Тень

— Не болтай что не надо, Макар, иди лучше спать, может, во сне очутишься в родных краях, может, встретишься с Миколаем и договоритесь как... — Она уже привыкла к таким разговорам. Не в первый раз заводил их в подпитии отец.

Вскоре Иван ушел в армию. Его направили на китайскую границу. Как раз в это время внезапно умерла мать. Иван на похоронах не был — не получил извещение. Видимо, отец, топя горе в водке, не удосужился послать телеграмму. Когда Иван вернулся из армии, у них в семье кое-что изменилось. Оказалось, что полгода как отец женился. В жены взял ненку Лену Ненянг[3], еще не старую вдову, жившую по соседству. Кроме того, он сменил работу: перешел плотником в бригаду шабашников, а по вечерам ходил выполнять многочисленные заказы по ремонту и перекладке печей. Зарабатывал много, поэтому гуляли каждый день. Быстро приобщился к такой жизни и Иван.

Шло время, и все сильнее тосковал Макар Сысоев по родной стороне. На каждом застолье поднимал стакан за далекую удмуртскую деревню Шарип, а напившись, плакал от воспоминаний. Однажды вечером, когда никого у них не было, во время ужина без хмельного сказал сыну серьезно:

— Решил я твердо. Возвращаемся домой. Не могу здесь больше. Достроим вот этот дом, и шабаш! Поедем в наш Шарип... Сколько можно скитаться, да и тебе нужно семьей обзавестись. А жену искать лучше среди своего народа.

Когда закончили работу и получили расчет, Макар собрал у себя бригаду. Обмывали заработок и предстоящий отъезд. И, как это часто бывает в таких компаниях, вдруг разгорелась ссора, причину которой никто толком и не знал. Иван не успел и глазом моргнуть, как началась драка. В ход пошли тарелки, стулья, а потом раздался крик Макара:

— Ва-ня-я! Спасай, уби-ва-ют.

Иван кинулся на крик и увидел, что сбитый с ног отец пытается подняться, а над его головой занесен острый плотницкий топор. В последний момент успел Иван отбить в сторону руку с топором. Удар, предназначенный Макару Сысоеву, получил кто-то из стоящих рядом с ним мужчин. Зарубленный мешком свалился на пол.

Драка тут же прекратилась. Дело не шуточное. Убийство.

— Кто виноват? Кто ударил?

— Все виноваты, всех заметут за это. Сейчас концы в воду, и молчок. Вынести его, спрятать в снегу, и дело в сторону.

Быстро нашли мешок, затолкали туда труп и вынесли из дома. Иван шел со всеми, ничего не соображая, в каком-то оцепенении. За поселком среди густого кустарника остановились. Мешок бросили в канаву и закидали снегом. Все молчали. Молча пожали руки Сысоевым, прощаясь с ними, и разошлись. Иван с отцом потихоньку от Лены прихватили собранные заранее вещи, торопливо двинулись к большаку. Нужно было добраться до станции.

Сначала им повезло. На буровую в Харалпур шла машина геологов, а это было почти по пути. До буровой доехали хорошо, но там застряли — никакого попутного транспорта больше не было. Тогда решили идти на станцию пешком. По дороге началась метель, перешедшая в буран. Он-то и доконал Макара Сысоева, который после всех передряг быстро терял силы. Наконец он упал в снег и, несмотря на все усилия Ивана, подняться уже не смог.

В отчаянии Иван решил тащить отца на себе, но тот отрицательно затряс головой и еле слышно сказал:

— Не дойду я уже до дому, видно, сынок. И до Миколая уже не дойду... Сказал бы я ему... Из-за него... Мать умерла на чужбине. И я вот теперь... Один ты остаешься, Иван. Тебе жить, тебе и долги за прошлое собирать. Это моя последняя воля. Исполни...

Сняв шапку, Иван молча стоял и смотрел, как падают снежинки на отцовское лицо, падают и не тают. Значит, конец. Сначала он хотел донести тело до станции, как-то похоронить, но почувствовал, что не сможет этого сделать в такой буран. Видно, суждено Макару Демидовичу найти покой здесь на чужбине, в снежной могиле, как это принято у коренных жителей тундры.

Иван огляделся. Невдалеке чернел мелкий кустарник. Хорошо, что топор всегда с собой у плотника. Проваливаясь по пояс в снег, Иван добрался до кустарника, нарубил веток и разгреб среди кустов яму. Обложенная ветками, эта яма и стала могилой его отца. Когда работа была закончена, Иван с шапкой в руках, давясь слезами, низко поклонился небольшому снежному холмику:

— Прощай, отец! Спи спокойно! Прости, что так хороню тебя, не могу по-иному. Навсегда запомню и выполню твою последнюю волю. Все исполню...

Теперь Иван был связан клятвой, данной на могиле отца. Значит, нужно обязательно вернуться на родину, найти виновных и отомстить.

С этими мыслями повернул Иван назад. Решил возвратиться в поселок и подготовиться к отъезду на родину. Во-первых, решил сменить фамилию. Его не должны узнать, да и драка с убийством здесь может иметь последствия. Лучше всего взять фамилию мачехи, но в русском переводе. Ненянг на русском — комар, значит, он должен стать Иваном Комаровым.

Около месяца прожил Иван в поселке. Начал через мачеху осторожно выведывать, как можно поменять фамилию в связи с переездом на родину. Пока работал, плотничал, ждал удобного случая, чтобы обменять документы. Так и получилось. В поссовете затеяли ремонт и решили перегородить некоторые кабинеты. Особенно этого добивалась паспортистка, которой полагалось иметь отдельную комнату, а раньше она работала в помещении почты. Иван очень постарался для нее, поставил крепкую стенку, обшил толстым картоном для звукоизоляции и даже оштукатурил. Дверь кабинета оббил железными листами и покрасил. Паспортистка была очень довольна и, когда Иван, закончив работу, попросил ее выправить ему документы на фамилию мачехи, она сделала все очень быстро, особо не интересуясь, для чего ему это понадобилось.

В Шарип Иван Комаров приехал весной. Сначала снимал угол, перебивался случайными заработками, в основном по печному делу. Нашел он и Ившиных, даже побывал у них, предлагая переложить печь. Видел дом, где жили прежде Сысоевы. В нем теперь были колхозные ясли. Разузнал, что старик Ившин с женой одни в доме. Дети разъехались. Правда, в одно из воскресений Иван заметил на скамейке возле дома девушку с длинными косами до пояса. Это оказалась Полина, которая, как он узнал потом, после окончания медицинского училища работала фельдшером в другом районе и на выходные иногда приезжала к родителям. Когда Иван увидел ее в первый раз, то буквально остолбенел — так похорошела его бывшая обидчица. И хотя рисковал быть узнанным, не мог просто так пройти мимо, решил заговорить:

— Не скажете, который час, мои остановились, — он поднял запястье к глазам, будто смотрел на часы.

— Двадцать минут восьмого.

— Спасибо. А почему же тогда стадо еще не вернулось?

— Не знаю. И правда, корова наша должна уже быть дома.

Девушка встала и посмотрела поверх забора в конец улицы, откуда обычно возвращалось с пастбища стадо. Тогда Ивану удалось рассмотреть ее как следует. Стройная, черноволосая, красивая. Неужели это та самая Полина, которая когда-то кричала ему: «А правда, что твой отец вернулся? Теперь он уже не враг, да?»

«Нет, Полина, нет, — мысленно отвечал ей Иван, — не враг мой отец и никогда им не был. Это твой отец стал нам врагом. Почему он так поступил, для чего исковеркал жизнь целой семье?»

Больше Полину Комаров не видел, хотя часто приходил к дому Ившиных. Зато увидел как-то самого старика, сидевшего перед открытым окном. «Так вот он каков, Николай Ившин, — седой, сгорбленный, немощный. Видно, скоро уж приберет его господь бог. Лучше не марать о него руки, подождать. И так исполнится воля отца. Но Полина их до чего же хороша, йок-хорей! Вот бы она в руки попалась...»

Как-то, сложив очередную печку, получил Иван деньги за работу и решил выпить. Зашел в магазин, взял бутылку водки, спрятал в карман брюк. Но куда пойти, с кем выпить? Никого у него нет, даже дома своего нет, хотя приехал на родину. Да еще тайком жить надо, скрываться под фамилией Комарова, чтобы не узнали. Разве это жизнь!

С бутылкой в кармане отправился Иван за деревню в маленький лесок. С детства еще помнил, как праздновали здесь окончание весеннего сева, молились о хорошем урожае. Вся деревня собиралась. Варили на кострах кашу, бегали и играли дети, и Ваня Сысоев среди них.

Иван уселся возле горбатой липы недалеко от оврага, на самое молельное место, достал бутылку и по привычке стукнул ладонью по донышку, чтобы выбить пробку. Но даже этого не получилось у него! Пробка была металлическая, и он в сердцах сорвал ее пальцами. Стакана у него не было, не было и никакой закуски. Разве это выпивка! Как последний алкаш, сидит он тут без посуды и закуски. Ну, ничего, будет и на нашей улице праздник. Терпение нужно. А пока он и так сумеет выпить. Привык по-всякому. Иван взболтал содержимое бутылки и залпом выпил половину. Выдохнул, вытер рот рукавом и допил остальное. Так-то. Без закуски водка подействовала быстро. Стало тепло, уютно, весело. Захотелось петь. Эх, затянуть бы на весь лес, но нельзя. У него здесь, можно считать, боевое задание, он клятву дал, что выполнит его. Сейчас настало время исполнить последнюю волю отца. Возьмет, постучит ночью к Ившиным, скажет, что от Полины с лекарством. Откроют наверняка, а он их обоих и задушит голыми руками — много ли старикам надо. А самому — снова в тундру, скрываться? Не-ет, уж если скрываться, то не из-за стариков. Он сначала до Полины доберется. Помнет, поломает этот маков цветочек. Силой возьмет. Вот с Полины ему и надо начинать. А стариков господь бог и сам скоро приберет. Ну, а как же клятва, данная отцу? Нельзя мне ее нарушить. Нужно стариков задушить. А может, вот этим? Иван дотронулся до рукоятки топора, торчащей из-за пояса. Да, именно этим. Отцовским топором!

Ушел Иван из молельного леса пошатываясь. Так дошел до дома Ившиных, остановился прямо посреди дороги. Стоял не таясь, преодолевая хмельной угар, вспоминая, что именно он должен здесь сделать. И только когда какой-то человек поинтересовался, что-де он стоит здесь у дома, Иван, испугавшись и не отвечая, пошел вперед быстрыми и неверными шагами. Переночевал у тех, кому складывал печь, а утром отправился от греха подальше в Пирогово. Решил пока пожить там. Там же он неудачно второпях женился, а потом, сожалея о сделанном, принялся поколачивать жену, особенно когда выпивал. Дело закончилось разводом и еще тем, что Иван отсидел за хулиганство по жалобе своей благоверной. Вот тут на его пути и появилась Варя, в дом которой он перешел потом на правах мужа.

Все эти картины пронеслись в голове Комарова как крутящаяся карусель, сменяя одна другую, а похмелье не проходило.

Больше терпеть он не мог, поднялся с кровати и направился к погребу. Там нашел заветную бутылку, приложился раз, другой. Вернулся на кровать. Лег, ожидая действия выпитого. Дождался и, почувствовав облегчение, удовлетворенно закрыл глаза.

Стало легко, спокойно, сердце бьется ровно. Все в порядке теперь. Зачем эти сложности, зачем волноваться, забивать голову ненужными мыслями. Надо жить, как получается, веселиться. Хе-хе. Это для здоровья полезней, да и жизнь не два раза дается человеку. Теперь пусть смотрят на него все, кто хочет, со стены, с потолка, откуда угодно. И Полина пусть смотрит — не страшно! Не верит он, что ее душа витает где-то в небесах. Нет больше ни Полины, ни души ее. Ничего нет. На этом свете есть только жизнь. Что есть, то и надо ценить. Вон сколько народу жило на земле. Если бы все собрались на том свете — не хватило бы места. Сейчас живым-то уже тесно стало, а тут еще мертвые возникают. Нет никакого загробного мира. Дай бог в этом мире разобраться, что к чему. Беспокойство одно. Все что-то делят, из-за чего-то спорят. Воюют даже. Из-за земли воюют, из-за богатств разных, что в земле имеются: нефть, золото, камни драгоценные. Ищут их постоянно. Все перекопали, перебурили кругом. Вот хотя бы здесь, на удмуртской земле, сколько уже нефти нашли. Миллион тонн качают. А что-то никаких загробных миров не находят. Ни на земле, ни на небе. Пустота там, корабли космические запущены. Другие планеты осваивать собираются. Значит, если умер человек, ничего не остается после него — ни духа, ни тела, ни гнезда. Память только остается. Но ее в сумку не положишь. А мертвое тело человеческое превращается в прах, становится землей. Или пеплом, если сгорает. Хотя и живые горят. Не случайно говорят, да и в газетах пишут, что жить по-настоящему — это гореть, давать людям тепло, добро для них делать. Тогда и счастлив станешь. Не жизнь это, если нет огня в душе. А сам он — какой человек? Есть ли у него огонь в душе, что дает он людям? Да ничего. Кому он родной, кого любит и кто любит его? Полину любил? Но так ли это? Спросить бы у кого. А если у нее самой? Вот опять на стене лицо. Не смотри на меня так, Полина, нет моей вины. Это отец определил тебе такую короткую жизнь. За его грехи страдаешь ты. Его и обвиняй, а меня прости...