Место в будущем

Я отметил для себя, что в глубокой серости не было единственного по-настоящему ценного для меня — окна. Отодвинув шторы, я почувствовал их приятную мягкую поверхность, но за ними не было ничего — просто сплошная заливка, через которую, конечно, ничего не было видно.

Что ж, эта квартира больше не принимает меня, поэтому делать нечего — нужно идти в квартиру Каори.

Я нажал кнопку связи.

— В чем дело? — донеслось с той стороны.

— Мне нужен доступ к квартире Каори и… я не знаю, где она живет.

— Доступ я тебе уже дал, просто иди в конец коридора и смотри, какая дверь откроется. Сложно? — рявкнул он последнее слово.

— Ясно, — сухо ответил я и сбросил.

Мне ничего не оставалось, кроме как последовать совету Фолкса. Действительно, ведь я так уже делал, как только приехал. По мере моего продвижения по коридору многие двери сигнализировали об отсутствии допуска, пока, наконец, я не дошел до нужной, что быстро отъехала в сторону: передо мной открылась квартира Каори Китакадзе.

Когда первые миллиметры вида показались, я уже понял, в чем дело: ее квартира тоже предстала передо мной как набор прямых, но то же время скругленных поверхностей, местами повторяющих форму мебели. Бесцветная серость, почти полное отсутствие на ней теней осложняли ориентацию в незнакомом пространстве, но мне помогали «заботливо расставленные» ориентиры: на серых бестонных предметах лежали сувениры: здесь были и четки, и цифровая рамка, и статуэтка в египетском стиле, и, в отличие от моих, нормальные шторы — почти единственная крупная поверхность, чью текстуру я мог разглядеть. Это были легкие, оливкового цвета куски грубой ткани с, опять же, каким-то средиземноморским или египетским рисунком: оливковая ветвь, древнеегипетские узоры и письмена. Я бы никогда не повесил настолько вычурную вещь у себя дома, но Каори, по всей видимости, любила подобное.

После легкого осмотра я приступил к более конкретным поискам, зайдя для начала в ванную комнату: здесь, как и везде, было много неискаженных моим «разумом» деталей, а также холодные серые поверхности без световых эффектов на них. Глаз бегал по комнате в поисках зеркала, но оно, видимо, было также «залеплено» серостью. После этого я заглянул в ванную, поднял крышку унитаза, хорошенько просмотрел раковину, но не заметил совершенно никаких следов жизни здесь: оно и понятно, ведь Каори пропала давно, но… следы борьбы? В любом случае, заметить можно было только следы борьбы со старением кожи: вездесущие баночки с кремами, губки, щеточки — забавно, что некоторые из них были серыми, прочие — нормальными, и сгруппированы они были именно по такому признаку… Серая, по всей видимости, мыльница и какой-то гель стояли в самом дальнем углу, остальное же, пусть это будет «цветное» в контраст серому, стояло под рукой.

Было очень интересно играть в детектива, но я не совсем понимал, что я могу найти здесь и… могу ли я вообще рыться в женских вещах: вроде бы и ради спасения, но разве имеет смысл искать зацепки здесь, если ясно, что Каори ушла в реакторную?

Я вышел обратно в комнату, осмотревшись снова. Планировка, к слову, была абсолютно такая же, как и моя. Руки очень сильно тянулись потрогать расставленные в интерьере сувениры, но я едва сдерживался, чтобы не сделать этого — дабы не оставить улик. Единственное, что я потрогал — это шторы, чуть отодвинув их, дабы посмотреть вид из окна: его не было, монотонный серый вновь поглотил пространство. Далее я заглянул под кровать, внимательно осмотрел мебель (будто бы она показывала мне что-то кроме этого самого серого) и покрутился на месте несколько раз в поисках чего-либо ценного. Может, я что-то должен был найти? Стоило «позвонить» Моргану.

— Мистер Фолкс.

— Да..? — нехотя ответил он, поняв, что я впредь буду донимать его.

— Что искать в комнате Каори?

— В смысле, что искать? — сказал он, явно раздражаясь.

— Ну… — я мямлил, не в силах сразу сформулировать нужное.

— Послушай, тебе надо искать что-то, что наведет на след. Я не был в ее квартире. Я так понимаю, ты ничего интересного не нашел? — он как будто выдохнул, спустив свою злобу, и начал разговор «заново», как бы свежим тоном.

— Нет, ничего такого.

— Ищи лучше. Смотри под мебелью, в шкафах — в общем, ищи тайники. — он напутственно говорил, пока мой звонкий голос не перебил его.

— Тайники? Вы хотите, чтобы я тут все вверх дном перевернул? — я отшагнул назад, оперевшись о стену.

— Если ты этого еще не сделал, значит, ты плохо ищешь! — его тон изменился на более грубый.

— Я не буду тут что-то трогать. А если она узнает, что я копался в ее нижнем белье?

— А что лучше: покопаться в нижнем белье и найти ее, или же держаться своих принципов и оставить на верную смерть? — он сказал, сделав паузу, которую я заполнять не стал, лишь бегая взглядом по комнате.

— Ты, видимо, не понимаешь, Рома, — он будто по экспоненте увел из своего голоса тревогу, после чего начал разговаривать совершенно монотонно, — если ты будешь сейчас вертеть носом от реальной работы, прикрываясь своими «моральными устоями», мы рискуем никогда ее не найти.

— Вы так говорите, будто мы ищем ее оставленную в пустыне без воды и еды! Что произошло на самом деле?! — я решился что-то ответить, но, будто незамеченный, получил еще порцию пономарских чтений.

— Она пропала — и это все, что я знаю.

— Но она пропала на станции, а не на поверхности.

— Я бы не был в этом так уверен. Так или иначе, какая разница, если поставленная задача — ее найти. Должны ли мы сейчас упускать ценные улики просто из-за выдуманных тобой ограничений? Люди веками и тысячелетиями отступают от вбитых в голову идеалов ради рационального подхода, ради решения проблем — не будь же идиотом! — он даже восклицал так, будто специально зачитывает текст, сдерживая эмоции.

— Люди всегда имели границы!

— Правда? Ты был когда-нибудь на суде? — я понял, что он осадил меня, и хотел съехать с темы, в которой он явно лучше разбирался, но не мог, как завороженный отвечая односложно и так, как желал Морган.

— Нет…

— Вот именно. Люди придают большее значение раскрытию преступления, попыткам догнать ими построенную справедливость, нежели интересам жертв, особенно в части приватности. Даже если их права нарушаются, кому какое дело: особенно в суде присяжных. Или ты думаешь, что они все считают, что вмешиваться в частную жизнь — нормально, то ты сильно ошибаешься. Они лишь двигают свое «хорошо» и «плохо» в нужное место, дабы не мешать процессу.

— Есть же система противовесов этому: следователя могут покарать за превышение должностных полномочий, прочих — за вторжение в частную жизнь! — я крикнул, словно пытаясь противиться его домыслам еще сильнее.

— Одного следователя, за грязное дело — пожалуйста. Но система не будет съедать себя изнутри. Люди бессознательно отталкивают моральный принцип, согласно которому они бы добивались абсолютного исполнения тех или иных запретов — это не рационально.

— Люди — не роботы, им не свойственно вечно думать о рациональности и стремится к ней! Это бред! — я ударил кулаком стену, после чего стиснул зубы: то ли от боли, то ли от злобы вперемешку с недоумением.

— Жизнь сама ведет людей к этому. Вода всегда стекает вниз, обходя свои препятствия, ток течет всегда по пути наименьшего сопротивления. Люди в своем коллективном бессознательном движутся к наиболее логичному и рациональному поведению во временной перспективе. Общество — это тоже самое, что река… — он совершенно серо и беспристрастно говорил эти вещи, невольно вызывавшие у меня ассоциации со лженаукой и эзотерикой.

— Хватит! Это просто какие-то псевдофилософские домыслы. Пустая болтовня!

— Может и так, — сказал он прежним тоном, после чего резко изменил его на более резкий.

— Ищи тщательнее и не вздумай воротить нос, не забывай, где твое место! — он сбросил вызов, оставив меня наедине со своим гневом, что к последней фразе скорее перерос в какое-то недоумение и отвращение. Фолкс, представ по началу в образе человека-сциентиста, человека-скептика, начал совершенно глупое философское рассуждение, на уровне древнекитайских философов, начав вместо аргументов приводить какую-то болтологию! Этот человек совсем не похож на то, каким строит его мозг после первого впечатления. Конечно, он не смог меня переубедить, видимо, не умея говорить «четко и по фактам», но что он точно умеет, так это выбивать почву из-под ног своим поведением. Или я стал каким-то слишком вспыльчивым?

Что ж, последней фразой Морган ясно дал понять, что не спустит мне с рук побег или халтуру — нужно было лезть туда, куда мне бы не позволила лезть моя совесть. Я подошел к комоду и схватился за ручку на верхнем ящике, после чего медленно, будто бы открывая доступ к тайным знаниям, потянул на себя. Здесь лежало довольно много вещей: начиная от различных платьев и юбок, заканчивая спортивным костюмом. Некоторые из этих предметов были серыми, некоторые — нормальными, и сложены они так же отдельно друг от друга. Я пошарился рукой — ничего не было.

Следующий ящик представлял собой склад нижнего белья, носков, чулков и прочих более деликатных вещей, увидев которые, я едва сдерживал свою фантазию от того, чтобы представить их на Каори. Если в предыдущем отделе комода я почти без сомнений проник своими пальцами в складки ткани, щели между аккуратно сложенными вещами, то здесь я уже просто испытывал небывалое чувство вины — и даже давление со стороны Фолкса не служило оправданием. Что ж, невесомое, гладкое и приятное на ощупь нижнее белье тоже не выдало мне какого-то тайника, что повергло меня в злобу: можно же было не переступать через себя.

Третий ящик был наполнен постельным бельем, другими тряпками, назначение которых я особо не мог понять: то ли это были шторы, то ли скатерти — в любом случае, того всплеска эмоций здесь я не получил. Разум говорил мне радоваться, но какая-то животная частичка глубоко внутри была расстроена.

В последний раз я покрутился на месте, прошелся по помещению, оглядев какие-то укромные по моему мнению места, и решил выйти наружу. Следом был кабинет пропавшей, насчет которого я не питал особых надежд: «Уж если в ее квартире ничего нет, то и на рабочем месте должно быть пусто» — так думалось мне. Несколько шагов к лифту, потом от него — я был у двери, которая также отварилась передо мной. Видимо, Морган уже позаботился, дабы я не трогал его со своими расспросами. Впрочем, не очень-то и хотелось.

Я зашел в уже знакомый кабинет и повертел головой, заметив, что те же холодные металлические стены превратились в сплошную серость, лампы — тоже, источая свет будто бы откуда из-под нее. На удивление, стул Каори не был подстать окружению, вступая с серым со столом в диссонанс. Тут я вспомнил, что в стуле можно что-то спрятать, прямо как в книге «Двенадцать Стульев» — разве что мне нечем было вспороть черную тканевую обивку.

Я сел на этот мягкий стул и откинулся чуть назад, а он, в свою очередь, податливо прогнулся под мою спину, укладывая спать вместо того, чтобы настроить на рабочий лад. Было легко забыть, что я здесь лишь незваный гость. К счастью, я постоянно держал в голове свой статус, спустя десяток секунд выпрямившись и принявшись обыскивать ящики стола. Первый, второй ящики, третий — в них не было совершенно ничего интересного, по крайней мере, из-за того, что я привык, что и Каори, и ее отец пользуются старомодными приборами. Бумага, карандаши, какие-то записи и отчеты, линейки (причем некоторые были металлическими, пластмассовыми, а другие — серыми, ни реальный цвет которых, ни материал, определить было нельзя), клейкие ленты, лазерный наноситель и прочее-прочее-прочее.