Еще более дикий Запад

Глава 20. Где продолжают радеть за судьбу мира

Огонь в подземной пещере горел слабый. Он переползал с одной деревяшки на другую, подергивая их рыжей пеленой, а то и вовсе прятался под дрова, будто опасаясь кромешной тьмы. Но как ни странно, тепла костер давал довольно, и Чарльз не без удовольствия протянул над ним озябшие руки.

Знобило.

И не только его.

Странник, сидевший рядом, то и дело вздрагивал. И тогда от костра разбегались тени.

— Проблема в том, — он заговорил сам, именно тогда, когда Чарльз уже изрядно устал от молчания. — Что выход в башню на другой стороне. Нам нужно будет подняться по реке, а стало быть, пройти по узкому руслу.

Там, где осваивались големы и хозяйничали люди, которые гостям совершенно не обрадуются.

— И место такое, что особо не обойдешь.

Странник растопырил пальцы, пошевелил разгоняя кровь.

— Извините. Сразу надо было подумать. Но, — он поморщился. — Голова до сих пор.

И у Чарльза голова тоже соображала плохо, даже раздражение было вялым.

— А поверху если? — предложил Эдди.

— Поверху… в принципе, мы можем выйти в Нижнем городе, — Странник задумался. Его лицо было бледно. И осунулся. И гляделся совершенно больным, а еще появилось в чертах что-то такое, вызывавшее подспудное отвращение.

Как будто и не человек, а подземник.

— Перейти по Звонкой улице, там… там дальше храм. От храма если, то вниз спустимся. И получается, перейдем опасное место. И дальше уже под землей.

Он замолчал, задумавшись.

— Опасно? — подал голос Эдди, который после пробуждения был мрачнее и молчаливей обыкновенного.

— Тот человек… мы ему не слишком верили, но он был неглуп. И со многими успел свести знакомство. Я не знаю, какие из верхних ворот ему были известны.

Ему.

И Молли.

Вот… спасай девиц в беде. Надо было оставить. Кулаки Чарльза сжались и появилась нехорошая такая мысль, что женщин бить, конечно, в целом неправильно, но в любом правиле случаются исключения.

— То есть, могут ждать?

— Могут, — согласился Странник.

— Что им вообще надо было? Тут, внизу? — спросил Чарльз, сам потянувшись к огню. И мелкая дрожь сотрясла тело.

А ему казалось, что глушилки — это так, пустяки.

Развлечение.

Развлекся, мать твою.

— Понятия не имею. Его очень интересовал древний город. Особенно храм.

Храм.

И древний город. Еще один древний город впридачу к прочим. А с учетом того, что все началось именно с древнего города, этот интерес не выглядит пустым.

Да и Змееныш, сомнительно, чтобы просто увлекся.

Нет, интерес был.

Серьезный. Иначе не стали бы рисковать ни големами, ни людьми. Стало быть… стало быть, вниз возвращаться нельзя. Реку перекроют. Чарльз её первым делом перекрыл бы. И по берегам выставил бы сигналки. А не стоит считать их глупее.

— Тогда идем наверх, — принял решение Эдди и кулаки сжал. — Если что, прорвемся.

А Чарльз кивнул.

— Хорошо, — Странник убрал руки в подмышки. — Заодно… надо с дядей посоветоваться. Он говорил, что многие тут недовольны.

Глаза его нехорошо блеснули.

— Думаю, уже в достаточной степени недовольны…

— А големы? — поинтересовался Чарльз.

— Найдется и на них управа. В конце концов, мастеров в городе и вправду много. Всяких.

* * *

В комнате меня ждали.

Ну, когда я вышла из уборной, то обнаружила двух девиц с одинаково истощенными, но в то же время вдохновленными лицами. Девицы были обряжены в одинаковые же бумазейные платья того самого отвратного кроя, который способен был испортить любую фигуру.

Нет, это не я такая умная. Матушка сказала.

А я запомнила.

И теперь, глядя на девиц, подумала, что права она была как никогда. И цвет такой, болотно-зеленый, гармонирующий с бледною кожей, придававшей ей тот болезненный оттенок. Волосы девицы зачесывали гладко, убирая под белые чепцы.

— Привет, — сказала я.

— Доброго дня! — хором ответили они и присели. — Мы счастливы приветствовать новую сестру!

Сестру.

Всю жизнь мечтала. Нет, в самом деле, потому как брат — это, конечно, классно, особенно такой, как Эдди, но вот сестра — совсем другое дело.

Чтобы красивая.

Как мама.

И чтобы косы ей плести, платья выбирать да заодно гордится тем, что она такая… в общем, не как эти две одержимые. А в том, что они одержимы, у меня сомнений не возникало. Глаза блестят лихорадочно, на щеках румянец горячечный и улыбки безумные.

— Нас послали, чтобы мы помогли подготовиться тебе, — сказала та, что правая. У нее еще из-под чепца выбивалась тонкая русая прядка.

— К чему? — с опаской поинтересовалась я.

— Ко встрече с сестрами! — выдохнула с восторгом другая.

Интересно, каково это жить, в состоянии абсолютного счастья? Оно от них так и прет. И главное, проверять совершенно не хочется. А интерес — сугубо, как это, теоретический.

— И чего мне ждать? — поинтересовалась я осторожно. И даже напряглась. А ну как догадаются? Хотя, конечно, это я зря.

Весьма скоро стало понятно, что любовь, может, и хорошая штука, но мозги она отшибает напрочь. Девицы защебетали. Нет, щебетание не помешало им помогать, причем дергаться я не стала, а ну как пожалуются на излишнее упрямство, для счастливой невесты нехарактерное? Тогда и Змееныш, не дай-то Боги, явится с проверкою.

И как знать…

Девиц звали Салли и… Салли. То есть, может, и как-то иначе, но после Обретения — они так хором и произнесли, со счастливым вздохом — их наделили новыми именами.

А еще позволили надеяться, что когда-нибудь они будут достойны…

Короче, Змееныш — та еще скотина.

— И я помню, как замерло мое сердце от страха, — Салли-первая, та, с прядкой, прижала к груди щетку. Глаза её закрылись, румянец на щеках сделался еще более ярким и болезненным, а губы задрожали. — Как я вся преисполнилась сомнений.

— В чем?

Я, избавленная от одежды, сидела в круглой ванне, в горячей воде, куда плеснули какой-то ядреной гадости, от которой зверски воняло розами. Нет, так-то они пахнут, но это, подозреваю, если вылить немного. А вот если половину банки, то розами воняло.

И главное, чувствую, я сама этими розами пропитаюсь от макушки до пят.

— Конечно, в том, сумею ли я исполнить свое предназначение! — воскликнула Салли, принимаясь выглаживать мои волосы.

Их помыли.

Смазали темною жижей, вновь же вонявшей, но не розами, а какими-то другими цветочками, но тоже изрядно ароматными. Потом опять промыли. И снова смазали.

— Вдруг да я не сумею понравится своему избраннику?

— Но ты сумела?

А ведь засранец, этот Змееныш. Не то, чтобы у меня на сей счет сомнения были. Нет. Скорее уж одно дело понимать, что человек засранец, и совсем другое — убедиться в этом воочию. Мы-то думали, что он для себя женщин зачаровывает, а он вон как…

Схема понятна.

Сначала поселить в сердце глубокую любовь к своей великолепной особе. А потом, замороченным этой любовью, поставить цель.

Вывести к людям.

Найти пару.

И… и что? Не всех же он морочит? Или всех? Пока не понятно. Главное, что у людей нужных давно уже правильные жены. Такие, которые будут играть в огромную любовь, но при этом за мужем приглядывать. И в случае чего…

Мысль мне не понравилась. И я покосилась на девушек, которые что-то там рассказывали про слабость в коленях, бабочек, что внезапно позавелись в животах, и прочие глупости из бульварных книг. А ведь они и горло перережут, если нужда случится.

Перережут и не задумаются.

Если Наставник попросит.

Жуть какая!

— Я очень волнуюсь, — сказала я, надеясь, что поверят. — Я даже не знаю, что мне нужно делать.

— Ах, не стоит переживать, — мне помогли выбраться из ванны и завернули в полотенце. — Наставник никогда не попросит того, что ты не сможешь сделать!

Это сказала Салли-первая.

А вторая кивнула.

— Нужно верить в себя.

В себя-то я верила. А еще во флакон, который сняла с шеи, убрав под подушку. Странно, что Молли о нем не сказала. Скорее всего забыла. Увидела Змееныша и забыла напрочь обо всем, кроме его, расчудесного. Надеюсь, что и не вспомнит.

Меня растерли.

И снова смазали каким-то жидким то ли маслом, то ли кремом. От него ничем не пахло, но в кожу оно впитывалось, делая её будто золотою.

Я даже руку подняла.

— Наставник позаботится о том, чтобы всем показать твою красоту, — сказала Салли-вторая, вытащив из плетеной корзины. — И старшая сестра поможет.

— Старшая?

— Она не человеческого рода, — шепотом произнесла Салли-первая и оглянулась воровато. То есть, нас могут подслушать? Хотя, чему я удивляюсь.

Я бы на их месте обязательно подслушивала бы.

И подсматривала бы тоже.

Последняя мысль оказалась на диво неприятной, особенно с учетом того, что я стою посреди комнаты голая, а две подозрительных девицы натирают меня очередным зельем. Вот аккурат, что мамаша Мо рождественскую индейку.

Ею я себя, признаться, и ощущаю.

— Это как? — я захлопала глазами и тоже заговорила шепотом. — Совсем?

— Совсем.

— Орчанка, что ли? У меня брат из орков, правда, полукровка…

— Сиу, — торжественно произнесла Салли-первая все тем же шепотом. А вторая толкнула её в бок.

— Настоящая?!

— А то…

— Помолчи уже.

— А что я?

— Ничего, — буркнула Салли. — Она из Старших.

— А вы?

— Младшие. Как и ты.

— Ага… я просто вот… ничего не знаю, — и глазами похлопать старательно, потому как я и вправду ничего знать не знаю, ведать не ведаю. — И боюсь, что сделаю что-то не так… а кто самый старший? Ну, если есть?

— Она и есть.

— Дура ты, не она, а Августа!

Интересно, уж не та ли самая Августа, которую мы тут старательно ищем. Вот будет новость.

— Ага, как бы не так. Я слышала, как Наставник ей говорил, что без неё ничего бы не получилось…

— И Августе говорил! А еще она наследника ждет.

Вот Чарли-то обрадуется. Я сама просто-таки нечеловеческий прилив радости ощутила, а заодно и легкое сожаление — надо было-таки шею свернуть этому Змеенышу, когда случай представился.

— Августа — это кто?

— Это жена.

— А вторая? — уточнила я. — Которая сиу?

— Тоже жена, — сказала Салли-первая и ресницами хлопнула.

— То есть, у него две жены? — дальше притворяемся дурой и кривимся, будто желая заплакать. — А… а мы тогда как?

Меня погладили по плечу и ласково сказали:

— Ревность — великий грех! И ты должна понимать, что Наставник радеет за будущее мира.

А то, прям израделся весь, на себя не похож стал от избытка радетельности.

— Его дух велик, и семя должно пролиться на землю, дабы породить новый народ, — это уже сказала Салли-вторая с тем неестественным восторгом, от которого бледность её стала заметней, как и румянец на щеках. — И нет в мире женщины, которая могла бы породить столько детей, чтобы заселили они весь мир! Потому и сказано было ему, чтобы брал он столько жен, сколько звезд на небе.

— И оставят они за собой детей бессчетно.

Интересно, это у него от папочки, одержимого воспроизводством магов, или сам додумался? Но я слушаю сей бред, рот приоткрывши, ну, вроде как от восторга. Если нас слушают.