Твоё слово

Лишь бы не чувствовать себя плохим, властным, давящим.

— Ты настоящий тюремщик! Ты… — продолжила я, но тут большая рука зажала мне рот, а другая подхватила меня поперек талии, и меня утащили с поля боя.

Борик утащил меня в мою же комнату, сгрузил на кровать и внимательно посмотрел в мои пылающие праведным гневом глаза.

— Это ты зря, — объявил он после недолгого молчания, — Нам надо, чтобы он чувствовал себя самым виноватым мужчиной на свете, а не взрослым, который спорит с непослушным ребенком.

Я вскинулась и ахнула.

— То есть, по-твоему, я веду себя, как непослушный ребенок?!

— Нет, по-моему, споры с ним ставят тебя в такое положение. Не забывай, он все-таки значительно старше тебя. На этом поле тебе не его не победить.

Обидно. Но отрезвляюще-честно. Я сдулась.

— Нам надо, чтобы он перестал смотреть на тебя, как на свою подопечную, — напомнил Бор, — Поэтому не стоит выдвигать ему претензии по типу «Ты меня ограничиваешь», они сразу ставят тебя в положение зависимости! Как будто он может это делать.

Я нахмурилась. Вообще-то я сама частенько позволяла людям думать, что они старше и умнее, дурачилась там по-всякому, создавала в их глазах образ… Ребенка, да. Чем несерьезнее ко мне относятся люди, тем легче из них вытащить информацию. В таком отношении есть много выгод.

Не ожидала, что это может обернуться против меня. Но в некотором смысле, я, конечно, сама виновата. Рашу-то я поначалу тоже пускала пыль в глаза. А теперь меня обижает, что он относится ко мне несерьезно. Глупо на него обижаться, ведь это мне надо, чтобы он изменил свое отношение ко мне. Его чешуйчатое высочество наверняка вполне устраивает положение умудренного жизнью дядюшки. И он переворачивает все так, чтобы сохранить статус-кво, что вполне логично.

— И что теперь делать? Мне сложно реагировать спокойно на него… — я подобрала под себя ноги и уставилась на друга, — Особенно когда он ведет себя так!

— Терпи. Нам надо выбить почву из-под его ног, а не твоих. У него, в отличие от тебя, были сотни лет на то, чтобы научиться смотреть на оппонента, как на неразумное дитя, даже если он не прав. Поэтому в споры с ним даже не лезь пока! — Борик задумался, и я не мешала ему; а потом он вдруг подскочил и заулыбался, — Я гений! Я без преувеличения — гений! Ты должна мне будешь миллион золотых обрезов! — он схватил меня за плечи и затряс, — Что бы ты вообще без меня делала?! Сопли бы на кулак наматывала! А я еще потанцую на вашей свадьбе!..

И затанцевал.

— Может расскажешь уже?

— Значит так, — он стрельнул в меня взглядом, — Садись, пиши письмо графу Сибанши! Мы, помнится, собирались позже к нему зайти, чтобы обсудить возможное интервью… Пиши, что придем сегодня! К обеду. Я отправлю ему заклинанием, чтобы сразу дошло!

Я покачала головой.

— Граф написал, что скорее откусит себе язык, чем даст мне интервью.

— Да пусть подотрется своим очень важным мнением! — махнул рукой Бор, — Кому оно вообще нужно? Это ведь просто предлог, чтобы зайти к нему!

— Подожди-подожди, — я подняла руку, призывая его к спокойствию, — Мне казалось, что красавчик Сибанши тебе не очень по душе. Да и вообще, у меня ведь вовсе нет цели по городу шататься, пока мы не разберемся, кому я так не нравлюсь. Что бы там Раш ни думал…

Борик снисходительно на меня посмотрел.

— Во-первых, тебя охраняют сейчас не хуже, чем важнейших лиц Империи — что бы там Раш ни думал. А то и лучше! Мало кто удостаивается сопровождения целой группы Теней. И защиток на тебе понавешано столько, что муха не пролетит. А самое главное, с тобой я! — он вдруг вспомнил про себя и почти зло на меня посмотрел, — Как ты вообще можешь за себя переживать, когда с тобой я?! Это оскорбительно!

— Прости, ты прав, — покаялась я, — Давай к сути.

— А во-вторых, твой красавчик не только меня бесит! — он самодовольно улыбнулся, — Я тут вспомнил, что Раш тоже был не рад твоему предполагаемому интересу к графу. Он сейчас на взводе, так что обязательно увяжется за нами, куда бы мы ни пошли, гарантирую! Уж не знаю, ревновал он или нет, но раньше против графа ничего не имел. Они всегда неплохо общались…

— То есть, нам надо заставить его ревновать? — спросила я, вскинув брови, — Но он знает, что нравится мне! Я могу хоть повиснуть на графе — что это даст? Это будет слишком очевидно.

— Поэтому нам и надо написать графу. Это не ты должна на нем виснуть, а он — на тебе!

Я прыснула, едва представив что-то подобное.

— Это будет выглядеть еще ненатуральнее! — Борик обиженно на меня глянул.

— Этот пройдоха вполне сможет сыграть натурально, если его в этом заинтересовать! Я уверен, с этим-то ты справишься. Вы же будто на одном языке говорите! На языке засранцев. Не зря же он на твои письма отвечает? Чует родственную душу! Не поверил бы, если бы своими глазами не увидел, — Борик уселся на кровать и откинулся на стену, — Напиши, что мы придем. И что ему надо будет проявить заинтересованность в тебе.

Я кивнула.

— Хорошо.

— А теперь запоминай, как ты должна себя вести с Арши! — мужчина посмотрел на меня строго, — И запомни, если дашь слабину, все пропало! Не ведись на его подначки, не отвечай на провокации, не позволяй выводить тебя в открытое противостояние! Вообще с ним не разговаривай, а лучше даже на него не смотри. Во-первых, он умнее и опытнее тебя. Во-вторых, любой растеряется, если на него внимания не обращать.

Последнюю мысль я даже записала на будущее.

— Одежду тебе выберу я, — постановил Борик, — Открывай шкаф, дитя мое! Сделаю из тебя женщину.

— Когда ты в следующий раз спросишь меня, почему я никогда не перестану считать тебя моим маленьким миленьким несмышленышем, я тебе подробно отвечу, честно-честно, — Ева перебирала травки, решая, какой чай заварить.

Большие руки то и дело ловко засыпали щепотку листов крыжовника или мяты в заварник, а потом возвращались к разложенным на столе тканевым мешочкам, ею и вышитых.

Арши чуть кривил лицо, постукивая пальцами по столу.

— А когда ты в следующий раз мне скажешь, что малютка Ярм не умеет общаться с разумными, я найду чем возразить, Отцом-Драконом клянусь, — улыбнулась она, все так же не отрывая глаз от засушенных еще прошлой осенью трав, — Малютка Ярм хотя бы знает, как с девочками разговаривать.

Арши перевел нахмуренный взгляд в окно, тяжело вздохнув, и забарабанил пальцами быстрее.

— А если ты мне еще когда-нибудь скажешь, что вокруг одни дураки, я полностью с тобой соглашусь. С чем тут спорить?..

— Я понял! — наконец ответил мужчина.

Ева подняла на него ласково улыбающиеся лицо. Под ее взглядом Раш и правда почувствовал себя несмышленышем. Надо же было так глупо сорваться! Но взгляд Шуры в тот момент просто выбивал почву из-под ног.

Он все утро прождал ее на крыльце. Слышал ее шаги, ее дыхание там — на кухне. И все равно упорно сидел на крыльце. Ну а вдруг она решит выйти? Он должен был быть там на случай, если она решит выйти. И даже если не выйдет должен был быть там.

И ее осуждающий взгляд был, конечно, заслуженным. Он заставлял Раша чувствовать себя распоследним мерзавцем, но это же было по делу. Конечно, она должно быть очень обижена и расстроена…

Но она вовсе не была! Она притворялась, просто чтобы помучить его! А он и так мучается! Разве мало того, что он места себе не находит из-за беспокойства о ней? Выслушивает нытье Первого Советника о своей репутации, но не отзывает хоть более-менее приличную охрану, потому что без нее было бы совсем туго.

Требует отчета от охраны чуть ли не каждые полчаса, потому что иначе ни о чем думать не получается. Рашу очень, очень не нравилось, как все это выглядит. Если Шура не угодила кому-то, у кого есть деньги с ней разобраться, почему бы не поручить это профессионалам? Откровенно говоря, если бы не заинтересованность его, Раша, в этом вопросе, никто бы и разбираться не стал, хоть бы ее среди бела дня ножичком пырнули. Зачем так заморачиваться с десятком-другим подставных лиц? Действовать так с одной стороны нелепо, а с другой — профессионально, что не докопаешься. Никто бы не стал выискивать ни по запаху, ни по магическому следу, никто не стал бы опрашивать свидетелей. Не мучает город своими статейками больше — и ладно! Зачем так основательно прятаться? Если только не от него?

Но в том-то и дело, что о его, Раша, заинтересованности знают не так уж чтобы многие, чего бы там Шарам себе ни думал. И те связаны клятвами крепче некуда. Сто процентной гарантией они не были, конечно, поэтому он установил слежку за каждым, у кого были причины думать, что Рашу не все равно, что случится с Шурой. Это было довольно неприятно, потому что следить приходилось в основном за теми, кому он в общем и целом доверяет. За теми, кто ему нравится и за кем следить совсем не хотелось.

Слежки ничего не давали, выйти на заказчика через исполнителей не получалось. Раш нервничал. Самым лучшим вариантом было бы припрятать ее до лучших времен. Но думал так почему-то только он.

А теперь она еще и давит на него грустным взглядом! Ему и так грустно — разве это не очевидно?!

Где-то там, за пеленой страха и раздражения, он понимал, что глубоко не прав. Что, конечно, запирать свободного человека — не выход, что манипулировать ее интересом к нему — подло, что передергивать в разговорах с ним, делая ее виноватой — недостойно. Что его страхи не должны ее ни к чему обязывать. Если бы Рашу пришлось объяснить, что он чувствует, то он бы сказал, что это похоже на то, что все хорошее, что в нем когда-либо было, все хорошее, что он в себе кропотливо воспитывал, тонуло в потребности защитить то, что он считал своим.

Где-то глубоко внутри он себя осуждал, но на поверхности — считал себя правым. Остатки воспитания буквально принуждали его к тому, чтобы не сделать ничего дурного, не поддаваться инстинктам. Это были скорее доводы рассудка, которые он не чувствовал правильными по-настоящему, сердцем, а просто знал, что так правильно.

Он чувствовал, что Шуру надо срочно спрятать в одной из своих пещер, но знал, что этого делать не надо. Чувствовал, что согласие можно выманить и обманом, но знал, что так поступать нельзя. Чувствовал, что он сильнее, значит — его мнение важнее, но знал — что это варварство.

И чтобы справится с этим диссонансом — ему нужно время. И голова заказчика. Охранять сокровища — инстинкт. Притупить, приглушить — можно, но совсем не задавишь, хоть ты тресни. Пока опасность не минует, до конца он не успокоится. Это раздражало и вызывало головную боль. Звериные повадки были тем, что вытравить из себя хотелось, но до конца не получалось. А когда бурлили в нем, разгоряченные, и не то чтобы хотелось с ними что-то делать. Хотелось их просто принять.

И очень хотелось, чтобы к этому отнеслись с пониманием. Чтобы Шура просто понимающе собрала вещи и послушно полетела с ним в безопасное место.

Послушной она почему-то бывала, только когда он ее целовал. Мужчина вспомнил, как прижимал к постели девчонку и сглотнул; жар ударил в лицо. Потом ему станет очень стыдно, но сейчас он, раздраженный этими покушениями, мог думать только о себе.