Крылья пепла

Часть 11

Чашка грохнула о порог, расколовшись надвое и расплескав содержимое. По комнате поплыл запах крепленой ягодной настойки. Вейне с невозможным усилием оторвал свои руки от тоненьких подрагивающих пальчиков и косточек запястья, на котором, как во дворе корчмы в Ллотине, ему вновь привиделся широкий серебряный браслет с жемчугом, лунным камнем и кианитом. Подобный он видел очень-очень давно совсем на другой руке с такими же трогательными косточками. От схожести становилось не по себе и по спине драло ознобом, как возле Темного горнила.

Поднялся и разбитую чашку поднял. Оглянулся. Бабочками взмахнули ресницы, и веки, тяжелея, спрятали два серых омута. А Эйт слышал внутри не свое смятение и горькую, будто украденную радость.

Прикрыл дверь.

— Еще есть? — спросил он у Алеха, скрежетнув осколками чашки, что держал в руке. Старик кивнул. Пришлось помочь ему спускаться, столько раз за вечер лестницу одолеть было для «дядюшкиных» коленей настоящим подвигом. Но в кухне Алех от помощи отказался. Достал и выставил перед Эйтом бутылку с настойкой и стакан и принялся возиться с чайником.

Брусника. Оставила на языке такой же оттенок горечи, как и Стешина радость. Эйт снова наполнил стакан, но не пил больше. Пахло лесом и летом. Это было лучше пепла.

— Кто она, Алех? Откуда она такая у тебя взялась? — Хотелось вскочить и сгрести упрямца за ворот рубахи, но Вейне остался сидеть. — Впрочем, откуда, сам знаю. Сам в обозе вез, сам в лесу поймал, как птенца… И ее дар, как… напоминание, что обещал и не сделал. Алех! Ты точно знаешь, что дитя, что ты прятал, погибло в пожаре, когда приют сгорел? Я читал архивы, там ни слова о жертвах.

— А смесков за людей не считали и не считают, Эйт. На вот, — старик поставил перед Вейне чашку с отваром, а бутылку и стакан забрал. — Успокойся, а то на самого впору живое серебро надевать. И где только взял?

— У скупщика в Мусорном квартале. Он и знать не знал, что к нему попало. Все же это судьба, Алех, потому что я там совсем по-другому делу был, а вот… пригодилось.

Вейне взял чашку, но тут же поставил обратно. За края потекло, оставляя на скатерти темные влажные пятна. Светильники мерцали словно от сквозняка, и у Эйта в голове такой же сквозняк был, только гудел и пел как огонь.

Пташка, пичужка, птичка-огневка… Ласточка… Вейле’ти…

По рукам побежало лозой, стоило подумать о спящей на верху Стеше.

— Как это? Как это работает? — спросил Алех, следя за затухающими спиралями на коже.

Он и себе чаю налил. Тоже перенервничал.

— Что б я знал… Слухи, домыслы, недомолвки, обрывки песен и легенд, то как это выглядит внешне, я видел со стороны, многие видели, весь вечный Райвеллин и Земли. О таком и мечтать не смеешь. О всесвет! У меня руки дрожат и внутри все тоже.

Скатерть вновь украсилась пятнами. И Алеху подумалось, что отвара на стол попало больше, чем в Эйта.

— Только я одного не пойму, Алех, кровью мы по глупости обменялись, сначала она мне ладонь прокусила, а я… Неважно… Как же Долг жизни? Тот, что вначале обязан быть. И не я ее, она меня должна была от неизбежной смерти уберечь…

Вот тогда ты и попался, настоящий элфие… С голым задом. Приехал в Ведере, измотанный неисполненным и пошел на Мраморный берег. Бросил проклятые мечи в песок. Дышал ветром. Смотрел в небо, туда, где край тонет в воде, и не понятно, это волны еще или уже облака. И почти шагнул в это синее, потому что иного выхода, кроме как уйти, не знал, когда услышал позади: «Ты эльф?» — и мгновенно ощутил себя пафосным придурком, еще и без штанов.

А чай у Алеха вышел отличный, жаль, почти остыл, а половина на скатерти осталась. Птенец утром станет забавно бровки хмурить и отчитывать за небрежность. Вейле… Теплые перышки, тонкие косточки, страшный дар. Сколько таких родилось в день Сошествия и после? Много или одно единственное дитя?

— Зачем ты был в Мусорном квартале, Эйт? — отвлек от страшных дум Алех. — Нашел новую работу? Снова исчезнешь на несколько лет?

— Исчезну. И вы оба тоже.

— И я? Зачем мне куда-то исчезать?

— От тебя тянет дымом и смертью, Алех. Казнь, которая отразилась сейчас в твоих глазах, не единственная. Хочешь такой же участи для себя и ее?

— Стешу забирай, если захочет, я тебе зачем?

— Ты мне семья, старый брюзга.

— Но не твоя кровь.

— Не все меряется кровью, Алех.

— Некуда бежать. Таким как мы — некуда больше. Только Ведере был. Мы отрезаны от прочего мира мертвыми землями с обеих сторон, — обреченно произнес старик.

Вейне встал и вышел в коридор, где бросил то, что принес с собой.

На стол перед Алехом легли бумаги с гербовыми печатями, паспорта и купчие, и конверт, темно-красный, плотный, с золоченым орнаментом и гербом наместника.

— Ты забыл про море, дядюшка Тома. Вечно ты что-то забываешь. Но это даже хорошо, потому что с завтрашнего утра дядюшка Тома соберет пожитки и укатит с помощницей к родственникам в Ллотин, а почтенный купец Алех тен’Кессен из славного города Велна, остановившийся в гостинице в Торговом квартале, примет приглашение наместника посетить Закатный бал в его летнем дворце на Белом острове. У почтенного купца много денег и постыдное, но распространенное пристрастие — он никуда не ходит без парочки ушастых рабов. Впрочем, не он один путешествует и посещает приемы в сопровождении постельных грелок, которыми можно не только похвастать, но и обменять там же, или в аренду сдать на время.

Алеху чай встал поперек. Даже тот, что уже давно в животе устроился, а Эйт смотрел страшным безмятежным взором и раскладывал документы веером. Последним он открыл конверт и показал приглашение.

— Зачем нам на этот прием? Нельзя просто уехать?

— Нам не нужно на прием, но так мы, не привлекая внимания Поборников чистоты крови, попадем на корабль, который идет на Белый остров, а там пересядем на другой, который отправится дальше вдоль побережья, потом сойдем и присоединимся к остальным.

— К кому? — Алеху срочно захотелось присесть.

В городе давно было неспокойно, но в последние пару дней стало вообще не вдохнуть, чтоб нос не щекотало запахом дыма. И хорошо бы коптильным со стороны пристани и рынка, но нет.

— Эльфы уходят из Ведере, наемники, мастера и просто горожане, кого позвали и кто захотел. Мы для людей сверна и отродья. Слишком много костров, Алех, слишком много боли и пепла, поэтому я прошу тебя пойти со мной. Тебя — прошу, ее — увезу даже силой, теперь — особенно, когда она позвала, отозвалась и звучит во мне изнутри.

Тепло и свет на миг пробили оковы наведенного спокойствия, украсив руки и скулы элфие рисунком, и вновь угасли, придавленные волей наемника-эльфа.

— Куда? — спросил Алех.

— В Морнфейрин.

— Город брошен еще во время раскола старшей крови на светлую и темную ветвь, а то, что осталось, обожжено пламенем Янэ в день Сошествия. Там невозможно будет жить.

— Тебе ли говорить о невозможном, эльфар дома Полыни, сколько жизней ты уже прожил?

Алех молчал. Много жизней. Даже если считать жизнями эльфар-полукровок, а человечьих — вообще без счета. Коснулся бумаг, что Вейне разложил на столе. Печати переливались, и явно не были поддельными.

— Что в сумках, Вейне?

— Хафтиз бы сказал, эльфийские шмотки. Мы же не можем заявиться на корабль наместника, как оборванцы.

— Откуда у тебя деньги на это все?

— Я продал свою репутацию.

— Ты… что?

Алех попеременно то краснел, то бледнел, и Эйт сначала рассмеялся, а потом слегка насторожился: как бы дядюшку Тома удар не хватил от скабрезных мыслей.

— О чем ты только думаешь, старый похабник? Я просто зарядил парочке знакомых «продавцов чудес» пару-тройку выдохшихся накопителей и теперь пол-Ведере через пару дней будет знать, что наемник и бард Вейне Эйт — может все. Мне теперь здесь точно не жить, Алех. Потом я долго сидел на ветру, чтоб вас по возвращении бледной мордой не пугать, а заодно восстановил душевное равновесие после общения с тен’Нихио, но вы сами меня до дрожащих рук напугали. Так что иди спать. Завтра много нужно успеть.

— А ты?

— И я.

Отправившись к себе в комнатку под лестницей, Алех слышал, как Вейне, поднимаясь на верх, забывшись, повторял вслух.

— Оние’инне, оние’инне, оние’инне[1]…

___________________

[1] Оние’инне — не она (оние — она, ’инне — отрицание)