Обычные командировки

— Так что же будем делать? — спросил Афанасьев.

— Нужно ехать к Жукову и выяснить на месте, где он был вчера утром. Мать его меня знает, да и Яшка мне скорее правду расскажет.

— Ну, что же, поезжай. Только прихвати с собой Афанасьева. Вдруг у Яшки дружки окажутся. А я пока с Цыплаковым разберусь.

Болезненного вида женщина лет сорока распахнула дверь и застыла на пороге.

— Что, Татьяна Александровна, Яшка опять что-нибудь натворил?

В глазах женщины затаилась тревога.

— Да нет... Шли вот мимо, решили зайти, проведать Якова Андреевича, — ответила Коробочкина. — Что он сейчас поделывает?

— Как занятия кончились, я ему говорю: поезжай на Волгу, к бабушке, поживешь, с огородом ей поможешь, а он все: нет да нет... А вчера сам напросился. Ну, я собрала гостинцев, дала деньжонок и проводила. В полпервого ночи уехал. Теперь уж, поди, купается или рыбу ловит. В последнее-то время он получше стал. Не грубит, что скажу помочь — всегда пожалуйста. Вчера пришла с дежурства часов в одиннадцать, он на реке был. К обеду заявился. «Можно, — спрашивает, — в кино схожу?» Сходил на дневной сеанс и стал собираться в Кимры. Говорю: останься до получки, бабушке кое-что из одежонки купить надо, так он нет: поеду да поеду. Может, кваску хотите?

Жукова принесла трехлитровую банку. Афанасьев с удовольствием отпил несколько глотков терпкого игристого кваса.

— Хорош у вас квасок, давно такого не пил... Бывал я в Кимрах. В охотничьем обществе путевку получал.

— Охотничий магазин у нас в центре, — вздохнула Жукова, — а мать у меня на низах живет, прямо на берегу реки, улица Южная, может, знаете? Если когда еще попадете в Кимры, у нее и остановиться можно, дом большой, а старуха живет одна.

— А номер дома? — невинно спросил Афанасьев.

— Восьмой. Вы сразу найдете...

Поблагодарив Жукову, Александр Филиппович и Коробочкина ушли.

— Ну, что, Татьяна Александровна? Придется ехать на Волгу. Часа два езды, от силы два с половиной. К вечеру можем успеть.

— Нехорошо получилось, Александр Филиппович, нужно было сказать Жуковой, что сын ее снова...

— А может быть, Яшка ваш к этой истории и непричастен? Что же мы раньше времени пугать ее будем.

Дмитровское шоссе было буквально забито машинами. Шофер-милиционер чертыхался, когда приходилось плестись в хвосте длиннющей автомобильной колонны, глотая смрад отработанной солярки. Коробочкина, откинувшись на спинку сиденья, погрузилась в свои, одной ей ведомые мысли. Александр Филиппович опустил боковое стекло и следил за мелькавшими дачами, поселками, перелесками. Шоссе шло вдоль канала, и от близкой воды тянуло прохладой. Канал то превращался в широченные разливы, то узкой лентой пропадал в высоких зеленых берегах. Тогда казалось, что пароходы и баржи плетутся посуху, пробираясь сквозь кусты и деревья. На высоком склоне открылся мемориал павшим в 1941 году защитникам Москвы, и у Афанасьева защемило сердце. Тридцать с лишним лет прошло после победы, а в их семье до сих пор живет горе. Ему, Сашке, было всего пять лет, когда началась война. Отца он помнит смутно, больше по фотографиям, а вот старшего брата, Колю, и совсем не помнит. Отец погиб где-то в Польше, а брат семнадцатилетним парнишкой ушел защищать Москву. Ушел и не вернулся. Погиб в этих местах. Александр часто приезжал сюда с матерью. Был и этой весной в День Победы. Народу съехалось великое множество. Теперь-то уже почти не плачут, а первые годы все заливались слезами. Если собрать те слезы, что выплаканы на братских могилах, наверное, получится озеро, а может, даже море. Море скорби.

Афанасьев припомнил, как однажды зимой ехал он с компанией на охоту по Минскому шоссе. Был в машине один пожилой незнакомый охотник. Проехали час или полтора и выехали на пригорок, он попросил остановиться. Сначала подумали, что ему плохо, а этот охотник вышел из машины и попросил выйти остальных. «Здесь под каждым деревом москвичи лежат 1922, 1923, 1924 годов рождения, — сказал он. — Добровольцы. В следующий раз будете ехать — поклонитесь... Из нашего батальона пять человек в живых осталось. Да и те калеки». Постоял, послушал лес и, прихрамывая, вернулся в машину.

«Тем парням, что вместе со старшими легли за Москву, не пропустив фашистов, было по семнадцать-восемнадцать лет. Интересно, пошли бы они грабить, как те, вчерашние?»

Афанасьев закурил, глубоко затянулся и разозлился на себя за глупое раздумье.

Ну разве можно обобщать? Тем более ему, бывалому человеку, работнику МУРа. Случались и тогда преступления, есть они и сейчас, и неизвестно, когда их не будет. А по поступкам отдельных подонков грех судить о всей молодежи.

У него хранилась вырезанная из газеты статья... Секретарь горкома партии Комсомольска-на-Амуре приехал на Даманский на следующий день после боя, побывал на месте, где вступили в схватку наши восемнадцатилетние... На свежей снежной пороше, той, что охотники называют печатной, не было ни одного следа в тыл... Все солдаты, принявшие бой, погибли, не отступая. Вот так-то...

Афанасьев взглянул в окно. На последнем повороте к Савелову открылась Волга. По спокойной голубоватой воде мчались моторные лодки, поднимая высокие буруны. Медленно и степенно удалялся большой трехпалубный пароход. Прошло два с половиной часа, как они выехали, — и уже на Волге. А в Москве кажется, что она где-то за тридевять земель. Через несколько километров открылся старинный, чернеющий деревянными срубами город бывших кожевников и сапожников.

В дежурной части кимрской милиции было несколько офицеров. Среди них оказался участковый, знавший не только бабушку Яшки Жукова — Лукерью Спиридоновну, но и ее внука, который прошлым летом увлекался катанием на чужих лодках и потому очень быстро познакомился с местной милицией. Участковый инспектор, узнав о цели приезда москвичей, охотно вызвался их проводить. Вышли на окраину города, и он указал на видневшийся внизу у самой Волги дом...

— Вы идите бережком, а я побеседую со старушкой и между делом выясню, где ее внучек. Если дома, то вместе с ним выйду в палисадник.

— Хорошо, — согласился Афанасьев.

На берегу виднелись лодки. Одни стояли, уткнувшись в песок, другие, пришвартованные к заякоренным поплавкам, качались на мелкой волне в нескольких метрах от берега. Были здесь и новенькие заводские дюралевые лодки, и грубые, но устойчивые, сшитые из дюймовых досок «Волжанки». На некоторых висели моторы.

«Личный транспорт, — догадался Афанасьев. — Есть лодка — значит, и прогулка, и рыбалка, и поездка за грибами и ягодами. Куда удобнее, чем автомашина. Да и дешевле...»

Участковый появился как-то неожиданно. Он перепрыгнул через невысокий забор, помахал им руками и почему-то побежал к реке. Афанасьев с Коробочкиной поспешили в ту же сторону. Обогнув дом, они увидели, как какой-то мальчишка, отвязав от поплавка металлическую лодку, гребками отогнал ее от берега, опустил в воду мотор, стал судорожно его заводить.

Первым к берегу подбежал участковый, он что-то кричал, пытался столкнуть в воду другую лодку, но не сумел распутать цепь. Коробочкина выбежала на берег, когда мотор на лодке взревел на больших оборотах. Как заправский моторист, прогоняв движок на холостых оборотах, Яшка Жуков прибавил газ и погнал лодку прочь от берега. В крутом повороте, заваливаясь на левый борт, лодка чуть не врезалась во встречную, и ее хозяин долго грозил Яшке кулаком.

Все трое работников милиции растерянно стояли на берегу и смотрели, как «казанка» вышла на глиссирование и с большой скоростью пошла вниз по течению.

— Только что подошел к ихнему дому, — начал рассказывать участковый, — как мне этот самый Яшка навстречу. «Здравствуйте, Леонид Алексеевич! Это с вами тетя Таня была?» — «Какая тетя Таня?» Я ведь и впрямь не знаю, как вас зовут, товарищ старший лейтенант, а он мне: «Коробочкина из Москвы». Я говорю: «Нет. Какие-то дачники спрашивали, не знаю ли я, где им комнату снять». Мальчишка вроде поверил. Тут ко мне его бабушка подошла — Лукерья Спиридоновна. Я разговариваю и все поглядываю, когда внучек из комнаты выйдет... Заглянул в боковушку, а его и след простыл. В окно выпрыгнул. Остальное вы видели. Ну, что будем делать? Догонять дурака надо. Вы постойте пока! — И лейтенант трусцой заспешил к причалам.

— Вот уж никак не думала, товарищ майор, что Яшка от меня убегать будет. Все что угодно могла допустить, но не это...

К ним тихо подошла маленькая сухонькая старушка. Из-под белого головного платка смотрели пытливые глаза.

— Здрасьте! — вежливо поздоровалась старушка и осмотрелась. — А где участковый? Да и внучек тут должон быть?

Афанасьев объяснил, что участковый куда-то ушел, а мальчишка уплыл на лодке, и махнул рукой, показывая, куда скрылся Яшка.

— Это каку ж таку он лодку угнал? — спросила старушка. — Что вон там была? Ага, моих дачников лодочка. Вот стервец так стервец. Дачники на ней в ночь на рыбалку собирались и его с собой звали... Ну, погоди, только появись, окаянный, ужо я тебе задам... Приехал седни нежданно-негаданно. «Ты, — говорит, — бабуня, никому не сказывай, что я здесь». «Набедокурил, сынок, что ли», — спрашиваю. А он говорит: «Подрался». Вижу, такая шишка на голове...

Неподалеку взревел мотор, и от причалов отошла большая дюралевая лодка с двумя двигателями. Участковый подогнал ее к берегу и пригласил садиться Коробочкину и Афанасьева. Не теряя времени, оба перебрались на катер, на борту которого было написано: «Прогресс».

— Яшка на полпути к Белому городку, — объявил им участковый, запуская второй мотор. — Ничего, догоним, у него двадцатисильный «Вихрь», в час, поди, километров тридцать даст. А у нас скоростишка поболе — два «Вихря», и оба по двадцать пять сил. Догоним.

Оба двигателя на полных оборотах вывели «Прогресс» на глиссирование.

Инспектор, видимо, хорошо знал реку. Он быстро ушел с фарватера и вел катер, прижимая его к белым бакенам правого берега — срезал повороты. С каждым километром Волга становилась шире, просторнее. Лес на берегах расступился, то там, то тут открывая желтые пятна полей. На правом берегу это были небольшие квадраты, на левом — широкая лента пашни уходила за горизонт. Возле реки и протоков стеной зеленел камыш, а за ним раскинулись луга.

Вдали, на высоком берегу показалась церковь. Она белела на мысу, вдававшемся в Волгу, и удивительно гармонично вписывалась в окружающий пейзаж.

Проехав километров десять-двенадцать, участковый инспектор сбросил газ и погнал «Прогресс» наперерез встречной лодке. Лодка замедлила ход и остановилась. Участковый подвел свою почти вплотную.

— О, Григорьич, это ты! Послушай, ты тут «казанку» с парнишкой не встречал?

— Видал. Уж больно шальной какой-то!.. У Белого городка «Ракета» от причала отвалила и уже ход набирала, так он ей нос подрезал.

— Куда же он направился, не заметил?

— Да вроде к Дунькиному ручью. Под правым берегом, сразу за Хотчей, знаешь?

— А в Хотчу он не свернул?

— Нет, мимо проскочил. А что он натворил-то?

— Лодку чужую угнал, да еще так, кое-чего по мелочи.

Проскочив большой поселок с судоверфью и многоэтажными домами, участковый объяснил: