Жизнь Ленро Авельца

22. Генерал Уэллс (II)

На обратном пути из города меня дважды чуть не сбили свои же – ВВС Шанхая довели нас до моря, и дальше мы шли без сопровождения. Пилот молчал, но один раз оглянулся на пустующее в кабине место, место для Энсона.

Самолёты Армии Земли летели нам навстречу, а у нас почему-то отказало радио, так что мы не смогли ответить на их запрос. Они уже взяли нас на прицел, истошно требуя отозваться, и тут коммуникатор – слава покровительнице Удаче! – заработал, и мы назвали себя.

Во второй раз сбить нас вознамерилась ПВО флота, которая подозрительно отнеслась к вертолёту, прибывшему из осаждённого города, – а может, из-за дождя и у них плохо работала аппаратура.

Короче говоря, с большим трудом я вернулся на авианосец и доложил Уэллсу о своём провале. Зато стало понятно, что из себя представляет преподобный – переговоры с ним вести не получится. Он не будет слушать ни меня, сказал я Уэллсу, ни вас, ни даже Мирхоффа. Он одержим и хочет погибнуть в этом городе; следует рассмотреть возможность его ликвидации или ведения переговоров с окружением, как в операции «Рамадан» мы поступили с Ихабом Куливи.

Уэллс меня внимательно выслушал.

– Я предлагал это Мирхоффу, – сообщил он, – но он не желает слушать. Он уже принял окончательное решение.

– Война?

– Даже Редди возражал, – ответил Уэллс, – но Мирхофф воспользовался «правом окончательного решения». Помнишь, что это такое?

Помнил ли я формулировку, которую сам же придумал! Я наделил генсека всевластием, и теперь армии не оставалось ничего, кроме как подчиниться.

– Я протестовал, – сказал Уэллс, – протестовали штаб армии и военный комитет.

– Он никого не послушал?

– Нет. Вбил себе в голову, что Шанхай слишком опасен и нельзя терять ни минуты. Говорит, это вопрос жизни и смерти для Организации.

Здесь Мирхофф был прав – с определённой точки зрения, конечно. Сейчас весь мир смотрел, как Организация отказывает в защите своей любимой «Сан Энерджи», как бездействует, когда в «зоне особых интересов» убивают людей. По всему миру шли демонстрации «Руки прочь от Джонса!», антиглобалисты всех мастей клеймили Ньюарк и требовали начать переговоры с Шанхаем на его условиях. В Генассамблее назрел раскол, и давно находившиеся в оппозиции к политике Мирхоффа Южная Америка и Азиатский союз наконец получили повод открыто выразить свои претензии.

И всё же существовала ли реальная угроза распада Организации? Сомневаюсь.

Слишком полезна была она для всех участников, слишком важной оставалась эта структура для всего мира.

Нужда в реформах и в смене курса, проводимого Мирхоффом, давно назрела – шанхайский кризис создавал «окно возможности» для деконструкции Организации в её текущей форме и глубоких изменений. Этого и боялся Мирхофф, изо всех сил пытался предотвратить – потому и решил это «окно» залить кровью жителей Шанхая.

Я так и сказал Уэллсу, но, вопреки моим ожиданиям, он со мной не согласился.

– Ленро, – ответил он, когда мы поднялись в командный центр, – Организация была создана только для одной цели. Она была спроектирована для того, чтобы вот это предотвратить. И с задачей она не справилась.

Тогда я слабо понимал, что он имеет в виду, – в крови бушевал адреналин, слова Джонса звенели в ушах, перед глазами стояли толпы на улицах Шанхая, и я не мог поверить, что безвозвратно потерял теперь и Энсона. Я не мог сосредоточиться, плыл как в бреду и когда узнал, что по Шанхаю нанесли первые удары, никак не отреагировал. Осознание пришло чуть позже, когда я смотрел выступление Мирхоффа на Совбезе – он распинался там изо всех скудных сил, пытался демонстрировать жёсткость и хладнокровие перед лицом опасности. Увы, этими качествами он не обладал.

Совбез одобрил его решение и разрешил операцию под кодовым названием «Солнечный удар». Строго говоря, это была формальность – Шанхай к тому моменту бомбили уже несколько часов, а с субмарин Джонса стартовали баллистические ракеты – их сразу же перехватили, приятно изумившись малому количеству. Все города, заявленные Джонсом как цели ядерной атаки, перешли на военное положение, и правительства укрылись в бункерах вплоть до завершения операции. О том чтобы вступить в переговоры, теперь не могло быть и речи – после ракетных запусков любая, даже самая маленькая вероятность завершить дело миром исчезла. После того как Джонс применил ядерное оружие, перемирия быть не могло – только гибель преподобного и всего его окружения, только полное уничтожение всех вооружённых сил Шанхая. Это был не сценарий Германия-1918 и даже не Ирак-2003 – это была Хиросима-1945.

Редди привёл в действие отряды быстрого реагирования и бросил их в долину Янцзы при поддержке ВВС Армии Земли и Гонконга. Вопреки прогнозу штаба Джонс не отдал приказа отступать, и в итоге его военные оказались в полной растерянности – окружённые, без перспектив и надежды. Немногие предпочли умереть, большинство сдались в плен. Операция в «зоне особых интересов» заняла неделю. С самим городом пришлось повозиться чуть дольше.

Первые удары носили тактический характер – нужно было ликвидировать ПРО и ПВО, взорвать ракетные шахты и уничтожить систему обороны города. Редди не был мясником, всего лишь тупым военным, честно исполнявшим приказы. Он надеялся, что, оставив город без защиты, вынудит Джонса и его клику сдаться. Но он ошибся, и вскоре бомбардировщики появились над центральными районами.

Мирхофф подгонял его – требовал работать быстро и максимально эффективно. Генсека не устраивала затяжная война, ему нужен был быстрый результат, и, вопреки протестам Уэллса, Редди пришлось увеличить частоту атак и мощность бомб, сбрасываемых на Шанхай; налёты авиации чередовались с ракетными обстрелами. Во что вскоре превратился город, я даже не хочу рассказывать.

Если вас прельщает вид разрушенных небоскрёбов, взорванных автострад, огромных воронок вместо парков и стадионов, дымящихся руин жилых кварталов, скелетов сбитых самолётов и взорванных машин, людей – без рук и без ног, с оторванными головами и обгоревшими телами, задохнувшихся от дыма или разорванных взрывной волной, – то все фото- и видеоматериалы вы легко найдёте в Сети.

Я не могу смотреть их без замирания сердца. Я слишком привязался в своё время к этому городу, слишком любил мегаполисы, чтобы видеть моё любимое творение рук человеческих в предсмертной агонии. Слишком вдохновляли меня когда-то эти высотки, эти переплетённые магистрали, эти огромные заводы и многоярусные мосты. Слишком горько мне видеть, как умерло первое и главное чудо света – город, созданный людьми и разрушенный человеком.

Шанхай бомбили двенадцать дней – на пять дней дольше, чем шла наземная операция. Когда и где погиб Энсон, я не знаю. Его тело, естественно, никто не искал – если бы и попытались, вряд ли сумели бы опознать среди гигантского могильника, который там устроили наши военные.

Зато точное время и место смерти Джонса задокументировано: думаю, преподобный сам постарался, чтобы весь мир узнал о его гибели – «не мы, но наши потомки».

Он вышел на мост Янпу со своими верными «себастьянцами» – встал, развёл руки в стороны, закрыл глаза и принялся ждать, подставив лицо восходящему солнцу. Он простоял так полдня, пока искусственные мозги нашей доблестной армии наконец-то его опознали и запустили по мосту ракеты. Джонс встретил смерть с высоко поднятой головой и с улыбкой на лице – шёл седьмой день бомбёжек, и он, наверное, считал смерть на седьмой день символичной.

Потери среди гражданских на тот момент исчислялись уже сотнями тысяч. Организация не применила ядерное оружие, хотя в какой-то момент Мирхофф склонялся к этому варианту, но и обычных вооружений оказалось вполне достаточно. Огненные смерчи кружились над городом, он горел сам по себе, но наша великая авиация продолжала добивать остатки армии Шанхая и наносила удары по последним уцелевшим кварталам на окраинах агломерации и в центре, пытаясь пробить защитные слои бункеров, где укрылись последние соратники Джонса.

Подозреваю, среди них мог оказаться и Энсон – если, конечно, он отказался от идеи свести счёты с жизнью. В этом я тоже не уверен, слишком далеко он зашёл в своём саморазрушении, но всё же… Кто знает. По крайней мере, среди «себастьянцев» на мосту его не оказалось – а там были многие из переехавших в Шанхай пацифистов. Грустно, но они так и не поняли, что Джонс вовсе не собирался вразумить кого-то своей жертвой – наоборот, призывал на свою голову долгожданную гибель.

Сожалели бы мы теперь об этой катастрофе, если бы пару тысячелетий назад один иудейский проповедник не предпочёл умереть, вместо того чтобы бороться против зла?

Я не христианин, но знаю все аргументы в этом споре. Безумцев хватало во все времена, не будь Христа, Джонс нашёл бы себе другой архетип и устроил бы другую, не менее кровавую бойню; да и сам Христос ведь не сдался, он сражался до конца и смертью доказал, что прав, и так далее и тому подобное…

Но мир, я уверен, был бы куда более приятным местом, не будь в нём романтиков, таких как Джонс или даже как Энсон Карт, веривших, что «прожить настоящую жизнь» важнее, чем просто жить и давать жить другим.

Кажется, смыслы, которые мы себе выдумываем, чтобы спастись от бессердечной и ненасытной внутренней пустоты, скорее вредят нам, нежели помогают. И если мои слова вас не убеждают, то вспомните Шанхай и улыбку Джонса на мосту – может, она вас убедит. Он умер, так и не осознав, что сотворил, – он придумал себе жизнь, прожил её и умер счастливым, унеся с собой два миллиона человек.

Энсон назвал бы эту смерть выдающейся. Романтичной, может быть, ужасной, но, несомненно, великой. А вот я не вижу ничего выдающего – жалкая смерть жалкого человека, только и делавшего, что обманывавшего себя. Нет ни рая над нами, ни ада под нами – и, погибнув, Джонс не попал на высший суд, где до него донесли бы правду. Он просто исчез – и нет ни его души, ни светлячка сознания, которое могло бы понять и раскаяться. И я не уверен, подходит ли ему такое наказание.

Вскоре после начала бомбардировок мы с Уэллсом отбыли с авианосца и разместились в командном центре на Окинаве. Редди оставался в штабе флота, так что центр на Окинаве нёс бремя вспомогательных функций и занимался в основном логистикой и снабжением. Там было относительно спокойно. Уэллс руководил оттуда действиями ОКО, а мне пока нечего было делать в Нью-Йорке, так что я остался помогать генералу.

Работы было много – поскольку основную тяжесть боевых действий несла армия, разведке и спецслужбам оставалось отслеживать и обезвреживать агентов Шанхая в Сети и остальном мире. Движение «Руки прочь от Джонса!» приобрело характер массовой истерии, и ОКО пришлось поработать, отделяя опасных террористов от пустоголовых обывателей.

Я советовал Уэллсу не особо прессовать движение – предоставленное самому себе, оно бы скоро зачахло, а вот репрессии подлили бы масла в огонь. Кроме того, я вместе с Уэллсом изучал сведения, полученные от захваченных в плен сподвижников Джонса, – все они подтверждали, Джонс безумен и хотел войны с самого начала. Это несколько облегчило линию самозащиты Мирхоффа перед Генассамблеей и Наблюдательным советом.