Крылья пепла

Глава 7

— Мне показалось, Ханетар тен’Шерл, или ты только что назвал ту, что разделила со мной свет, тварью? — вежливо улыбаясь уточнил Эйт.

— Прости, Кайтвиен, я сказал, не подумав, — тут же извинился элтаре. Ханетар был одним из тех, кто видел Стешу перед воротами. Извинения не спасли его нос от удара, но и сказанное обратно было уже не взять. Взбудораженный виденным на допросе, Эйт предпочел не ложиться и даже ушел из комнат в покои, которые занимал раньше, но слишком длинный день и усталость решили иначе. Долг отвоевал место у утомленного сердца и пришел взять обещанное.

Об этом Вейне тоже рассказал. Потом, когда она достаточно пришла в себя после произошедшего и нескольких дней в полубреду лихорадки.

— Давно ты понял обо мне? — спросила Стеша.

В комнате было темно, родное под ладонью и тканью туники билось ровно, обволакивая уютным ровным теплом.

— Давно, ласточка. Если догадки считать.

Говорить в голос было не обязательно, но он сказал. Так было привычнее, да и иной диалог требовал иных прикосновений, а Вейне продолжал упрямо придерживаться принятого в Райвеллине ограничения, будто только это и удерживало его душу на краю.[1]

Стеша сразу решила, что он назовет ту прогулку к пляжу в Ведере в день ее рождения, но Эйт припомнил дурацкое купание в реке. Видел, как она сушила волосы и удивился, что не услышал ни воздух, которому пел сам, ни воду, которой пел брат по оружию и с которой сам Эйт был немного дружен, а прочее для сушки волос не подходило никак. Кроме одного — порицаемого и опасного, проклятого огненного дара. Только Единый, кровь от крови Хранителей, имел достаточно сил, чтобы держать его в узде. Потом было много всего. Оговорки Алеха и самой Стеши, ощущения, случай с кровью, сильнее скрепивший и так установившуюся связь. И пляж. Вейне отказывался признавать, уговаривал себя, просил помощи у Хранителей, научился виртуозно накладывать «спокойствие»…

Сердце под ладонью забилось, едва заметно тлеющая на коже лоза вспыхнула пламенем и лазурью, срывающийся голос вновь шептал «прости», руки сжимали, а большое сильное тело сворачивалось, будто изображение дракона-Хранителя, заключая собравшуюся в комочек Стешу в непроницаемый кокон, так отчаянно, что становилось больно до дна души. И тогда Стешина очередь была говорить: «эйт’инне, хаэл’ти, эйт’инне». Еще не сейчас.

Ярость Вейне она бы не спутала ни с чем не только потому, что он был с ней связан, просто она знала его отчаяние, а эти два костра горят так же неистово, как самая сильная любовь. И что бы не сказал ему Кхетаан или он Кхетаану, останавливать их обоих было уже поздно — они были за воротами, на пустоши — только слушать.

Это было почти как в прошлый раз, только сегодня Стеша добежала до ворот, юркнула в ведущий в надвратную башню проем, взобралась по полутемной лестнице наверх, к бойницам, но там наблюдали за перемещениями армии Поборников стражи, и она поднялась еще выше на узкий балкон с низким зубчатым поребриком, и замерла, вглядываясь вниз, слыша и наблюдая происходящее сквозь красноватую дымку, будто парила над замершими в напряженном ожидании фигурами.

— Помни, что ты не один, тен’Шайти, — зло, радостно и с облегчением, что наконец-то скинет с плеч давно опостылевшую ношу, сказал элтаре.

— И ты помни, палач, — спокойно и ровно, вопреки бушующему внутри пламени отозвался Кайтвиен.

— Я не стану щадить тебя из-за нее, она мне никто.

— А как же чудо для всех, о котором ты твердишь?

— Я не о том.

— И я не о том, — усмехнулся Эйт и швырнул в Кхетаана порывом воздуха.

Полы кетлу взметнулись, открывая стройные сильные ноги в узких штанах и высоких сапогах, край расшитой синим узором белой туники и широкий плотный пояс. Медленно опали.

Они оба были в кетлу. Кхетаан в небесно-голубом, в цвет глаз Эйта, Эйт — в темно-синем, как летняя ночь, и косы были у обоих, простые, без затейливых плетений и традиционных цветных шнуров, обозначающих статус и вид магии, разве что у Эйта в ухе серьга болталась, которую он Хафтизу проспорил. Так и не снял. И не снимет уже. Привык.

— Меч против меча, тен’Шайти? — дернул бровью сумеречный, проводив глазами серебряный росчерк освобожденного из ножен скааша.

— Я оскорблен, мне и выбирать.

Кхетаан снова улыбнулся и дернул из-за спины собственное оружие.

— У тебя два меча, Эйт, а ты обнажил только один. Ты носишь их для красоты? — поддел он.

— Для тебя мне и одного хватит.

— Ты уверен? Я старше и опытнее. Да и причина…

— Ты палач и скотина. Мне достаточно причин. И опыт решает далеко не все.

— Не все слышали второй зов по крови, только достойные зваться элле и эллар, но все знают о нем, — зачем-то продолжал медлить тен’Нихио, обманчиво расслабленно держа меч в руке. Нас здесь мало и живем мы неприлично близко друг к другу, как… семья. А знак Древа на челе сложно не заметить. Мы обсуждали возможность возвращения в Райвеллин и неизбежное сражение с Поборниками. Я лишь предложил отдать девчонку Маэльхаэлу за право для всех пройти Вратами. Или ты забыл, что такое клятвы Владыке, тен’Шайти? Как ты собираешься обойти свою? Не будь у тебя плана, ты уже давно покончил бы с этим. С собой. И своей зверушкой. Или наоборот.

Губы Кхетаана скривились в презрительной ухмылке, делая его отталкивающе неприятным.

— Урод, — сказал Вейне, ударив элтаре в лицо. Не мечом, рукоятью, чтобы унизить, но Кхетаан стремительно увернулся и клинки запели.

________________

[1] Годной для брака дева элфие считалась с первой крови, примерно со 150 лет, но редко какую, даже сговоренную с рождения, отдавали замуж раньше 200–250, обычно ждали второго, а то и третьего совершеннолетия. Первое совершеннолетие — 100 лет, второе — 300 лет, взрослым элфие считается в 600 лет, до этого времени вся ответственность за действия и поступки ложится на родителей и наставников. Бывают исключения, если старшему мужчине рода меньше 600, но больше 300, он автоматически считается взрослым.