Еще более дикий Запад

Глава 25. О том, что жизнь — штука сложная

У кровати сидела Салли. Хрен его знает, первая или вторая, главное сидела, пялясь в никуда, и покачивалась. Она обняла себя и выглядела жалкой донельзя.

Темно.

Шторы задернуты так плотно, что ни полосочки света сквозь не пробивается. И невозможно понять, сколько сейчас времени. От темноты и холода зубы стучат. По спине мурашки. И ощущение такое… нехорошее.

— Салли, — шепотом позвала я.

Не откликнулась.

Даже не повернулась.

Только всхлипнула тихо-тихо. Это вообще нормально? Она уже свихнулась? Или пока только в процессе?

— Салли, — я села и подобралась к краю кровати. — Салли, ты спишь?

Она повернулась ко мне.

Какие глаза… огромные, широко распахнутые и пустые, как у куклы. В них я себя вижу. И еще безумие, которое притаилось на донышке.

Уже?

Они же говорили, что люди сходят с ума позже всех. Или этот угребок что-то не так делает? Второе вернее. Дело не в ней, дело в нем.

— Он меня любит? — спросила Салли свистящим шепотом.

— Конечно, любит, — поспешила заверить я. — Как он может тебя не любить?

— Да, — на её губах появилась счастливая улыбка.

Я вздрогнула.

— Сильно любит? — тут же уточнила она.

— Больше жизни.

— Я красивая.

— Красивая.

— А ты нет! — её лицо исказила гримаса ненависти. — Ты плохая!

— Да.

— Ты его не достойна! — она вскочила вдруг и повернулась ко мне. Э нет, так не пойдет. Она ж оберегать меня должна, а не это вот.

Салли вытянула руки. Скрюченные, с растопыренными пальцами, они походили на лапы падальщика. Она дышала громко, со свистом. Губа задралась. И в темноте ярко поблескивали зубы.

Может, она бешеная? Я слыхала, что с людьми и такое бывает.

— Не достойна, — подтвердила я осторожно. — Кто я и кто ты?

— Он посылал за тобой!

Не хватало мне в жизни такого счастья.

— Зачем?

— Он посылал за тобой! — повторила Салли, будто не услышав вопроса. — Но ты спала… он посылал за тобой, а ты спала! И никто не сумел тебя разбудить.

Счастье-то какое. Если опять провалюсь, скажу большое спасибо паре уродов, которые, сами того не зная, спасли еще от одной сволочи. Сомневаюсь, что меня призывали, дабы на чай пригласить.

— Зачем ты ему?

— Сама не знаю, — я сползла с кровати, потому как драться в ней на редкость неудобно.

— Он тебя не любит! Только не тебя!

— Почему?

Вот даже обидно стало, право слово. Это чем же я нехороша-то? Для нашего-то извращенца?

— Ты уродливая! Ты страшная! Ты не такая! — это она вскрикнула и бросилась на меня, попытавшись вцепиться в волосы.

Я перехватила руки.

И что делать-то? На помощь звать? А кого? И не станет ли хуже? Вдруг да Змееныш поймет, что я из сна выпала и решит знакомство продолжить? А оно мне надо? Оно мне совершенно не надо! Я попыталась удержать Салли, которая выла, но как-то тихо, верно, тоже не желая лишнего внимания.

Сильная, однако.

Или это потому, что свихнулась? Говорят, что ненормальные куда как покрепче обыкновенных людей будут.

Проверять не хотелось.

Я притянула Салли к себе.

— Уймись, — сказала ей. И она, тоненько взвизгнув, обмякла, разрыдалась вдруг. Слезы из глаз катились крупные, что бусины.

— Тише ты, — я руки-то убрала, но осторожно.

Не стоило расслабляться.

— Любит он тебя.

— Он меня не замечает!

— С чего ты взяла? — я осторожно приобняла Салли. — Садись. Конечно, он тебя замечает.

— Нет, — она шмыгнула носом. — Он на Салли три раза посмотрел! И на Келли два. А на меня ни разу!

— Или ты просто не заметила. Может, он смотрит, когда ты не видишь? — я тоже носом шмыгнула. Забитый какой-то. И где это я простыть-то умудрилась?

— Думаешь? — и столько надежды в голосе.

— Конечно. Если он будет смотреть на тебя все время, то остальные догадаются, — что за чушь я несу? Но главное, что Салли слушает. И внимательно так. На меня уставилась, не моргая. — Будут обижаться. А он ведь не хочет их обижать. Вот и скрывается. Мужчины всегда так. Чем больше им женщина нравится, тем меньше на нее смотрят.

Это я в каком-то романе вычитала. Помню еще, что тогда подумала, что я всем просто страсть до чего нравлюсь, если смотреть не хотят.

— Да, — она выдохнула с таким счастьем, что даже совестно стало. — Ты… ты права… спасибо.

— Не за что.

— Ты… не обижайся, хорошо?

— Не буду.

— Он всех любит. Совсем всех… но меня больше, чем других. Немножечко.

— А то, — я выдохнула. Что бы это ни было, приступ проходил.

— У тебя кровь, — Салли тронула мои губы. Я подняла руку. И вправду, мокро. Это от перенапряжения? От снов тех? Или от ненормальной? Или может вовсе от их счастливой кашки? — Какая яркая…

Пальцы Салли в темноте поблескивали.

И вправду яркая. Нарядная и поблескивает, будто золотом отливает. Охренеть просто.

— И пахнет, — Салли поднесла пальцы к губам и, прежде чем я успела рот раскрыть, лизнула их, чтобы счастливо зажмурится. — Земляникой пахнет… я целую вечность не ела землянику.

Сказала и осела мешком.

Вот тебе и… и куда её девать-то?

Я вытерла нос.

Все дело в крови? Так он сказал? И… и посмотрим, что будет. Все равно других вариантов не вижу.

* * *

Странник появился ближе к вечеру, когда Чарльз почти созрел для того, чтобы все-таки отправиться самому.

— Собирайтесь, — Странник пришел не с пустыми руками.

Три фрака, причем один чудовищных просто размеров, севший, однако, вполне по фигуре Эдди.

Белые манишки. Перчатки.

Цилиндры.

Платки и бутоньерки. Шелковые галстуки, которые особенно царапнули собственной неуместностью. И облачаясь в этот, привычный некогда наряд, Чарльз подумал, что предпочел бы остаться в старом. Пусть заношенный и, несмотря на попытку отчистить, грязный, а все удобнее.

— Маски, — Странник выложил три из темного атласа. — Не обязательно, но, на наше счастье, есть еще люди, ценящие анонимность.

Маска закрыла верхнюю часть лица.

Эдди вздохнул.

— Не поможет, — сказал он, покрутив в пальцах. — Я слишком здоровый. Буду бросаться в глаза.

— Ну, отчего так категорично, — Дэн наблюдал за переодеванием, устроившись в низком кресле. Он закинул ногу за ногу и теперь разглядывал, что Чарльза, что племянника. — Есть кое-какая штучка, которая помогает, скажем так, избежать излишнего внимания. Дорогой племянник, не окажете ли любезность?

— Вне всяких сомнений, дядюшка, — Странник изобразил поклон.

Штучкой оказался тонкий браслет, который едва сошелся на массивном запястье Эдди.

— И что теперь?

— Чарльз, скажите, что теперь.

— Ты… не привлекаешь внимания, — вынужден был сказать Чарльз. Он пытался разглядеть Эдди, но взгляд соскальзывал. Что-то мешало зацепиться. И вроде бы вот он, Эдди, но и не он.

Ниже?

Выше?

Незаметней.

— На людях, с вами близко не знакомых, сработает еще лучше. Так что идите смело, — Дэн вдохнул дым и прикрыл глаза. — А вот оружие я настоятельно рекомендую оставить.

Эдди заворчал.

— Во-первых, это все-таки вечер. Множество людей, совершенно к вашим проблемам не причастных. Половина из них — женщины. Вы сможете стрелять по женщинам?

— Нет, — Эдди с тоской посмотрел на кобуру, что лежала на диване.

— И мне так показалось. Во-вторых, оружие будут искать и весьма тщательно. Если малый артефакт пропустят, то оружие — нет.

— Пропустят ли, — с сомнением произнес Странник.

— Конечно. Многие пользуются «Очарованием» или чем-то подобным, вот и сочтут, что потенциальный жених решил повысить свои шансы.

Ворчание усилилось.

— В-третьих, помнится, вы и сами по себе оружие. Маг приличной силы… два мага, скажем так, и один шаман.

— Я еще не шаман, — вздохнул Эдди. — Я только учусь.

— Вот и будет повод учиться интенсивнее. На самом деле оружие вам не нужно, оно лишь расслабит, отвлечет внимание ложной надеждой.

Дэн поднялся и потянулся.

— Что ж… хорошего вам вечера. И постарайтесь не разрушить город. Он нам еще пригодится.

— Обратно… не уверен, — Чарльз поправил манжеты. И подумалось, что в этой маске Милли его не узнает. А потом подумалось, что маски могут быть не только на нем, что… что если он сам не узнает её?

От этой мысли похолодел затылок.

И во рту пересохло.

— Я уверен, — Дэн раздавил сигару в нефритовой чаше. — В конце концов, ключ на управление дирижаблем есть лишь у Наставника да у меня. У меня взять проще. Так что, возвращайтесь.

* * *

Салли все-таки очнулась. Я, признаться, задремала. Сидела, сидела, держала эту ненормальную за руку, и ждала, когда очнется. Пару раз даже по щекам хлопала, но без особого результата. В конце концов, все-таки придремала, а проснулась от шепота.

— Боже, боже, божечки мой… — Салли все еще сидела на кровати и обнимала себя. Она раскачивалась, а белый чепец упал на пол. Волосы её рассыпались по плечам золотой волной, а из глаз потоками текли слезы. — Божечки мой, божечки…

— Чего опять? — я широко зевнула и поскребла зудящую щеку.

Шторы я чуть приоткрыла, не в темени же сидеть. И свет, пробиваясь сквозь них, делал комнату серой. А главное, не понять, что там за окнами, рассвет, закат или еще чего.

— Божечки… — всхлипнула Салли, уставившись на меня огромными заплаканными глазищами. — Божечки…

— Да успокойся уже.

И что с ней делать-то?

— Я… я тебя помню! — сказала Салли, глядя на меня с суеверным ужасом. И что, спрашивается, я ей сделала?

— Рада за тебя.

— И себя помню. Как будто другой. Странно так, — она взялась за виски. — Голова болит. Так болит голова… это все не я! Мама, мамочка…

— Тихо, — я обняла её. Не хватало, чтобы на эти вопли кто-то да прибежал. — Успокойся. Ты, наверное, просто заболела.

— Заболела? — тихо спросила она с надеждой. — И брежу?

— Конечно, бредишь.

И уже давно, но об этом я говорить не стала.

— И это все не по-настоящему?

— Что?

— Все. Учитель этот… жены… боже, — она опять сжала голову.

— Боюсь, — я сглотнула. — Это как раз по-настоящему.

Салли испуганно пискнула.

— Тихо. А теперь послушай. Он тебя зачаровал. Ты это понимаешь?

Она робко кивнула.

— Сейчас чары спали. Но если вдруг кто-то это поймет, что будет?

— Меня накажут, — это было сказано шепотом, и Салли побледнела. — Я не хочу, чтобы… чтобы он… мамочки…

— Успокойся, — рявкнула я, холодея. Если эта дурочка себя выдаст, то выдаст и меня. А значит, у Змееныша возникнут вопросы. И чую, задавать их мне будут не в милой удобной комнате. — Мы выберемся. Ясно? Ты и я.

Она кивнула.

— Но для этого нужно сделать так, чтобы никто ничего не понял.

— Не поймут, — щека у нее дернулась.

— Думаешь?

— Знаю, — она потерла виски. — Все, как в тумане. Когда… раньше… я помню. То есть, почти все помню, но тогда, там, все как в тумане. Только и видишь, что его. И думаешь, что он сказал, на кого посмотрел и будет ли любить тебя. То есть, меня.

Понятно. Любовь мозгов не добавляет. Зато теперь ясно, почему мой флакон не отобрали. Похоже, Молли и вправду о нем попросту забыла. А Змееныш не спросил.

Как спросить, когда не знаешь, о чем спрашивать.