Место в будущем

«Такая глупая ошибка сожгла мне мозг!» — проронил я во сне, летая по облакам. «И в тот раз я действительно нарушил ТБ!» — вторил еще один я в совершенно других декорациях, свойственно странным снам перемежающихся друг за другом без толики возмущения и удивления. Почему-то я видел эту несостыковку, как сон над сном, но так же не мог возразить, выслушивая себя в нескольких экземплярах. Нет, не физических себя от третьего лица. Лишь как поток мыслей от разных голов или из разных ртов.

Нельзя было понять, почему мне то не снятся сны, то снятся действительно странные: и слова докторов о том, что в первом случае я сплю хорошо, а во втором — плохо — лишь пустой звук, ибо чувствую я себя после пробуждения по-разному. Впрочем, у них найдется оправдание и этому. Такому оправданию я не смогу ничего противопоставить. В этот раз пробуждение было крайне паршивым: липким, закостенелым, прямо как моя кожа и кости после последней прогулки. Я не открывал глаза, но чувствовал, что уже не сплю, после чего вновь услышал непокидающего меня Фолкса:

— Не открывай глаза. Иди назад. — так же безэмоционально, почти синтезированно.

— Не-е-ет… нет-нет-нет, твою мать, — в поисках наушника я раздирал свою кожу, отчего убедился, что его все же нет. Этот козел смотрит за мной, он знает все мои перемещения, он следил за мной постоянно через чип! Это незаконно! Но разве есть дело жертве до этого?

— Не открывай глаза. Иди в реакторную. — снова раздалось.

— Пошел ты, Фолкс, ты понимаешь, что тебя посадят на сотню лет за то, что ты творишь тут?

Голос в голове замолчал, и мне не пришло в голову ничего умнее, кроме как сделать все на зло Моргану — наоборот: я медленно выпрямился, держась за стол Китакадзе и, как бы выполняя некий ритуал, открыл глаза.

Комната была во многом такой же. Я посмотрел на «экран», похожий теперь на усыпанное красными звездами ночное небо. Эти лампы создавали чуть ли не лучшую освещенность, чем приглушенные общие светильники, медленно пульсируя (неужели, так много узлов вышло из строя?). Ужаснувшись, я осмотрел сам экран, явно поросший какой-то ржавчиной и даже плесенью, причем эти проявления возраста и заброшенности переходили на стены вокруг: металлические панели так же, как и экран, украшались линиями схемы системы автоматического управления, но они были составлены из стекающих жидкостей разного рода, каких-то царапин и изъянов. Здесь не было ничего, что было бы чисто и не тронуто, как я видел раньше: и зрение мое в таком полумраке пришло в норму, обнажив кошмар, за которым следовала моя голова как турель: подтеки, разводы и грязь заходили на пол, на потолок. Приглушенный свет уже не казался вынужденной мерой в условиях высокой безопасности и экономии электрических рассеиваний при больших помехах: хотя это и было так, грязь еще больше закрывала продолговатые подвешенные в углах между потолком и стенами осветительные приборы. Я обернулся назад, на стол, за который взялся, мое дыхание прервалось.

Стол — это ничего. Он был поросшим грязью, отвратительный, с каплями непонятных жидкостей на столешке: но он все же был ничем по сравнению с состоянием ящиков, изнутри которых вытекала жижа черного или какого-то темного цвета, местами равномерно распределившаяся на полу и отражавшая непонятные следы опаливания потолка, а местами — сгущавшася до состояния каши и уже пыли.

— Иди назад. Иначе я включу обоняние.

— Что? — сказал я, услышав совершенно незнакомый голос. Он был ни на что не похож: ни на моих родителей, ни на коллег. Ощущения синтезированности тоже не было, лишь искусственная холодность, самоцензурная сдержанность.

«Я схожу с ума» — промелькнуло у меня в голове, после чего на взгляд попалась деталь, вновь повергшая мой внутренний голос в полное молчание: лужица жидкости, растекшаяся на полу, подпитывалась из двух ящиков: Китакадзе и еще одного — неназванного коллеги. В моей голове уже нашлись ответы на все вопросы, но я не мог в это поверить, начав хвататься за волосы. Багровый относительно свежий поток подпитывал подтек из шкафа 1. За ним оставались лишь черные пылевые разводы ленивой уборки шкафа 2, едва заезжавшие на границы шкафа 3 — моего шкафа.

Засохшая кровь, просочившаяся когда-то сквозь узкие щели в ящике снизу, повергла меня в панику, от которой я подбежал к шкафу Китакадзе и начал плакать. Я не чувствовал ничего, кроме ужаса и отвращения, сию же секунду поддавшись рвотным позывам. «Пауза!» — кричало мое сердце, болевшее от стресса, омывшего меня в этот момент. Мне было достаточно, но что-то дернуло еще пару раз пнуть шкаф, приоткрывший свою дверку: увиденное мной ситуацию только усугубило.

Мне хотелось выбежать оттуда. Нет, мне надо было выбежать оттуда: я подбежал к двери и начал стучать по ней кулаками изо всех сил, поддаваясь панике. Мои сопли размазались по ее затхлой поверхности, а кулаки лишь сбивались в кровь — все было бессмысленно. Факт того, что я не мог выбежать, пугал еще больше, будто опуская меня снова на пол: копья, вонзившиеся сейчас в мои колени, поворачивались на месте, глаза вылезали из орбит сами, но что-то во мне еще держалось, что-то не давало окончательно сдаться.

— Уходи обратно в реакторную. — вновь раздалось у меня в голове, — выбора нет.

После этой фразы я скатился еще ниже по двери, представляя из себя лишь поникший кусок мяса без возможности двигать конечности. Это был мой предел. Предел по переживаниям, пронзающей боли, что теперь шла оттуда же, откуда шел и голос. Мне будто прижигали рану изнутри — не ради спасения, но ради истязания: протяжно и отвратительно, ни на йоту не так, как я себе представлял до этого.

— Морган войдет сюда через десять минут вместе со своими «помощниками». Если ты хочешь жить, иди назад. — эту фразу я слышал словно сквозь воду, но, что меня действительно заставило остановиться в своих страданиях, так это факт появившегося выбора, как бы это странно не звучало. Тело меня слабо слушалось, и я лишь отполз чуть в сторону от засохшей крови и мокрого места моих соплей.

— Китакадзе и Мэйсон не успели уйти. У тебя есть шанс. — вторил голос в голове.

— Какой… смысл..? — деструктивное начало взяло во мне верх, отдав приказ мышцам тот час же расслабить руки.

Я упал на нос, хотя ощущения от этого на фоне головной боли были словно массаж — даже приятны. Из последних сил я повернул голову на бок и лег на щеку, после чего почувствовал… этот запах. Еще один позыв дошел до моего горла и высвободил лишь небольшое количество желчи и воды — в остальном я был полностью пуст. Гниение плоти настолько ударило по моему носу, что зрачки мои сузились, а сознание было готово улетучиться: хотя именно это активировало инстинкты самосохранения, что дали подпитку, второе дыхание гудящим составам, пробегающим по моему телу. Я кое-как встал, опираясь на стол, и поковылял обратно: в пещеру спасения, будто бы древний человек. После того, как я встал и дотронулся до ржавой стены, мысли окончательно покинули меня. Будто на автопилоте, ноги несли меня по мосту вдаль: в блоки, до которых в поиске Каори я бы дошел только через пару лет.

Я подходил к блокам: H, G, K соответствующих номеров, но все они были закрыты: просто не разблокировали свои двери передо мной. Тишина, сопровождавшая меня в этом походе, не развеивалась ни на секунду, а потому мне не оставалось ничего, кроме как идти завороженному дальше: вглубь комплекса.

Где-то после блока O-015 я обнаружил, что далее идет лишь транзитный лифт. Удивительно, как дымка скрыла его шахту от меня, гуляющего в начале. Я шел мимо U-021, и X-024, но не заходил ни в один из них: они просто были закрыты. Зато лифт, к которому я приближался, заманчиво стоял открытым на данном уровне. К слову, именно к нему вели все мостки — прямой линией от самого входа. Рельсы продолжались внутри лифта, но здесь они были будто разбиты. Впрочем, здесь все было разбито…

Подходя к лифту, глаза вдруг начали передавать нормальный сигнал моему мозгу, вернее, он смог интерпретировать то, что ему передавали: все конечные блоки, что я проходил, были аналогичны A, B, C, но отходя уже дальше, мне в глаза попалось то, что почти под каждым блоком на определенном расстоянии есть еще — скрывавшиеся за дымкой ранее, теперь словно открывшиеся моему взгляду, они отвечали на многие вопросы, в том числе и на B-001. Другое дело, почему эта дымка рассеивалась сейчас?

Уже в двух шагах от моей цели — лифта — мной было подмечено, что лифт этот имеет множество остановок, и не обязательно этажи были друг над другом. Так, нижний этаж, ведущий к чуть отодвинутым блокам под теми, что я уже видел, имел выход из лифта, перпендикулярный главному проходу, а далее он заворачивал налево.

Более того, дымка сходила окончательно, показывая мне сложную структуру устройства помещений здесь. Главный путь, в котором я работал, был лишь, что называется — этим самым главным, где буквы блоков соответствуют своим номерам. Подобно грани перевернутой пирамиды, блоки составляли сложную наклонную ступенчатую структуру. Воспользовавшись лифтом (шахта которого была наклонена) и пройдя на этаж ниже (все двери и механизмы работали без моего ведома), я обнаружил блок Z-25, что говорило о том, что они действительно были смещены по числам по неведомой мне причине. Уже далее, дойдя до самого конца, и не понимая, почему это было так просто для меня, я увидел отсутствие блока A — вот причина, по которой эти номера были смещены. В принципе, это было максимально логично, но какая технологическая потребность заставила сделать это настолько странно и… почему я самозабвенно шел к B-001? Может, потому что Китакадзе мне говорил о ней? Зачем он говорил, если до этой комнаты так сложно добраться?

Тем не менее, я не торопился зайти внутрь, осматриваясь. Входы в блоки были с разных сторон, что порождало необычную витиеватость пути перемещения, хотя номинально все было подвержено стандартной логике. Кстати говоря, и блоки «пропадали» начиная с первых букв: отважившись заглянуть, я обнаружил, что снизу не было B, а под ним — C, и все это сходилось в блоке Z снизу. Возможно, эта структура сот, модульности сделала и странную разметку, и, что более важно, сделала существование такой «хлипкой» конструкции возможным, ведь, как я раньше смотрел: блоки держались на металлических балках-подвесах по углам. Теперь ясно, что это были лишь вспомогательные крепления, и все по сути держится на позвоночнике — блоке Z. Очевидно, внутри была строительная конструкция, стержень этого метаболизма.

Почему же тогда главный вход был расположен на самом верхнем уровне, а не на нижем? И почему с противоположной стороны не сделано аналогичного: там был лишь купол, свободное пространство, показавшее мне свои обветшалые своды после этой прогулки. Вероятно, это было сделано, потому что мы находимся под чем-то: конечно, под лабораториями станции.

Со временем ко мне возвращалась не только моя голова и ясное зрение, но и слух с вестибулярным аппаратом, давшие не лучшие ощущения от качающихся на скрежещущем металле блоках. «Да, конструкция была довольно добротной, но, судя по всему, жесткости ей не всегда хватало, а потому местами штукатурка и обвалилась — вот пустяк-то.» — говорил я себе, успокаивая, хотя на самом деле такого рода нагрузки не должны были привести к полному превращению комплекса в заброшенный завод, коим он сейчас являлся. В отличие от всего прочего, эти помещения не показывались передо мной в другом виде, лишь скрывая свою обшарпанность, разруху в тумане, дымке, не дающей рассмотреть даже мерцающий источник света снизу, теперь превратившийся в обычное гипертермолюменесцентное тело — болванку, требуемую для передачи тепла. Действительно, это же был реактор.