Крылья пепла

Глава 2

Свет творения, какая она красивая, в этом кетлу, так бы и слопал. Над колыбелью сердцем дрожала и слезы в глазах, так ей хотелось дитя взять. Сама дитя еще, а думает и смотрит так, что хочется утащить, чтоб не видел никто, обнимать и касаться не только ветром, тайком пробираясь между шелком и кожей, что нежнее шелка. Ничего, он подождет. Не велика наука, когда на других смотреть не то что не хочется, даже противно бывает, потому что они — не она.

Не она, не она, только не она…

Не думать…

Смотрел, как она ушла к подругам, а потом ушла с ними из зала, и схватил со стола первый попавшийся кубок. Нёбо обожгло, в голове зашумело. Запить бы.

— Лучше прикуси, тиэн.

Кайти подкралась. Красивая. Он помнит ее тело, всю ее… Подкатило комом, Эйт схватил протянутое и так же, не глядя, как до этого пил, зажевал.

— Танец?

— Я недостаточно пьян.

— Думаю, когда ты посчитаешь, что пьян достаточно, ты уже не сможешь не только танцевать, но и на ногах держаться, Кай.

— Прозорлива, как всегда, Кай. Поищи другую добычу, посочнее.

— Я ее уже нашла.

— Не ты. Ты сама отказалась быть первой[1]* и просила звать тебя Кай, так что быть тебе осколком.

— Как и тебе.

— О, нет, мы разные. Я мужчина, ты дева. Ты видишь здесь, в этой части зала других дев, кроме жен и невест? И я не вижу. Я не вижу тебя, Кай.

— Я знаю, Кайтвиен. Мне довольно, что я вижу тебя.

— Тогда смотри издали. Издали я краше.

Кайти ушла. Он был груб. Отвратительно груб, самому противно стало, или это послевкусие от настойки? Мог бы из жалости проявить вежливость, но Кайти не была вежлива с Вейле, хотя бы по традиции, а отчаянный жест, когда она увозила прочь его свет, был продиктован лишь страхом, что если Вейле’ти погибнет не жить и ему. А он, Кай, был зачем-то дорог таэро’ири. Глупая, и что в нем нашла?

В груди встрепенулось отголоском страха. Птичка… Кто посмел?

Он ринулся из зала прочь и поймал ее на лестнице, ведущей наверх, к престольному залу, заметил Кхетаана, и рука дернулась, но на Эйте был только узорчатый пояс с пустыми ножнами. Сегодня никто не принес оружия, даже парадного. Не сговариваясь. Вообще, этого добра нашлось довольно в кладовых дворца Владык Морнфейрин. Уходящие из умирающего города элле многое оставили. Так что можно было увешаться каменьями и браслетами с ног до головы в несколько слоев всем и еще осталось бы. Но те, кто пришел сюда через столько лет, больше ценили другое.

Самое дорогое сейчас пряталось у него на груди.

— Придумала гулять одна, птенчик. Ты же тени своей испугаешься и будешь дрожать. Подружки бросили или сама отстала?

— Сама, — выдохнула она, отогреваясь, и расправляя перышки.

— Идем, провожу. А лучше сам понесу. Ты же все время падаешь.

Потом сидел и шептал ей сон, гладил тонкие косточки, любовался, как луна подглядывает и рассыпает серебро по серебру, все больше отсвечивающее золотом на изгибах, будто его ласточка греется у костра и пламя пляшет на волосах. Сдуру вспомнил, как она голышом в речке купалась, дразнила его. Вся в пупырках, волосы по плечам, будто вода. Он ведь едва не взял ее там, чудом удержался. Как удерживается чудом сейчас.

— Спи, свет мой, — шепнул он, украл поцелуй с сонных губ, мягких, как птичий пух, и сбежал. Сам себе «спокойствие» спел. Влегкую получилось. Поднаторел за крайний год, жаль, хватало ненадолго. И вернулся в зал.

Бывший палач элтаре будто ждал.

— Дурная забава, Кхетаан. Что тебе в ее страхе? Ни удовольствия, ни удовлетворения, как ребенка обидеть.

— Она давно не ребенок, тен’Шайти, — отозвался элтаре. — Она выросла среди людей. А если и так… Сколько было твоим наложницам в Райвеллине? Ты не спрашивал. Наверняка не больше, чем ей в пересчете на человеческий век.

Его глаза блестели, он явно тоже настойку распробовал, вон и кубок в руке. И эти блестящие глаза смотрели то на него, Кайтвиена, то мимо, где улыбалась двоим мужчинам сразу Кайтмарен, сидя на стуле совсем не так, как положено воспитанным девам элтаре, а как привыкла сидеть, когда на ней штаны. Видеть ее в платье было странно. Эйт подумал и плеснул себе еще, взяв чистый кубок. Покосился на Кхетаана, а тот вдруг приподнял свой.

— Это что, чаша мира? — удивился Эйт. — Или сражение, кто дольше на ногах устоит? Тогда ты проиграл, потому что старше.

— Ну нет, если я стану учить тебя уважению к старшим, то это будет не застольная битва. А на мечах ты мне не ровня, тиэн. Не страшно?

— Кайти иди пугай, вот был бы подвиг.

— Низко так вести себя с девой элле, даже если делил с ней ложе без обетов.

— Ты тоже делил с ней ложе.

— Нет, даже когда она пришла искать утешения, отчаявшись дождаться тепла от тебя.

— Отчего не взял, палач?

— Я, может, и палач, но я не беру женщин силой.

— Разве она не сама пришла?

— А это еще хуже, тиэн. Делить ложе с женщиной, желающей таким странным образом доказать себе, что она стоит любви. Хотя я вправе взять ее. Она была моя ещё до своего рождения по договору между нашими домами.

— Она нравится тебе, таэр.

— Да, очень, я и не скрываю, — ответил Кхетаан. Настойка была крепкой и кубок в руке элтаре явно не был первым за вечер. — Она достойна большего, чем просто греть простыни. Отчего ты груб с ней? Хотя, ты и других дев сторонишься.

— У меня есть мой свет, к другим я равнодушен, иные и вовсе противны.

Кай прекрасно понимал, отчего сделался болтлив и расслаблен — все та же настойка. Да и с кем тут еще болтать? Хафтиз куда-то умотал, они даже не виделись толком, кивнули друг другу. А давний враг, все равно что давний друг — почти так же близок. Кому, как не врагу, лучше всех знать слабости и сильные стороны?

— А Кайти мне жаль, — продолжил Эйт, — и пока таэро ведет себя как сестра по оружию, мне просто быть с ней вежливым и даже доброжелательным.

— Это всегда так? Ты был близок Светочу Таэрену и его жене.

— Я не знаю, как всегда, я видел только внешнее. А то, что сейчас — больше меня настолько, что мне страшно вообразить. И сильнее меня.

— А Долга сильнее?

Спросил, как кинжал воткнул. И смотрел, как сочится болью раненая душа, как плетет узор ало-голубая лоза, стягивая рану на живое. Кому, как не врагу…

— Хороший удар, Кхетаан, но я, как ты сам говорил, живучая тварь.

— Здесь много тварей. Так говорил ты.

— Верно. Поэтому я пойду туда, где тварей нет, где только птенец, что я поймал в лесу, теплый и светлый.

— Если пойдешь, и там будет тварь, — криво ухмыльнулся элтаре, прожигая глазами Кайти, идущую к выходу вместе с теми двумя, с которыми говорила.

Эйт не стал ждать, пока ядовитые слова Кхетаана отравят его окончательно, но они догнали прямо перед дверью в комнаты Вейле’ти. Он постоял, положив ладонь на чуть приоткрытую дверь и ушел к себе. Слушал изнутри, как тихо она спит и как красиво поет плененное живым серебром пламя, будто костер, обложенный камнями. Жаль искрам камни не помеха. Но пока — пусть спит.

И словно молитва перед тем, как сомкнуть глаза, проваливаясь в темный омут:

— Оние’инне, Ана, тиэне, майр’хаэл иллен. Оние’инне, Янэ, таэр, танэ’ин иллен’хан…[2]

________________

[1] Игра слов с двумя вариантами сокращенных имен для Кайтмарен: Кайти — первая, Кай — осколок.

[2] Оние’инне, Ана, тиэне, майр’хаэл иллен. Оние’инне, Янэ, таэр, танэ’ин иллен’хан — Не она, Ана Светлая, Мир Хранящая. Не она, Янэ Темный, В Ночи Стерегущий.