Рабыня Рива, или Жена генерала

Глава 4

Я поняла, что происходит. Поняла, почему ему была нужна именно я — у Шада появилась причина официально вызвать Лиама на дуэль, и убить его без политических последствий для своей страны. Я поняла, почему так часто он говорил о жертвах. Если он проиграет, то и мне конец. Отныне мы в одной связке.

Один шанс на миллион и Григ им воспользовался.

Только один день — день мирного договора позволил приблизиться к Лиаму на расстояние атаки. К нему не подошлешь убийц. Но вот договор подписан и можно разделаться с врагом для полного триумфа.

А рабыня… Кому нужна рабыня.

Я поняла, почему Шад так вел себя в каюте. Он и для себя закрыл множество путей, публично взяв чужеземку в жены. Но так потребовала его страна. Мы заложники одной ситуации.

Я прижала ладонь к губам, не в силах справиться с эмоциями.

Лиам и генерал играли в гляделки. Растерянные глаза Лиама наполнились решимостью, и он рванул кортик с пояса, сжав губы в белую нитку.

— Что ж, генерал. Если настаиваете! — его буквально трясло от гнева.

Он ненавидит, когда на него смотрят как на труса. Он безупречен, командор в сияющем мундире, пример для каждого. — Я принимаю вызов!

Генерал повернулся ко мне.

— Иди ко мне, — его пальцы сомкнулись на рифленой рукояти ритуального кинжала. У григорианцев он всегда при себе, потому что только это оружие можно использовать в поединке — или голые руки. Но нож лучше кулаков. — Подойди для ритуального поцелуя, Рива.

Шея, плечи, спина — почти все тело покрылось мурашками. Нет, я боялась не его, а самой сути этих слов. Я его жена, он хотел поцеловать меня перед боем, словно я григорианка.

Я приблизилась, почти не чувствовала, как кладу руки ему на предплечья, как его пальцы охватывают мои локти в странном, тесном объятии, и он прижимает меня к себе. Я подняла голову, не глаза — не хотела встречаться с янтарным чуждым взглядом. Но наши губы соприкоснулись — теплое, шершавое прикосновение. Совсем ненадолго — это традиция, а не чувства. От чувств григорианцы жен не целуют.

Он отпустил меня и повернулся спиной, а я пыталась прийти в себя после поцелуя, и успокоить бешено стучащее сердце. Самое главное, не показывать чувств… Они сделают меня слабой.

Лиам вышел в центр кают-компании. Злой, красный, он выглядел сияющим и карающим в своем шикарном мундире. Кортик, зажатый в руке, превратился под светом корабельных ламп в сверкающее лезвие длиной почти с мое предплечье.

Он тяжело дышал, но был готов драться — впрочем, не факт, что выстоит. Но он не мог отказаться, не мог выставить себя трусом на глазах команды, высокопоставленных политиков и их жен.

Генерал на голову выше и выглядит тяжелее. Плюс броня, которую он не снимет — он пришел в ней, имеет право в ней остаться. Я смотрела, как они кружат друг против друга — прямой Лиам и чуть сгорбленный Эс-Тирран, следя за каждым движением противника. Генерал прихрамывал.

Я все еще не верила, что будет бой.

Казалось, этого не может быть. Сейчас что-то случится, они рассмеются, пожмут руки, разойдутся. Но напряженное дыхание Лиама выдавало — это не шутка. После первого же выпада его лицо покрылось испариной: генерал метил в артерию. Ритуальный кинжал едва не вонзился ему в горло. Он был настроен убить Лиама — быстро, не затягивая.

После следующего броска Лиам отшатнулся так резко, что фуражка слетела на пол. Он раздраженно скривил губы, на потный лоб упала прядь. С каждым ударом Лиам злился все сильнее, понимая, что противник силен, а главное — вынослив.

Они еще ни разу не достали друг друга — Лиам уклонялся. Но он уставал. С каждым неудачным выпадом он раздражался, генерал был в броне, ему приходилось метить в лицо или горло, чтобы ранить его. Несколько раз кортик задевал броню.

Не очень справедливо, но на Григе свои понятия справедливости. Да и не заслужил ее Лиам.

От резких движений мундир стал выглядеть небрежно, волосы сбились. Командор не выглядел как на картинке — картинка и война не одно и то же. А он уже давно не был в бою.

Офицеры смотрели на них, не зная, что предпринять. Женщины испуганно наблюдали за боем — и я тоже. Некоторые смотрели и на меня — ксено-этик Эрик пялился почти в упор. Он все понял: что у нас был негласный договор с генералом накануне, что все это — лишь уловка, чтобы заманить Лиама в ловушку. Эрик рисковал. Но он сам раб, он ничего не сказал Лиаму, в надежде, что Эс-Тирран сделает свое дело.

Вскрикнула офицерская жена, и я обернулась.

Бой стремительно шел к развязке. Следующий выпад Эс-Тиррана был удачным: на мундире появился разрез, сочившийся кровью — прямо по центру груди. Лиам остановился, прижав ладонь к ране, словно пробуя на ощупь. Затем упрямо опустил руку и остался на арене. Он пошел влево, обходя генерала, чтобы выбрать позицию для атаки.

Он устал от изматывающего боя. Я видела по его глазам — злым, упрямым, но загнанным. Ему не хватало выносливости тянуть — он сдавал.

Кто-то предложил остановить бой, но никто не решился вмешаться или помочь командору.

Эрик рассказывал заместителю Лиама, чем это грозит по григорианским законам. Если один выходит из поединка — победитель мог требовать от того, кто сдался практически всего. Не очень удобный политический рычаг, но Григ обязательно умело им воспользуется.

Еще один выпад — Лиам едва увернулся, он уже спотыкался.

Заместитель с кем-то связывался по срочной связи. Эрик что-то встревоженно пояснял рядом, жестикулируя. Одна ладонь изображал Лиама, другая — генерала. Он пояснял на их примере, чем все закончится в случае победы одного или другого.

Следующий выпад я пропустила. Лиам устал, он стоял уже неподвижно, крепко стиснув кортик.

Быстро обернулся на трибуну, где стояли Эрик и заместитель командора.

— Послушайте, — начал Лиам, облизав окровавленные губы. Я догадалась, что он хочет остановить бой, но не решался сказать это вслух. Признать трусость. Но и умирать ему не хотелось.

Только сочувственные, но решительные глаза заместителя сказали о многом — приказа останавливать бой не было. Если на кону оказывается политика, никто не станет рисковать. Проще принести Лиама в жертву за его ошибки, а мир останется миром — со своими выгодами и плюсами. Поединок ведь личный, а не государственный.

Лиам это знал. Может, поэтому и молчал, понимая, что ему не помогут — чтобы хотя бы умереть достойно.

Еще один бросок: кинжал Эс-Тиррана вошел в шею сбоку. Он вынул лезвие, выпустив из раны фонтан крови. Она окатила броню генерала.

Лиам повалился на колени, пытаясь зажать рану. Он давился словами и кровью, она брызгала изо рта, пока он пытался что-то сказать. Смотрел он на меня. О, понимаю, ничего хорошего он сказать мне не мог.

Он так и не смог выдавить ни слова — упал ничком. Рука безвольно упала с раны. Кровь сначала била фонтаном, затем потекла слабее, пропитывая парадный испачканный мундир, но на красном бархате пола почти не была видна. Все кончено.

Я смотрела на труп Лиама и чувствовала себя оглушенной. Сердце, кажется, остановилось.

Все кончено — и только началось. Я не знала, чем все это закончится для меня. Лиам погиб, но в глазах всех я стала виновницей его гибели, пусть все понимали, что я лишь инструмент в сегодняшнем бою.

Решающий удар сделал Эс-Тирран, но вряд ли кто-то будет смел настолько, чтобы обвинить его. Он остановился, тяжело дыша, и оглядел притихший экипаж Лиама, словно приглашал к бою следующего.

Уставился на меня. Желтые глаза стали ярче от адреналина.

Смотрел лишь секунду, затем отвернулся.

— Кто желает оспорить бой? — крикнул он, но формально, чем от сердца.

Победил он честно, и знал это. По-другому не могло и быть, поединок был хорошо спланирован, чтобы расправиться с Лиамом по закону. Все учтено. Но, как и полагается, с кинжалом в руках генерал устало ждал желающих предъявить обвинение в убийстве, если посчитают его таковым.

Смельчаков не нашлось.