Чудовища

11 — Изобретение и наказание (Михей)

Всегда будь готов к наказанию!..

Ибо сказано в Предписании:

«Что — грех, и что — добродетель,

Коль то и это — деяния?»

Это что ж, всё одно накажут?!

© Заповеди Мастера У

Коли не брать во внимание приготовления, с колодцем я провозился целый Божий день. Все оказалось не так просто, как помышлялось вначале. Хорошо еще, что погода поспособствовала — весь день светило солнышко и таял снег. Прежде всего надо было приладить к колодцу два прочных столба с дырками сверху. И ведь надо же, чтобы они были на одном уровне! Вот с этим я долго провозился.

В конце концов одолел и продел в дырки прочную палку, к одному ее концу прикрепил деревянное колесо, а на другом приделал набалдашник. Посередине палки приладил полое полено и привязал к нему цепь с ведром на конце. Теперь можно было крутить колесо и поднимать из колодца ведро с водой.

Хорошо бы еще сверху дашок приделать, но то уже опосля, как отдохну. Солнце закатилось, и ангелы Господни-то уже начали зажигать звезды на небосклоне. Несмотря на поздний час, Любава опробовала результат моих трудов и осталась довольна:

— Вот, теперь хоть смогу воды набрать, коли ты опять весь Божий день по сугробам шастать будешь, — заключила она и тут же схватилась за брюхо: — Ох и резвый же малец.

Я положил и свою руку на ее изрядно опухшее чрево. Моя рука против ее — что лапа медведя около ладошки ребенка. И вдруг так сильно захотелось поскорее увидеть сына, ну, или дочку, не знаю, как там Бог даст. А ведь уже недолго осталось, со дня на день должен был явиться мой первенец на свет Божий.

— Тимофеем назовем, в честь деда, — решил я, хотя деда я уже совсем не помнил, разве что из рассказов матушки. Сколько же там человеку отмерено? Три десятка лет, не более. Дед-то у меня долгожителем был, только под конец четвертого десятка помер.

— А коли девочка?

— Тогда ты имя придумывай, — улыбнулся я.

— Давай в дом пойдем. Холодно.

Ту ночь я спал словно убитый. На утро проснулся от истошного стука в дверь. Кто-то дубасил так, словно намеревался разбить дубовые доски.

— Ну, кого там еще черти принесли с самого утра?! — прикрикнул я, отстраняясь от теплой и сонной Любавы.

— Какого еще утра? Ты в окошко глядел?! — послышался знакомый голос. — Уже давно последние петухи отпели!

Разрази меня гром! Да это же голос нашего батюшки! Я вмиг пробудился и, сев в кровати, начал быстро напяливать валенки. И что ему понадобилось в такую рань?

Кое-как накинув тулуп и отворив дверь, я увидел священнослужителя Пахомия. Полнотелый и пухлощекий, он весь трясся от негодования, да так, что его длинные широкие уши, висевшие до плеч, крупно дрожали. А это, насколько мне ведомо, весьма тревожный знак.

— Ты что же учудил, Михей?! — с порога начал он.

Я вышел из дома и осторожно затворил за собой дверь, чтобы не потревожить Любаву. После чего склонился к нему, я-то был на целую голову выше, и полюбопытствовал:

— Что случилось, батюшка?

— Вон! Вон что! — Он схватил меня за рукав и поволок за собой куда-то за дом.

Я уже и так уразумел, куда он меня тащит. Еще до того, как увидал свой колодец. Колесо было сломано и валялось на земле, полое бревно снято и разбито в щепки, а длинная палка сломана. Вокруг стояло несколько молодчиков из нашего села.

— Что же энто… — только и смог вымолвить я, замерев на месте.

— Что?! — обернулся ко мне раскрасневшийся Пахомий. — А я поведаю тебе что! Энто нарушение одиннадцатой заповеди!

— Но…

— И не пытайся лукавить, нечестивец! — взмахнул руками поп. — Ты сделал энто! Ты! Честные люди своими глазами видывали!

Я глянул на стоявших поодаль молодчиков, потом на Пахомия, и заметил:

— Я и не помышлял лукавить.

— Как ты мог? Поведай! Как? Как Лукавый овладел твоим разумом и подвиг на презренные деяния?

— Жена попросила, — ляпнул я и тут же пожалел. Черт! Не надо было еще и ее вмешивать.

— Жена?! — округлил глаза Пахомий, и его длинные уши задергались еще сильнее. — Жена?!! Вот ведь как действует Лукавый! Не зря же говорят, женщина — сосуд греха! Энто же из-за нее и случилось грехопадение! И как токмо жена твоя докумекала? Как прознала о механизме бесовском? Неужто по наущению Лукавого?

— Да где там! — спохватился я. — Она же такое в своей родной слободе видывала! Было там такое колесо, сам видал, еще до того как ее мне сосватали!

— Вот ведь бесовское семя! Был бы в тех краях благочестивый пастырь, он бы такого непотребства не допустил!

— Жена-то беременна! — попытался вразумить его я. — Ей тяжело…

— Ты совершил грех изобретательства! Тот самый, из-за которого случилась Катастрофа и Великая Зима!

— Но я же просто приладил колесо к колодцу, чтобы жене было легче воду набирать! — И не думал отступаться от своего я, хотя и понимал: бессмысленно и нелепо, коли поп решил, что энто нарушение одиннадцатой заповеди.

— Ты кем себя возомнил? Думаешь, можешь играть в Бога?

— Нет, — признался я.

— Ты хоть помнишь то, что в Святом Писании об одиннадцатой заповеди сказано, нечестивец?! — И, не дав мне и слова втулить, он упоенно начал цитировать: — Кто пользуется механизмами, будет действовать механически. А живущий механически, будет иметь механическое сердце. Тот, в чьей груди бьется механическое сердце, утратит первозданную чистоту и доброту. А без первозданной чистоты в жизни не останется счастья…

— Батюшка, но я же…

— А саму одиннадцатую заповедь помнишь?

— Помню! Одиннадцатая заповедь гласит: не изобрети себе механизма ни облегчающего труда твоего, ни облегчающего убиения зверя лесного, равно как и водного, и небесного! Ибо изобретательство есть мерзость пред ликом Господним, и кара небесная падет на того, кто упадет во искушение изобретательства!

— Так что же ты нарушаешь ее, нечестивец?! Разве Отец Наш Небесный не дал нам все необходимое? Разве не полнятся воды рыбой, а леса — зверем, разве не родит земля щедро да обильно? А тебе все мало, нечестивец? Зачем вмешиваться в естественный ход вещей? Зачем менять то, что создал Господь?

— Но мы же избы строим! Почему нельзя построить колодец?!

— Избы мы строим испокон веков! И поля засеваем, и на зверя охотимся, и рыбу ловим! Энтого достаточно! Не надобно ничего выдумывать да изобретать! Или ты хочешь, чтобы все повторилось? Ты хочешь новую Катастрофу и Великую Зиму?

— Нет, — вздохнул я, понурившись, — но разве же из-за колодца наступит Катастрофа?!

— Так ты еще и перечить смеешь! Негодник! Гордыня тебя обуяла! Оттого ты и впал во грех изобретательства! Из-за гордыни! Кем ты себя возомнил?

Я только тяжело вздохнул, а что еще делать, коли слова тулить супротив егошнего бессмысленно? Пусть побеснуется, а там, глядишь, и угомонится.

— В монастырь! — распалился поп еще более. — В монастырь негодника! На хлеб и воду! Да епитимью совершать! В смирении и покаянии!

— Что? — удивился я. — Батюшка, вы чаго? У меня жена беременная!

— Спасение души важнее дел мирских! В монастырь на сорок дней! Грехи отмаливать. А как покаешься, тогда уж и воротиться сможешь.

— Но как же она без меня? Кто ей воды принесет?

— А вот раньше думать надо было! — выпалил он и двинулся прочь, и молодчики за ним, один за другим, все с мрачными рожами. Один даже толкнул меня плечом, словно не заметил.