Миланский вокзал

* * *

Ожидая перед дверью с табличкой «Профессор Альвизе Дель Фарра» в роскошном коридоре факультета гуманитарных наук ультрасовременного университета Бикокка в окружении небольшой группы студенток, Рикардо Меццанотте пребывал почти что в хорошем настроении. Это само по себе было довольно удивительно, особенно учитывая, что его карьера шла под откос, невеста почти не разговаривала с ним, а коллеги по отделу, многие из которых по-прежнему считали его предателем, теперь разделились на тех, кто думал, что он преследует убийцу животных, потому что окончательно двинулся, и тех, кто полагал, что он поступает так из-за «звездной болезни».

Дело в том, что хотя вскрытие трупа собаки и не принесло желаемых результатов, оно тем не менее дало Рикардо еще пару подтверждений его версии и, конечно же, зацепку. Итак, подтверждения: субстанция на шерсти животного и вещества, найденные в желудке, которые, должно быть, были частью какого-то зелья, подтвердили его подозрения в том, что это было ритуальное убийство; и кто бы ни стоял за этим, он знал, что делает. В его действиях не было ничего дилетантского или случайного – ведь золото и экзотические яды не найдешь на каждом углу, а вырвать еще бьющееся сердце из груди бедного зверя голыми руками не каждому под силу. Что касается маршрута, то это была Африка – континент, откуда родом это редкое растение – калабарская фасоль.

Меццанотте срочно нужно было узнать больше о том, что за церемония может включать в себя такие жертвоприношения, и, проведя некоторые исследования, он наткнулся на имя профессора Дель Фарра, преподавателя антропологии, специализирующегося на африканских религиях и культах. Накануне, во время телефонного разговора, его просьба о неофициальной консультации по делу, которое он ведет, была встречена без особого энтузиазма. Профессор был очень занят и собирался на конференцию в Париж, отложив все дела на потом; возможно, он вернется к этому позже, но, мол, рассчитывать на это не стоит. Однако как только Меццанотте упомянул, о чем именно идет речь, его заинтересованность возросла. На следующее утро у профессора был прием дипломных работ, но он назначил инспектору встречу в перерыве между выпускными экзаменами.

«С таким же успехом Дель Фарра мог бы прямо сказать “выпускницами”», – подумал Рикардо, который видел вокруг только девушек. Кстати, большинство из них были довольно симпатичными и – он не мог не отметить это – одетыми по случаю весьма вызывающе: в изобилии были декольте, короткие юбки и блузки без бюстгальтера.

Ему сразу же вспомнилась Лаура Кордеро. Она тоже училась в университете – на медицинском факультете, если он правильно помнил. Однако Лаура была на несколько лет моложе и сильно отличалась от окружавших сейчас Рикардо девушек. В ней не было ничего броского, ничего даже отдаленно показного. Она ничего не делала напоказ – немного косметики, очень простая одежда, – и все же не могла не впечатлять.

Однако, конечно, с ней не все было в порядке. Сначала она пришла поговорить с ним о тех детях, источая беспокойство каждой по́рой своей кожи, а потом отмахнулась от всего этого, словно ей все равно. Во время их короткого разговора в Центре казалось, что это он одержим этой историей, а не она. Меццанотте вынужден был признать, что ему стало больно. Он не знал, чего ожидать от этой встречи, но Лаура Кордеро очаровала и заинтриговала его, и он был не против узнать ее получше. Скорее всего, его первое впечатление было верным: в конце концов, она была не более чем избалованной, взбалмошной богачкой, привыкшей чувствовать себя центром вселенной. Лучше оставить все как есть и больше не думать об этом.

Рикардо ждал уже двадцать минут и уже начал понемногу терять терпение, когда наконец дверь в кабинет Дель Фарры открылась. Из него вышла заплаканная девушка, которая поспешно отошла, спрятав лицо в ладонях. Остальные экзаменуемые мгновенно замолчали. Даже не подумав утешить подругу, они просто смотрели, как она убегает, с холодностью, которая иногда была приправлена оттенком самодовольства.

Вскоре после этого в двери, которая оставалась приоткрытой, появился мужчина. В свои пятьдесят с небольшим лет, в аккуратном твидовом костюме, придававшем ему вид английского провинциального джентльмена, с исхудалым лицом, обрамленным бородой и седыми волосами, он производил впечатление серьезного, сурового и авторитетного человека. Пока группа студенток толпилась вокруг него, позади них Меццанотте пытался привлечь его внимание отчаянной жестикуляцией. Несмотря на то, что он был одет в штатское, профессор сразу понял, кто это, потому что воскликнул:

– Прошу вас, инспектор, входите.

Рикардо бесцеремонно пробился сквозь группу возбужденных выпускниц и последовал за ним в кабинет.

Когда они сели друг напротив друга, Дель Фарра оперся локтями на столешницу, переплетя руки перед собой. Его пронзительные глаза смотрели на инспектора из-под густых нахмуренных бровей. Меццанотте без труда мог представить себе, насколько завораживающим может быть этот магнетический взгляд, – он и сам выдерживал его с определенным усилием. Рикардо начинал понимать, что это за тип, и это не вызывало у него большой симпатии. Аскетическая худоба, неухоженная элегантность, харизматическое обаяние – от такого профессора студентки теряют голову. И судя по сцене, свидетелем которой инспектор стал некоторое время назад, он не стесняется использовать все это в своих интересах. Действительно, у Рикардо сложилось впечатление, что выпускница, выбежавшая из его кабинета, плакала не по чисто академическим причинам.

– Итак, инспектор Меццанотте, рассказывайте, я вас слушаю.

Рикардо до мельчайших подробностей рассказал ему обо всем, что собрал по делу о мертвых животных, вплоть до результатов лабораторного анализа, позволившего предположить, что чудовищный ритуал, которому подверглась собака, имеет какое-то отношение к Африке. Дель Фарра внимательно слушал его, практически не перебивая. Наконец, взяв несколько минут на размышление, он произнес:

– Воду.

– Что?

– Воду, водун или, как самый распространенный вариант – благодаря некоторым плохим голливудским фильмам, действие которых связано с Гаити, – вуду.

– Неужели вы говорите о зомби, куклах, утыканных булавками, и всем таком прочем?

Дель Фарра уставился на него так, словно тот только что сморозил несусветную глупость.

– Нет, нет, ничего подобного. Это банальный бред из фильмов ужасов. Воду – полноценная религия, широко распространенная с самого начала цивилизации в Западной Африке. Миллионы людей до сих пор практикуют ее в таких странах, как Того, Гана, Нигерия и Бенин. Именно оттуда, следуя маршрутами невольничьих кораблей, оно попало в Америку, где, соединившись с элементами христианства, породило гаитянское вуду, а также кубинскую сантерию, бразильское кандомбле и так далее.

– Получается, те, кто убивает животных на вокзале, следуют какому-то магическому обряду сродни тем, что практикуют в Африке? – уточнил Меццанотте, пытаясь ухватить суть.

– Нет, – Дель Фарра покачал головой. – Конечно, воду включает в себя некоторые аспекты, которые можно сравнить с магией. Но оно не сводится к этому, его ритуальные практики имеют гораздо более сложный и глубокий смысл. – Он сделал паузу, после чего добавил: – Послушайте, я сильно сомневаюсь, что вы сможете что-то понять, если я сначала не объясню вам некоторые основные понятия.

– Если вы считаете это необходимым, – вздохнул Меццанотте, сдерживая свое нетерпение. Похоже, все это займет куда больше времени, чем он предполагал.

– Итак, первое, что нужно иметь в виду, это что воду – довольно сложный и даже, я бы сказал, неуловимый объект изучения. По сути своей, это эзотерическая религия, глубокое понимание которой доступно лишь немногим посвященным. Само значение этого термина, хотя его этимология неясна, содержит в себе идею тайны, которую невозможно объяснить, чего-то непознаваемого. Слово «воду» также используется для обозначения различных вещей: воду – это сама религия, а также отдельные сверхъестественные сущности, которые являются объектом почитания; воду – это фетиши, специальные предметы, сделанные жрецами для того, чтобы в них вселились вышеупомянутые сущности, сами по себе невидимые и нематериальные; воду – это некоторые люди, когда в ходе особых церемоний боги овладевают их телами, чтобы явить себя миру. Но… разве вы не ведете записи?

«Ну и что с того? Вы что, устроите мне экзамен и проаттестуете?» – устало подумал Меццанотте. Но он очень нуждался в помощи, поэтому достал блокнот и поспешил ответить:

– Да, разумеется.

– Итак, на чем я остановился?.. Ах, да. Воду уходит своими корнями в традиционный африканский анимизм. В нем нет места никакому дуализму между материальным и духовным измерениями Вселенной, которые неразрывно переплетены между собой. Материя – это застывшая форма космического духа, который наполняет собой все сущее. Однако воду не чужда концепция единого бога. Действительно, его можно назвать онтологическим монотеизмом, встроенным в литургический политеизм…

– Что-что? – перебил его Рикардо, который к этому времени совсем растерялся.

Дель Фарра бросил на него недовольный взгляд, раздосадованный тем, что его прервали. Затем выражение его лица смягчилось.

– Вы правы, я почти забыл, что нахожусь не в аудитории… Извините, впредь я постараюсь избегать слишком сложных терминов. Воду признает существование верховного существа, создавшего вселенную, – Маву. Но он далек и недоступен, совершенно безразличен к судьбе своего творения – настолько, что создал второстепенные божества, воду, в качестве посредников, которым он делегирует задачу управления миром и заботы о людях, поклоняющимся на самом деле только последним, а не непосредственно Маву. Это больше, чем настоящие боги; в определенном смысле их можно приравнять к нашим христианским ангелам… просто чтобы вы понимали. Но это ангелы, которые часто неотличимы от дьяволов. Воду – это чрезвычайно широкий и наглядный пантеон. Богов насчитывается более шестисот, хотя некоторые из них являются вариациями одного и того же персонажа, образа, а другие встречаются только у определенных этнических групп. Каждый воду управляет определенным сектором мира и человеческой жизни. Наиболее важными являются персонификации природных явлений и сил. Например, Огун, эмоциональный и горячий бог железа, повелитель войны и технологий, защитник всех, кто использует металлы, к которому многие африканцы обращаются за помощью охотнее, чем к механику, чтобы завести сломавшийся автомобиль; или огненный бог молнии Шанго, каратель лжецов, воров и злодеев… Пока что все понятно?

– Да, более или менее… Простите за вопрос, но не слишком ли далеко вы заходите?

– Боюсь, что если вы действительно хотите понять, с чем имеете дело, вам придется выслушать мою небольшую лекцию до конца, – предупредил его Дель Фарра, а затем невозмутимо продолжил: – Люди обращаются к воду за здоровьем и процветанием, а также для того, чтобы отгонять несчастья. Но отношения с этими страшными и таинственными духовными силами, способными оказать решающее влияние на человеческую жизнь, далеко не безобидны. Это божества с многообразной и неоднозначной природой, воплощающие как добро, так и зло, во многом похожие на людей. Они часто капризны и вспыльчивы, и умеют иногда быть очень жестокими и мстительными. Поэтому присутствие воду не всегда является гарантией мира. Они могут быть благосклонны к тем, кто в них верит и поклоняется им, могут защищать их от злых духов и отвечать на молитвы, если им по нраву дары и жертвоприношения, – но могут и жестоко истязать и мучить людей, если те их прогневали. Поэтому, чтобы умилостивить и сохранить благосклонность воду, отношения с ними должны быть постоянными. Им нужно не только поклоняться, но и ухаживать за ними, служить им, слушать их и проявлять к ним уважение. Это вносит определенный дисбаланс и нестабильность в жизнь последователей этих божеств, заставляя их постоянно изобретать все новые ритуалы, обновлять церемонии, поддерживая и укрепляя этим связи между человеческой, земной и божественной сферами, – баланс, между нами говоря, труднодостижимый.