Тень

От этих мыслей Павла отвлекла светлая поляна, показавшаяся среди деревьев. А не это ли то самое место? Для тени что-то светловато. Вот и травка зеленая виднеется.

Поляну перерезала глубокая и широкая канава.

— Беломорканал, — сказал Березкин.

— А вода где?

— Отсюда все и начинается. Прямо фантастика, сам увидишь. Только как мы перейдем этот канал? Была тут жердь, но делась куда-то. Может, ребята наозорничали — унесли, может, переломилась. А без нее не перейдешь. Канава два метра, экскаватором рыли. Упадешь — не встанешь. Макарыч сюда уже падал с похмелья.

— Какой Макарыч?

— Да Комаров, Иван Макарыч. Начнет пить, запой продолжается недели две. Ходит, стопки выпрашивает. Потом исчез куда-то, а как появился, начал рассказывать такое, что только диву все давались. То летал аж в правительственном самолете, то с певцом известным в ресторане сидел, то удмуртский профессор Ворончихин консультировался с ним по сложной операции... Не знаю, как он в эту канаву угодил, сколько дней в ней просидел. Услышал голоса пастухов, закричал. Они его и вытащили.

— А он не в горячке так бродит? Пропадет еще, убьется или изувечится. Лечить его не пробовали? — отозвался Павел, очень удивленный тем, что узнал о Комарове, которого представлял совсем другим.

— Да он сам кого хочешь вылечит. Его знахарем считают. Когда бродяжничал, научился в травах разбираться. Помог некоторым. А вот и переправу нашел, — указал Березкин на длинную и толстую жердь. — Не та, правда, что была, но сгодится. Давай-ка, помогай!

Вдвоем они приподняли жердь и перекинули ее через канаву.

— Иди первым, прокладывай путь, ты молодой, — кивнул на мостик Березкин.

Осторожно ступая, Егоров перешел на другую сторону. Там он нашел длинную палку, которой, видимо, пользовались при переходах, и перебросил ее Березкину.

Теперь под их ногами осока, лебеда. В траве какие-то ямки, мелкие, крест-накрест вырытые канавы, куча земли. Тут же спиленные небольшие деревья, выкорчеванные пни.

— Уничтоженное и заброшенное поле, — сказал Березкин, — а раньше здесь был двадцатиглазый Пышосик — Конопляный лес. Нет, здесь конопля не росла. Жители Орвая и Чебернюка здесь в озерах ее мочили. Поэтому и Пышосик. Не верится, да? Было озеро, а теперь пустошь, — палкой, которую он прихватил с собой после переправы через траншею, Березкин постучал под ногами. Земля была твердой и высохшей, как кирпич.

Затем начал рассказывать...

Здесь когда-то было благодатное место с озерами, родниками, тринадцать родников и семь озер. По их числу все это назвали «Кызь синмо Пышосик».

В лесу росли ели, березы и кудрявый кустарник. Отсюда начинались ключи, которые питали реку Чебершур. А один родник — Лекошмес — даже пробил себе путь в речку Лекшур, на берегах которой стоит Орвай. Из-за слишком холодной воды, от которой ломит зубы, родник и речку назвали одинаково — Сердитый — лек. Вода не становилась теплее даже в летнюю пору, и если ее пить помногу, то легко застудить горло. А река Чебершур славилась окружающей природой, за что и назвали ее Чебер — красивая; по одному берегу тянулись березовые рощи и сосновые заросли, на другом берегу — привольные луга. И деревня, хотя она расположена несколько в стороне, в низине, стала называться Чебернюк (красивый овраг). Здесь с очень давних пор обходились без реки, на улицах были только колодцы. Уже после организации колхоза скотные дворы перенесли ближе к Чебершуру и воду с реки на фермы в бочках возили, а потом протянули трубу. Сейчас в обеих деревнях пробурены артезианские колодцы, поставлены водонапорные башни. Не нужна стала речка Чебершур, высушили Лекшур... А прошлой зимой в Орвае хоть караул кричи — колонки замерзли; наверное, трубы закопали неглубоко, а зима была холодная. Речки нет, колодцы заброшены... Кто как перебивался. Нынче только к середине лета в колонках вода появилась, заново все разрыли и трубы заменили. Родники высохли, обмелела речка Чебершур, ее теперь курица перешагнет...

— Все это началось с Пышосика, Павел Евдокимович... — при обычном разговоре он для Березкина просто Паша, но когда, по мнению Березкина, речь идет о важном и серьезном, на что нужно обратить особое внимание участкового, тогда Павел становился Павлом Евдокимовичем. — Задумали у нас завести культурное пастбище. Место определили здесь — в Пышосик. Все спланировали, как нужно, по осушению земель, мелиоративным работам, организации культурного пастбища. Хотели одним разом двух зайцев убить. Пригнали сюда экскаватор, бульдозер, начали резво, вырыли ту глубокую канаву, мелкие канавы крест-накрест, расчистили бульдозером все кругом, небольшие деревья — под корень. И вот результат — по утрам здесь уже не бывает ни туманов, ни росы...

Солнце без тени все не то что высушивает — выжигает прямо! Поэтому и земля такая теперь, как в пустыне. Непригодна ни на что.

Егоров посмотрел на Березкина. А тот, увлеченный рассказом, не замечал, как нервно подергиваются у него щеки, вспыхивают в глазах злые огоньки. Душой болел человек за то, что было кругом, возмущался бесхозяйственностью и непорядком.

— Распашем, сказали, проборонуем. Посеем культурные травы, — между тем горячо продолжал Березкин. — Говорят, никакая засушливая погода не будет страшна. Необходимую влагу дадим. И всегда тут стеной зелень будет. И правда, купили три дождевальные установки «Волжанка», две насосные станции для перекачки воды из Чебершура. Размахнулись здорово — говорят, будет целая оросительная система. Как звучит: целая система! Любит наш Космонавт на трибуне красоваться, руками размахивать. Ну вот... Техника пришла...

— Не совсем дошло, о ком вы так...

— A-а, Космонавт?.. — Максим Филиппович объяснил с удовольствием. — Видишь ли, в нашей деревне издавна повелось давать людям прозвища. Для чего, не знает никто, но дают. Например, председателя нашего сельсовета Антона Павловича прозвали Чеховым.

— Савина?

— Именно его. Был у нас Эйзенхауэр, и Мао-Цзе-Дун, и Похмелькин... Есть Толсяська-Пустоцвет, Азвесь-Серебро, Кирень-Хрен и вот Космонавт. Слышь, — он дернул Пашу за рукав. — Не обижайся, но и тебя нарекли Степой Каланчой...

— Почему так? Каланча, да еще Степа...

— Ты же высокий... У писателя Михалкова милиционер дядя Степа, вот ты и Степа Каланча...

— Современный акселерат... — улыбнулся Паша. — У вас и Поляков Валентин такой — головой облака подпирает.

— Он уже Телеграф, — рассмеялся Максим Филиппович. — И ростом как столб, и тараторит — ну, точь-в-точь азбука Морзе... Я знаю: некультурно это... Но — прилепят прозвище и попробуй избавиться. Это всегда будет или я неправ?

— Да, у вас прозвища, что называется, не в бровь, а в глаз. Без осечки! — рассмеялся от души Егоров. — А вас как называют? Свое прозвище знаете?

— Я — Чапай. Вроде никаких геройств не совершал, почему так прозвали — не знаю. Иногда прямо в глаза так и называют, невзначай. Секретарь парторганизации Серебрянников — Азвесь (серебро).

— Теперь понял: «Кызьпу Дыды» — «Девочка-Березка» — это Аля Березкина! Так ведь? — обрадовался Егоров своей догадке, вспомнив, как Зотов назвал однажды Алю.

— Точно... так мою Алю называют. А вот Яковлевых называют Востэм, то есть скромные, хотя в роду у них очень скромным никто не был. Но кого-то из них давно еще прозвали скромным, так и пошло. Хотя Женя до того горяч и вспыльчив, что того и гляди взорвется, как торпеда, тем более, что моряком служил. Вот и получился вместо Жени Востэм Торпедо — смех да и только!

— Женя Яковлев — это кассир колхозный?

— Он самый. Прямой человек, честный, правду-матку скрывать не станет, не утаит. А быть таким у нас очень трудно. Знаком уже с Женей?

— Да, да, припоминаю. Значит, Торпеда он... Он в совете по охране общественного порядка состоит. Но совет только на бумаге числится. Яковлев пытался что-то делать, но он один и рядовой.

— Вот и сделайте его председателем. Человек грамотный. Заочно институт закончил. А то Петухов его ни за что не выдвинет, боится он таких людей.

Пашу удивила такая характеристика кассира. При встрече он показался спокойным, рассудительным, неторопливым, даже каким-то вялым, без огонька. Эти наблюдения Павел и высказал Березкину, чем его очень расстроил.

— Неужели таким он тебе показался? Снова стал скромным, как и вся его родня. Неужели его, Торпеду, Хомяк-Космонавт разрядил?

— Хомяк-Космонавт? Это вы о ком, уточните.

— Да о Петухове, председателе. Служил в интендантских войсках, был в звании лейтенанта. А важничал так, что в народе вскоре прозвали Полковником. Обещаниями летал в небесах — стал Космонавтом... А хлебороб и в делах и в мыслях должен быть на земле. Наш Петухов забыл об этом. Решил, что может и без земли высоко взлететь на починах. Землю засушил, колхозные деньги на механизмы извел, а механизмы превратил в свалку, цена которой — десятки тысяч. Вот эту дорогую свалку я и хочу тебе, Павел Евдокимович, показать. Пошли...

Покружив немного по участку, они вышли на совершенно голое, сухое, изборожденное трещинами поле. Паша приметил: по мелким сухим кочкам Березкин шагает легко — видно, боль в ноге отпустила. Увидев большую железную трубу, Березкин остановился.

— Отсюда начиналась оросительная система... — постучал он палкой по трубе. — Здесь есть еще такие трубы... Люди уже приспособились их использовать, чтобы добро не пропадало, — распиливали трубы и ставили их вместо столбов у ворот или как стойки для заборов. В огороды воду проводили через эти трубы, к колонкам их же подводили. Все старые водопроводные трубы заменили взятыми отсюда же. Хороший базар! А вот там смотри-ка, колеса... и насос... Дизельный насос...

Обойдя огромную свалку разнообразных частей от каких-то агрегатов и ржавых механизмов, Березкин и Егоров вышли на берег Чебершура. Здесь громоздились останки дождевальной установки «Волжанка». А невдалеке от нее — каркас недостроенной насосной станции.

— Из Чебершура насосная станция должна была качать воду по трубопроводам на то самое наше «культурное» пастбище. — Слово «культурное» Березкин произнес с едким сарказмом. — «Волжанка» сама должна была орошать землю. Работает эта система от нескольких двигателей, что ставят на бензопилы. Но сейчас сам видел, где эти двигатели. Тут не только Поляков нагрел руки. Вот какая наша оросительная система. А сколько говорили об этом, даже в газетах писали — новое, передовое слово в сельском хозяйстве! Большие тысячи извели на все это. А финал — вот он, под ногами. Но главное было сделано — прославился колхоз и его председатель. Сюда бы сейчас тех корреспондентов, что о новшествах наших писали. Вот поразились бы. Вот материалец для них так материалец!

Егоров отозвался не сразу. Задумался крепко, представил, что наверняка случилось бы с корреспондентами, о которых говорил Березкин.

— Ну и дела, Максим Филиппович! Сам теперь все вижу. Хорошо, что привели меня сюда. А не пробовали вы вопрос этот поднять?

Разволновавшись, Егоров нетерпеливо задавал вопрос за вопросом, даже не дожидаясь ответов. Потом спохватился, вспомнил, как Лиза Милосердова отнеслась к его взволнованному разговору, решив, что это допрос. Как бы и здесь так не получилось. Хотя Березкин сам все это затеял, значит, хотел все до конца высказать. Слушать нужно, не торопиться. Вчера вот, по словам Березкина, Лиза припомнила, что видела платок, как у Полины Зотовой, на жене Комарова. Павел хотел сразу же звонить майору, но сдержался. Проверить все нужно самому, а потом и доложить по форме. А сейчас слушать нужно и запоминать.