Жизнь Ленро Авельца

19. Бог-Машина и «Синяя птица»

Лично для меня всё началось в Мексике, на окраинах Мехикали. Там, где в дурно пахнущих трущобах, вблизи границы США, вырос крупнейший на планете рынок нелегального программного обеспечения, я занимался воистину небогоугодным делом.

Помните, я рассказывал про культ Бога-Машины?

Корпорация «Эневтика», по глупости создавшая новую религию, уже тысячу раз извинилась, уплатила штрафы, предложила страховые выплаты жертвам и, что самое важное, выпустила патч, который мог «вылечить» пользователя нейрокомпьютера от «веры» в Бога-Машину.

Комитет решил не признавать культ официальной религией – не потому, что воображаемые друзья из остальных религий более реальны, а чтобы помочь пострадавшим. Узнай они, что их культ считается не болезненной девиацией, а религией, они с куда меньшей охотой решились бы пройти лечение.

Увы, как часто случается, за первой напастью пришла вторая. Один из тех, кого излечили программисты «Эневтики», основал собственное вероучение.

Антропологически его секту следовало бы считать реформистским ответвлением классического культа Бога-Машины – думаю, Фрэзер и Леви-Брюль гордились бы моим анализом. Новоявленный Джозеф Смит решил, что даже если изначально Бог-Машина был простым багом в системе «Эневтики», то это вовсе не значит, что он в принципе нереален. Бога-Машину можно и нужно создать.

Он собрал команду единоверцев, столь же раздосадованных отсутствием Бога-Машины, и переехал в Мексику, где мягкое законодательство в отношении нейробиологии позволяло проводить рискованные эксперименты. На чёрном рынке Мехикали он купил подержанное железо, собрал небольшой суперкомпьютер и загрузил его миллионом написанных любителями программ. Они были под стать суперкомпьютеру – полные ошибок и наводнённые вирусами. Из всего софта лицензия имелась только у текстового редактора.

Культисты бросили по Сети клич, что скоро соединят свои сознания в одно суперсознание и станут истинным Богом-Машиной. Все дураки человечества откликнулись: в течение недели в Мексику прибыли несколько тысяч человек и образовали коммуну в трущобах Мехикали. Ещё четырнадцать тысяч подключились к суперкомпьютеру дистанционно и теперь безвылазно сидели в своих чуланах в Америке, Евразии и Африке, подключив нейроинтерфейсы в ожидании Судного дня.

Я предпочёл бы разрешить ситуацию из Ньюарка, но спикер Генассамблеи со мной не согласился. Им нужна была картинка для новостей, им нужен был председатель комитета по религиям Авельц, лично ведущий переговоры.

Я прибыл и оценил обстановку. Вице-президент «Эневтики» подтвердил мои догадки: проблема не в том, что психи хотят объединить сознания, а в том, что они, без сомнения, погибнут.

Учёные десятилетиями пытаются оцифровать человеческий мозг, и я внимательно слежу за исследованиями. Теория существует, введена терминология «расширенной личности» (свободные духи, парящие на волнах Сети, сливающиеся и разъединяющиеся по желанию), но результатов пока никаких. Смешно думать, что это получится у коммуны психов.

То, что они хотели сделать, являлось не научным опытом, а ритуальным жертвоприношением, коллективным самоубийством в попытке обрести загробную жизнь. Так что да, Организация в кои-то веки поступила верно, отнеся это дело к моей компетенции.

К сожалению, я провалил переговоры.

Я тянул время и пытался понять: что важнее для них, воссоединиться с Господом или покинуть этот мир? Часто эти вещи синонимичны – здесь же разница могла спасти или погубить двадцать три тысячи человек.

Лидер сектантов вёл себя сдержанно, но я чувствовал дремавшую в нём истерику. Я подбирался к нему осторожно. Допустим, говорил я, ваш компьютер работает; допустим, он может объединить людей в сверхразум и создать Бога-Машину. Но разве этой великолепной судьбы не достойно всё человечество? Почему вы не даёте шанса нам, остальным людям, изучить ваш план, усовершенствовать его и присоединиться? Да, это может занять время, но что такое пара лет перед лицом вечности?..

Я подозревал, что если он до сих пор медлит, значит, его ведут не только религиозные, но и нормальные человеческие мотивы – амбиции и мессианский задор, – а с этим можно работать.

Видимо, я недооценил психопатию сектантов, или переоценил свои способности к убеждению, или просто недостаточно внимания уделил ситуации.

Ребята из ОКО не успели даже использовать ЭМВ-бомбу и вырубить им оборудование. Без всякого анонса или предупреждения сумасшедшие включили свою цифровую мясорубку.

Она выжгла мозги всем подключенным за какую-то долю секунды. Двадцать три тысячи человек погибли – девять тысяч в Мехикали, четырнадцать тысяч подключённых удалённо.

Тот день прозвали «кровавым понедельником», но, если быть точным, в Мехикали было ещё воскресенье, а «понедельник» посчитали по Токио, где умерло полторы тысячи японцев.

Досадно, но меня утешало то, что эти люди сами сделали выбор – в отличие от сотен миллионов, если не миллиардов, погибших по чужой воле. Так что да, не могу сказать, что сильно огорчился. Потерпел профессиональную неудачу, и это было обидно – как выяснилось, не мне одному.

СМИ и Сеть спустили на меня всех собак – имели право, ведь именно моё лицо им демонстрировали все эти дни. Кто-то слил расшифровку моих переговоров с лидером сектантов, и тут же «специалисты по переговорам» и «психологи» занялись анализом моих слов. Они пришли к выводу, что я вёл себя недостаточно аккуратно, слишком резко и фактически спровоцировал массовое самоубийство. На мою защиту, естественно, никто не встал, и некоторые журналисты дошли в итоге до заявлений, что я желал смерти этим людям. Они подговорили родственников погибших объединиться и подать на меня (плюс многострадальную «Эневтику») в суд.

Судебные иски против высокопоставленных чиновников Организации – обычное дело, и этот случай не стал бы исключением, если бы среди сектантов-самоубийц не оказалась внучка зампреда Наблюдательного совета Организации. Он был человек разумный, но хотел добиться правды и инициировал внутреннее расследование.

Меня временно отстранили. Мирхофф позвонил мне и обрисовал ситуацию: по его словам, следствие должно было скоро закончиться в мою пользу. До тех пор он рекомендовал отдыхать и набираться сил, а к отстранению отнестись как к внеочередному отпуску. Мои обязанности легли на Геллу Онассис. Она продолжала держать меня в курсе событий.

Иными словами, я всё так же контролировал свой комитет и вёл наиболее важные дела, только теперь без обязанности безвылазно сидеть в Ньюарке на бесконечных слушаниях ГА. Меня это более чем устраивало.

Я улетел на пару недель в Европу, потом вернулся в США, заглянул в Лос-Анджелес, оттуда направился на Тайвань. В Тайбэе я встретился с представителями некой крупной ТНК, конкурента «Сан Энерджи». Они, зная о том, что «Сан Энерджи» не смогла меня подкупить и ввести в пул своих лоббистов (была такая история, но они не особо старались), предложили работать на них. Я прояснил, что они мне не особо симпатичны, но не любить «Сан Энерджи» у меня больше оснований, так что на временную коалицию я согласен. Мы ударили по рукам.

Эти переговоры, в отличие от тех, что я вёл в Мехикали, оказались на редкость продуктивными, и обратно в Нью-Йорк я летел в благостном расположении духа.

В самолёте, незадолго до посадки, я узнал последние новости. Этим утром, ровно в 8:45 по Вашингтону, все помещения, принадлежавшие корпорации «Синяя птица», наводнили агенты ОКО. Все склады, заводы, офисы, дома топ-менеджеров и директоров, во всех странах, на всех континентах – одним щелчком пальцев, без единого выстрела, ОКО в одночасье ликвидировал крупнейший легальный наркоконцерн.

Психологический шок обрушил рынок.

«Синяя птица», некогда спасённая мной от поглощения южноазиатским «НАТ», давно превратилась в монополиста. Эта корпорация была too big to fail, и её интересы в Организации защищал сам генсек Мирхофф. Даже если забыть о прямых экономических последствиях (парализована оказалась вся мировая торговля лёгкими наркотиками), настоящий удар пришёлся по уверенности бизнеса в завтрашнем дне. На бирже началась паника, акции крупнейших ТНК рухнули, а все обеспеченные национальными государствами активы взлетели.

Если Организация так легко, не считаясь с последствиями, расправляется с «союзниками», то кто на очереди? И где можно получить хоть какие-то гарантии, если всё руководство «Птицы», ещё вчера неприкасаемое и непотопляемое, сегодня в тюремных изоляторах ожидает суда?

Им инкриминировали всё, от подкупа чиновников Организации и отмывания денег до производства и распространения запрещённых препаратов, от заказных убийств до налоговых махинаций. В обоснованности обвинений я не сомневался и сам бы мог выступить свидетелем по ряду пунктов. Но я был удивлён внезапностью и масштабностью действий ОКО.

«Неужели их сдал Мирхофф? – размышлял я. – Уэллс не мог действовать без его отмашки. Или, наоборот, Уэллс в открытую пошёл против генсека?..»

Их конфликт назревал давно, и только глухонемой об этом не знал и не сплетничал в коридорах. Я знал больше остальных – помнил, с каким презрением Уэллс отзывался о Мирхоффе ещё в Африке, как Мирхофф не назначил Уэллса главкомом армии, как унизил его и запретил лететь в Дели; и уж тем более Уэллс не простил ему «Рамадан».

Но они много лет работали вместе и были друг другу полезны. В конечном итоге Уэллс всегда подчинялся иерархии и выполнял окончательные приказы Мирхоффа, а тот в ответ закрывал глаза на многое, что делал Уэллс, когда это обеспечивало результат, и защищал его перед ГА и регионами.

Однако срок полномочий Мирхоффа в тот год заканчивался – он уже не имел права переизбираться.

С уходом генсека уходила и вся команда – ко мне это относилось в меньшей степени, официально я представлял власть законодательную, и состав ГА формировался запутанным путём, по срокам безотносительно к генсеку. Но главком Армии Земли, вся администрация и всё руководство, а также руководитель ОКО должны были уйти вместе с ним.

Может ли быть такое, думал я, что Уэллс решил ослушаться генсека, полагая, что в должности тому осталось немного и теперь терять нечего?.. Безумно. И непохоже на генерала. Мирхофф пока оставался генсеком и мог в любой момент отстранить Уэллса – более того, мог ему страшно отомстить.

Уэллс вёл какую-то игру, но разобраться в ней я не мог. Штаб-квартира в Ньюарке, главный источник слухов и сплетен, была временно для меня закрыта, и круг моих контактов резко сузился. Гелла Онассис старалась что-то выяснить, я сам пытался связаться с Уэллсом через своих телохранителей (сотрудников ОКО), но безуспешно.

Я встретился с Адой, но и она ничего не рассказала: отца не видела давно, местоположение неизвестно, на связь не выходит. Я заметил, что её охрану усилили.

В публичном поле подсказок не нашлось – все обсуждали крах «Синей птицы» и скорый суд. От Организации реакции не поступало, Мирхофф отмалчивался, про Уэллса никто ничего не знал, Генассамблея хлопала ушами.