Чужая судьба

Глава 30. Крик отчаяния

Эванейл

Стоя перед зеркалом, я смотрела на своё отражение и не узнавала себя. Кто эта девушка, что смотрела на меня? Когда я в последний раз заплетала волосы в свою любимую причёску из множества кос и подводила глаза? Проведённые две недели в плену, который только в первые дни язык поворачивался так назвать, изменили мой внешний вид лишь потому, что я перестала следить за собой. Но сейчас я самой себе казалась милой. Татуировки на месте не было, и это окончательно подтвердило мои подозрения о том, что Дрейк – маг. Вот только как он мог им быть, если резерва у него нет?

Ради поиска ответа на этот вопрос мне следовало напрячь голову и подумать, я была уверена, что ничего уникального или таинственного здесь не кроется. Просто следовало потратить время на размышления и копание в воспоминаниях школьных лет. Должно быть, я что-то упускаю, существенную мелочь, но моё состояние, да и то мероприятие, к которому меня усиленно готовили, не располагали к длительным раздумьям. Было не до загадок и тайн. К горлу подкатывала тошнота. В меня засунули порцию еды, есть которую я отказывалась, но проклятые маги вынудили меня проглотить всё, что принесли. Сейчас мне хотелось это исторгнуть, но внимательные глаза тётки не давали сделать ничего неугодного ей.

Леди Франческа расхаживала из стороны в сторону за моей спиной, трижды отвергнув принесённое служанками платье, она остановила выбор на самом простом варианте. Хотела подчеркнуть мою скромность, не иначе. Его я якобы случайно порвала, когда надевала. Так, наступила на край подола, и пока тянула вверх, оно затрещало по швам в области юбки. Пришлось выбирать другое, и второй раз тётка не дала мне шанса так поступить, применив только ей известные заклинания. Сейчас, когда все приготовления были закончены, мне оставалось рассматривать отражение совершенно незнакомой девушки, в которую меня превратили.

Синие волосы были собраны в причёску: пряди спереди, за исключением специально выпущенных, скреплялись на затылке по всей длине. Пробора не было. Тёмно-серое платье с открытыми плечами, металлическим подобием тонких лямок и выступающими узорами из этого же материала сужалось к талии, плотно прилегая к ней, и немного расширялось к ногам. Вырез можно было назвать приличным, и хоть он ничего не открывал, но, на мой взгляд, оказался слишком большим. Я смотрела на себя и не знала, что сделать, лишь бы не выходить на балкон.

Боль, вызванную попытками пробиться через защитные чары к моей памяти, сняли, и больше я её не чувствовала. Действие всего, чем меня накачали сразу после своеобразной пытки, прошло, и я лишилась той легкости и эйфории, которая накрывала меня в камере. Очень жаль, ведь без этой дополнительной помощи присутствовать на предстоящем мероприятии казалось невыносимым.

Сейчас, под чутким руководством леди Франчески, меня готовили к выходу на балкон для важных персон, где вся собравшаяся на площади толпа увидит во мне ту, благодаря чьим показаниям и заявлению удалось поймать и приговорить к смерти опасных преступников. Хоть это и была неправда, но, по словам тёти, так объявят, и этим она якобы хотела очистить моё имя. Ха, а мне оно надо? Спросить моего согласия никто не соизволил, меня просто поставили перед фактом, и это бесило больше всего. Самым ужасным казалось то, что имён тех самых преступников мне не называли, и я больше всего боялась увидеть Дрейка на эшафоте. Увидеть, что и он будет смотреть на меня, стоящую на этом проклятом балконе, и будет считать меня предательницей. Если там и правда будет он, то он никогда не узнает, через какую боль я прошла, но не выдала его, хоть мои страдания и были напрасными.

– Леди Картор, у вас пять минут, – раздался мужской голос, и мы с тётей одновременно посмотрели на застывшего на пороге законника. Смущённо поклонившись, он скрылся в коридоре, оставив нас в окружении служанок, заканчивавших приготовления.

На самом деле заканчивать было нечего, и девушки просто порхали вокруг меня, то поправляя выбившийся волосок и пытаясь вернуть его в общую композицию, то одёргивали подол платья, на который я так и норовила наступить чтобы испачкать, порвать – да сделать что угодно, лишь бы мне внезапно оказалось не в чем выходить на этот проклятый балкон. Мне хотелось убежать, сорваться с места и выбежать вон из комнаты. Но я предполагала, что двери в коридор открыты только потому, что там, скорее всего, стоит охрана. Меня перехватят, как только переступлю порог, и это если не учитывать, что тётка владеет магией несравнимо лучше меня. Да и резерв у неё больше.

– Думаю, всё и так прекрасно. А что ты скажешь? – поинтересовалась леди Франческа, отгоняя служанок. Те смиренно присели в реверансах и бесшумно выпорхнули из комнаты.

– Я туда не пойду, – сказала я то, о чём уже давно ей твердила. С самой первой минуты, как начала осознавать, что происходит, и действие боли и дурманов перестало затуманивать мой разум, эти слова повторялись с регулярной частотой. Сжав пальцы на моём локте, леди Франческа дёрнула так, что я оказалась с ней лицом к лицу.

– Пойдёшь как миленькая, тварь неблагодарная. А будешь упираться, я применю магию и всё равно выведу тебя туда. Твоё присутствие необходимо для подтверждения обвинения и сглаживания части слухов о тебе, задевающих и меня, – прошипела женщина сквозь зубы, а я просто сложила руки на груди и пожала плечами. Какая прелесть, вот оно что. Её что, на званый вечер не позвали, потому что племянницу похитила и якобы насиловала банда грабителей? Пусть делает что хочет, но сама я не пошевелюсь. Неожиданно Леди Франческа ударила меня по лицу, оцарапав мою кожу одним из своих колец.

– Как только всё это закончится, отправлю тебя назад в тот гадюшник, где обитает моя жалкая сестрица. Посмотрим, через сколько дней твой папаша проиграет твою невинность кому-нибудь или заставит тебя расплатиться по его долгам. – Почему-то её слова меня не задели, хотя должны были, ведь она говорила о моей семье. Настолько правдиво они звучали, а на правду не обижаются. Описанная перспектива вполне вероятна и совершенно меня не радовала, но я сама во всём виновата.

Где-то в глубине души ещё до поездки к тётке я всегда боялась, что однажды отец заявит мне, что проиграл меня. Такие случаи в нашем городе были нередки, и это всегда было главной причиной, почему там не стоило оставаться. Вся моя жизнь, как и жизнь окружающих людей, тех немногих, с кем доводилось общаться, состояла из подобных историй, про девушек вроде меня, что были вынуждены ступить на неприятный путь. У всех всё было по-своему. Кого-то выдавали замуж ради денег, и им предстояло всю жизнь делить постель с неприятным им типом, но зато хорошо, если они жили при этом в достатке. Кто-то просто расплачивался за саму жизнь столь унизительным образом. Это было неправильно, омерзительно и страшно. Мне не хотелось идти по их стопам, но надежды всегда оставались, пока были шансы на лучшее.

– От него я хотя бы всегда этого ожидала, а о вас была лучшего мнения, – отрезала я, а с улицы послышался гул толпы и завывания труб, оповещавших о начале казни.

Схватив меня за локоть, леди Франческа ринулась к выходу на балкон, но я упиралась и не хотела идти. Когда она снова попыталась ударить меня по щеке, я увернулась и вцепилась в пальцы, сжавшиеся на моей руке, но освободиться не вышло. Выдавив из себя проклятия, женщина крутанула свободной кистью, насколько позволяло запястье, уверенно проговаривая незнакомые мне слова. Увернуться от прикосновения кончиков её пальцев не получилось, и по телу прокатилась волна неестественного жара. Теперь я не смогла пошевелиться и поняла, что телом больше не управляю. Резерв тётки был куда больше, чем у меня или даже у моей матери. Тягаться с ней в части магии, учитывая, что я школу-то с трудом окончила, было бесполезно. Меня охватила паника.

Вздёрнув голову и выпрямив спину, леди Франческа проследила за тем, как моё тело проделало то же самое, а затем хитро улыбнулась и величественно направилась на балкон. Мне пришлось безмолвно следовать за ней, пока мы обе не вышли под открытое небо и не оказались объектом внимания собравшихся на площади людей. Это случилось как раз после того, как одному человеку уже отрубили голову, а я нервно попыталась сглотнуть ком в горле, но даже этого не могла сделать сама. Руки тёти легли на парапет балкона, и мои проделали аналогичное движение. У нас даже пальцы сжались на нём последовательно: сперва её, а затем – мои. Стоя и осматривая главную площадь города, собравшуюся внизу толпу, а главное – подготовленный для сегодняшней казни эшафот, я готова была отдать всё на свете, лишь бы провалиться сквозь землю и не быть здесь.

Корзину с отрубленной головой унесли, а двое законников принялись стаскивать обезглавленное тело. Я так и не поняла, кем был этот человек, и знала ли я его, но раз тётка не ворчала, то эта казнь её не интересовала. Толпа вопила от радости, поражая своей жестокостью.

Эшафот был построен недавно, он состоял из толстых деревянных балок, сложенных наспех и немного криво. Возвышаясь над землёй на целый метр, с аккуратными ступеньками, он был напоминанием для каждого, что его ждёт в случае совершения преступления. Мне всегда казалось, что законникам не стоит раздувать из подобных вещей столь грандиозное представление. По поводу конкретно этой казни леди Франческа без устали твердила, что этот мерзавец, кем бы он ни был, ведь имени она мне так и не назвала, не заслуживал столь высокой чести, как быть казнёнными на главной площади. По мнению тётки, его стоило пытать до смерти в подземельях, но её тоже никто не слушал. Учитывая тяжесть и количество преступлений, в которых хотели обвинить приговорённого, законники решили провести очередную показательную кару на потеху публике. Так это объяснили ей, когда я стояла рядом, и в тот миг меня словно в холодную воду окунули.

Мы стояли, периодически помахивая куда-то в толпу, и улыбались, хоть я этого и не хотела. Мне даже не удавалось закрыть глаза и не смотреть. Мне хотелось кричать, биться в истерике, убежать, да хотя бы спрыгнуть с балкона, но вместо этого моё тело делало то, что ему прикажут, и мне оставалось только безмолвно вопить в надежде вырваться на волю. Даже слёзы и те не наворачивались, как бы сильно ни хотелось зарыдать прямо сейчас.

Пусть они выведут на эшафот Ангрона, пусть взвалят все преступления Дрейка на него и казнят этого жалкого болтуна. Мысленно я надеялась на любое чудо, ведь только это и могла делать, но ему не суждено было свершиться. Толпа зааплодировала, когда второго приговорённого к смерти подняли по ступенькам на подиум, и от одного его вида я захотела закричать, но ничего не смогла. Только смотреть и мысленно биться в истерике.

Даже сейчас, проведя какое-то время в тюремной камере, он был хорошо одет. Сшитый на заказ костюм с удлинённым сюртуком белого цвета с золотой оторочкой по краям выглядел больше серым, местами был измазан в крови и чём-то коричневом и чёрном, но смотрелся всё равно идеально. В нём всё было идеально, и он не должен был там стоять. Ведь Дрейк всё это время был из тех людей, которые могли осветить комнату своей улыбкой, вот только даже мне удалось увидеть её всего однажды, настолько мало он улыбался. Его присутствие всегда вызывало внимание и уважение у других людей. Каждый раз, когда он выходил в зал заведения, мне казалось, что даже разговоры становились тише, если вообще не замолкали. А сейчас он стоял на эшафоте с кандалами на запястьях и лодыжках, и непринуждённо покачивался с пяток на носки.