, и беспокойство, и страх потерять друг друга.

Страж вполне мог справиться и без моего участия, за тридцать лет множество раз повторив подобные действия, но всё же снисходительно позволил помочь ему облачиться в латы. Я тщательно затянула все ремни, скрепила все застёжки и прошлась взглядом по узорчатым поверхностям доспехов, проверяя, надёжно ли они сидели. После этого Давид, словно в зеркале, повторил мои движения и не успокоился, пока не удостоверился лично, что я тоже экипирована идеально. Покончив со сборами, мы молча посмотрели друг другу в глаза, сказав этим взглядом намного больше, чем за всё время, которое успели провести вместе, и вышли под бурное небо.

И наш маленький островок абсолютного счастья остался позади…

Удивительно, как быстро человек привыкал даже к самым тяжёлым условиям. Вокруг царил такой же хаос, как и в первый день, когда я попала сюда. Однако вспышки молний больше не казались ослепительно-яркими, звуки грома не сотрясали душу внезапным испугом, густой пар, вырывавшийся из разломов в земле, не обжигал кожу, а глаза привыкли к скудному, серому свету, который почти не менялся в течение дня. Наверное, можно было, как Давид, прожить здесь десятки лет, смириться и уже не вздрагивать от каждого громкого звука. Вот только радости не испытать никогда. Изо дня в день этот мир будет оставаться одинаково враждебным и одинаково тоскливым: чёрные скалы на горизонте, чёрные тучи над головой, чёрная земля под ногами — и даже через тысячи лет всё это останется таким же чёрным и унылым.

Однако теперь среди тесных рядов Воинов стоял человек, ради которого я не задумываясь отдала бы свою жизнь. Давид. Касавшийся рукой моей руки, сжимавший свой меч, как сжимала и я, и преисполненный мрачной решимости защищать меня до последнего вздоха.

Я ощутила плотный ком, вставший поперёк горла.

Сможем ли мы выстоять или сгинем, как и многие до нас, не добравшись даже до середины? Теперь, когда Страж был готов в любой момент заслонить меня своей спиной или подставить плечо для поддержки, я испытывала не спокойствие и уверенность, а наоборот — волнение и тревогу. Если за свои действия и за свои ошибки я могла отвечать сама, то помочь ему была не в состоянии. Несмотря на то, что Давид являлся опытным Воином и изучил тёмных, как никто другой, я знала, что полностью сосредоточиться на Битве он не сможет. Я буду ему мешать, и любая моя оплошность и любой недочёт могут стоить нам обоим жизни. Но как же мне оставаться сосредоточенной, зная, что и он думал обо мне?