Чудовища

— Да что на них концентрироваться? — возразил я. — Я и так на них постоянно сконцентрирован. Вон, могу так сконцентрироваться, что если захочу, чтобы из моей руки вырос цветок, то он вырастет.

И в доказательство своих слов я вырастил целую розу из раскрытой ладони. После чего сорвал ее и протянул Анне. Мне просто хотелось что-то ей подарить. От неожиданности она смутилась, но розу приняла.

Анна выглядела очень бледной. Последние несколько дней она все больше времени проводила наедине в своей комнате, а когда я пытался поговорить об этом, либо меняла тему, либо прекращала разговор под предлогом занятости или еще какой-то ерунды. Но я же знал, что с ней происходит: она медленно умирает. Из-за Алекса. Из-за меня.

Неожиданно я понял кое-что важное: я могу контролировать эту розу, хотя она больше не прикреплена к моему телу. Я чувствовал прикосновения изящных рук Анны к ее стеблю и теплое дыхание на лепестках. Неужели я научился пускать метастазы?

Надо же, получается, бессмертие и правда не за горами, ну, или условное бессмертие. Я и не надеялся достичь столь высокого уровня так быстро. Усилием воли я сделал розу не красной, а белой и сам поразился.

— Как ты это делаешь? — удивилась Анна.

— Дай мне руку, — попросил я и, не дожидаясь, сам взял ее ладонь. После чего усилием воли сформировал из эпителия своей кожи тысячи органических нанороботов и направил их в кровоток Анны. Полчища маленьких воинов направились прямиком к сердцу, где атаковали вирус возбудитель эндокардита, которым Анна, похоже, заразила себя повторно.

— Что ты делаешь? — улыбнулась она, ничего не понимая.

— Я думаю, Диодор прав и не существует ничего вечного. Природа всех явлений — непостоянство. Но я бы не хотел видеть, как ты угасаешь.

Анна мгновенно посерьезнела и выдернула свою руку из моей. Полчищ моей микроскопической армии было достаточно, чтобы победить вирус, но я знал: она заразит себя опять, как только узнает, что вирус исчез. Возможно, на этот раз чем-то похуже возбудителя эндокардита.

Как-то я спросил Диодора:

— Так почему ты считаешь бессмертие чем-то плохим?

— Разве я когда-нибудь такое говорил? — поднял брови он. — Нет, просто стремление к бессмертию — это страх смерти и проявление невежества. Эго вечно цепляется за свои иллюзии и пытается избежать их разрушения. Но это невозможно, любая иллюзия рано или поздно будет уничтожена, ведь у чего есть начало, есть и конец. Какой смысл цепляться за иллюзии? Не лучше ли просто наблюдать за их возникновением и исчезновением?

Примерно так и проходили мои дни на космолете «Магеллан 345». Все постоянно были чем-то заняты: ремонтом корабля, помощью аборигенам или изучением местной флоры и фауны. Я иногда им помогал, удивляясь необычному чувству общности и полезности. Как бы там ни было, это намного приятнее, чем вечная погоня за бессмертием и бегство от смерти. А в мире, наполненном метаморфами, смерть может поджидать за каждым кустом.

Иногда я приходил к Кресу, наблюдал, как он уменьшается день за днем, но так и не собирается стабилизироваться. Он уже сто раз мог бы стать человеком, и мы бы его выпустили. Но он все надеялся, что случится чудо: он каким-то образом сбежит из антиграва и достигнет своего дурацкого бессмертия. Ведь ему до него уже совсем немного осталось!

Мне, возможно, тоже. Иногда я думал над предложением Карима. Сделай он мне его ранее, я бы сразу согласился, но теперь мне этого не хотелось. Люди, конечно, не метаморфы, они общаются и сотрудничают, объединяются в целые содружества, но все равно грызутся ради обретения Силы. Просто по-своему.

Наблюдая за Кресом, я как-то спросил Диодора:

— Вы же помогли мне столько понять, разве вы не можете проделать то же самое с Кресом?

— Я сделал все, что мог, — отвечал тот. — Увы, я не всесилен. Никто из нас не может изменить другого человека, если тот сам не желает меняться.

— Разве не каждая собака обладает природой Будды? — вспомнил я его слова.

— Конечно, каждая, — кивнул Диодор. — Но никто не знает, сколько еще жизней нужно каждой собаке, чтобы проявить свою природу Будды.

День за днем Крес все уменьшался, ведь для метаморфоз необходима энергия, а откуда ее брать, если жрачки больше нет? Остается только жрать свои клетки. Сильнейшие жрут слабейших. И так с каждым разом клеток становится все меньше, пока не остается одна единственная, самая сильная, которая умирает с голоду.

Это и произошло с Кресом. Он так и не понял, насколько порочен такой путь. Что ж, похоже, для обретения понимания ему нужно больше времени, еще несколько жизней, например.

Однако мне не очень нравилась теория реинкарнации, о которой много говорил Диодор. Порой я не понимал, что пугало меня больше: концепция множественных жизней или абсолютная и окончательная смерть. В смерти хоть есть покой, а если жизнь идет за жизнью, то неужели придется вот так вот «кувыркаться» вечно? Впрочем, я старался об этом не думать.

Учитывая предложение Карима, я бы мог продолжать грызню и, возможно, все-таки достиг бы бессмертия. Но теперь мне не хотелось. Сейчас люди опасаются плодить новых метаморфов, слишком уж мы неизученные и опасные. Но, исследовав меня в достаточной мере, люди наверняка попытаются создать других метаморфов, чтобы взять их к себе на службу. К чему бы это привело? Я помню, что творилось на моей планете до Катастрофы. Уж лучше не надо. Какой смысл грызться ради власти, не лучше ли стать человеком?