Миланский вокзал

* * *

– Доброе утро, инспектор Меццанотте. Итак, вы готовы к экскурсии? – спросил человек, ожидавший его в центре какой-то длинной прямоугольной платформы, окруженной с трех сторон проволочной сеткой. Расположенная между платформами 18 и 19, прямо перед навесами, она находилась в начале дополнительной платформы, которую позже соединили с другими на выходе со станции.

Мужчина с веселым лицом и точеным носом над черными усами был одет в синий пиджак с серебряными пуговицами, красный галстук и фуражку с железнодорожным гербом. В одной руке он держал большой фонарь. Его звали Беппе Бельмонте, и он был одним из начальников электростанции, с которым Фумагалли, тщетно пытаясь отговорить Рикардо, неохотно связал его.

– Давай, иди сюда!

Дойдя до платформы, Меццанотте заметил, что по всей ее длине идут два рельса. Он собирался спросить Бельмонте, почему тот назначил ему встречу на этом мертвом пути, если, по идее, должен был взять его на прогулку по подземельям, когда Беппе сделал знак своему коллеге внутри желто-черной полосатой бетонной клетки. Платформа оживилась с толчком, от которого Рикардо чуть не потерял равновесие, и начала шумно опускаться.

– Неплохо, а? – смеясь, воскликнул железнодорожник. – Мы ее почти не использовали, и то, что платформа еще фурычит, – просто чудо. Она работает благодаря шести гидравлическим поршням, приводимым в движение двигателями общей мощностью двести сорок киловатт. Эта зверюга без особых усилий поднимает грузовой вагон с полной загрузкой.

Меццанотте лишь кивнул, закинув на плечо рюкзак, набитый пачками печенья и крекеров и коробками с вином – всем этим он надеялся развязать язык беднякам, которых встретит в подполье. Чтобы никого не спугнуть, Рикардо был в рубашке и джинсах, а не в форме. Впрочем, его смена уже закончилась, и формально он был не на службе.

– Должен ли я предположить, что ваш визит означает изменение отношения «Полфера» к подземельям? – крикнул Бельмонте, пробиваясь голосом через грохот машины, когда они медленно спускались в темное чрево вокзала.

– Этого я гарантировать не могу. Я просто исследую. Познавательная миссия. От меня тут ничего не зависит, да и вы сами знаете, как все у нас происходит, – прокричал в ответ Меццанотте, всем своим видом демонстрируя опасливую неуверенность. Когда он обратился к Бельмонте, тот не спросил его, является ли этот визит официальным, и Рикардо умолчал о том, что его начальник совершенно не в курсе дела. В действительности он не солгал ему – но все же было лучше, чтобы Бельмонте не узнал правду.

Тот кивнул, скривившись.

– Я понимаю, что вас немного и все такое, но сидеть сложа руки, глядя на то, что там происходит, даже не пытаясь вмешаться… – Он пожал плечами, затем продолжил: – Вы знаете о перепланировке, о которой они много говорят в последнее время? Ну вот, а я посмотрел на проект, и не могу сказать, что он мне нравится. Он сильно изменит вокзал, и не в лучшую сторону. И все же я не могу дождаться начала работ. А знаете почему? Бо́льшая часть подвальных помещений исчезнет, ибо будет занята каким-то торговым центром. Так или иначе, этой истории, недостойной цивилизованной страны, нужно положить конец.

– Но если там все так плохо, почему бы вам не решить проблему в корне, запечатав все входы?

– Запечатать входы… Звучит очень просто, да? Мы даже не знаем точно, сколько их всего. Я работаю здесь уже тридцать лет и не знаю сколько раз пытался сосчитать подземные точки доступа, но так и не получил точное число. Не то чтобы мы не старались. Меняем охранные системы, устанавливаем цепи и навесные замки… А через несколько недель обнаруживаем, что цепи срезаны, а замки взломаны. Мы установили электрические ворота на нескольких автомобильных въездах, но они слишком медленные, и всегда найдется кто-то, кто успеет проскочить внутрь до того, как они снова закроются. Нет, поверьте, заткнуть все дыры в этом сите практически невозможно.

Платформа с содроганием остановилась. Перед Меццанотте лежала плотная тьма, которую не могла пробить даже мощная лампа, зажженная железнодорожником. Потоки влажного спертого воздуха касались его лица, вызывая дрожь.

– Подождите меня здесь, я пойду зажгу свет, – сказал Бельмонте, прежде чем спуститься с платформы, размахивая фонарем.

Меццанотте следил за ним взглядом, пока тот не скрылся за углом. В темноте слышалось какое-то зловещее шипение. Судя по эху, помещение было довольно большим.

Так и оказалось, когда через несколько минут загорелись длинные ряды неоновых ламп, вызвав массовое бегство крыс. Многие лампы были разбиты, некоторые мигали, но их все равно было достаточно, чтобы осветить поистине огромное пространство. Под низким бетонным потолком среди обломков и мусора пролегал ряд дорожек, перемежаемых массивными столбами. Из этого места, похоже, сделали незаконную свалку. Среди прочего Меццанотте заметил груды досок, обломки мотороллера, унитаз, разбитый на две части, и стиральную машину, изъеденную ржавчиной.

Как объяснил ему Бельмонте по возвращении, до того как грузовые и почтовые перевозки были перенесены в другое место, этот двор, который по праву можно было назвать подземным, хотя на самом деле он находился на уровне улицы, был таким же оживленным и хаотичным, как и его близнец на уровне железнодорожного вокзала. Грузовые вагоны загружались и разгружались на путях, а затем перемещались вбок с помощью перегрузочного моста к одному из четырех подъемников – идентичному тому, с которого они сошли, – который тащил их на поверхность.

Сейчас в это было трудно поверить – при том полном упадке и запустении, в котором находилась эта станция-призрак, скрытая в недрах Центрального вокзала и настолько мрачная и безлюдная, что по коже ползли мурашки.

Меццанотте последовал за Бельмонте через череду туннелей – некоторые из них были достаточно широкими, чтобы по ним могли легко проехать грузовики, – и больших помещений, которые когда-то использовались как склады, где были сложены грузы, оставленные здесь неизвестно сколько времени назад. Один из них был забит асбестовыми листами, в другом они увидели сотни банок с армейскими консервами, которые выглядели так, будто были сделаны еще во время Второй мировой войны. Некоторые хранили следы более или менее недавних «стоянок»: грязные одеяла, расстеленные на картонных коробках, рюкзаки и сумки, набитые одеждой, использованные шприцы и презервативы, разбросанные по земле. Однако в тот момент тут не было ни души.

За большой трубой, идущей вдоль туннеля, в стене образовались ниши, которые можно было использовать как лежанки. Они нашли там несколько человек, которых Меццанотте удалось растолкать, чтобы задать пару вопросов, но один из них был перепуганным египтянином, который не говорил ни слова ни по-итальянски, ни по-английски, а другой, похоже, был слишком обкурен или пьян, чтобы составлять осмысленные предложения.

Бельмонте привел Рикардо в одну из тех немногих зон подвала, которая все еще использовалась по назначению. Здесь работали сотрудники кейтеринговой компании, снабжавшей вагоны-рестораны «Евростар», складские работники баров и магазинов, разбросанных по станции, и сотрудники, распространявшие зарубежные газеты. Меццанотте поговорил со многими из них, и все они обрисовали тревожную картину: тут небезопасно работать, тут бродят очень страшные люди, склады грабят каждый день, и нередко случаются нападения и ограбления с применением ножа или зараженного шприца. Рикардо также расспрашивал о Призраке, но безрезультатно – никто не помнил человека, подходящего под его описание.

Затем его познакомили с Джузи, которая была своего рода душой подземелий. Ей было за семьдесят, и она уже минимум лет двадцать как спала в комнате, которая когда-то использовалась для сортировки почтовых посылок, – вместе с небольшой стаей кошек. Каждое утро Джузи подметала полы по всей территории, а взамен железнодорожники и рабочие приносили еду и молоко для ее бездомных животных. Ходили слухи, что раньше она работала секретаршей, но никто не знал, что именно в какой-то момент пустило ее жизнь под откос.

Это была кроткая пожилая женщина с руками, обезображенными артритом, и добрым тусклым взглядом. Джузи жила там так долго, что считала подземелья своим домом. Она почти не выходила на улицу и не смогла бы приспособиться к жизни в другом месте. Много лет назад Центр помощи заинтересовался ее случаем и нашел ей жилье в доме престарелых, но она продержалась там всего несколько дней, а затем сбежала, чтобы вернуться в подземелье вокзала.

У Меццанотте защемило сердце, когда он заметил, какие усилия приложила эта пожилая женщина, чтобы сделать мрачную голую комнату более уютной. Помимо паллеты, на которой, как на матрасе, были расстелены старые джутовые мешки с гербом почтового отделения, обстановка здесь состояла из сломанного стула, стола, на котором стоял горшок с подыхающим растеньицем непонятного вида, и большого открытого чемодана на металлической тележке. На одной стене висело распятие и выцветший календарь «Фрате индовино»[22] за 1997 год. Насколько это возможно, все было тщательно вычищено и аккуратно разложено.

Несмотря на то что из-за всех этих лет, проведенных в неоновом свете, Джузи стала полуслепой и, вероятно, немного тронулась умом, Рикардо тем не менее попытался расспросить ее.

– Призрак? – повторила она, не переставая гладить котенка, уютно устроившегося у нее на коленях, пока двое других терлись о ее ноги. – О да, здесь водятся призраки. Не один, а много. Белые, черные, всех цветов. Но я не боюсь. Я никому не мешаю, и никто не мешает мне. Белый однажды забрал у меня кошку. Но когда он попытался снова, я сказала ему, что они мои и он не должен их трогать, и с тех пор он оставил меня в покое. Это мой дом, я живу здесь уже давно, все меня знают. Я просто хочу остаться здесь в тишине – это же не так много, правда? Кажется, даже те, кто внизу, хотели, чтобы я пошла с ними, но я им отказала. Ты ведь не за мной пришел, да?

Меццанотте бросил дальнейшие расспросы. Он мало что понял из этой бессвязной речи, кроме того, что, возможно, узнал, откуда Призрак забрал одну из своих жертв. Затем оставил Джузи пару коробок печенья, за что старушка не переставала его благодарить.

– Хорошо, а теперь отведите меня в дневной отель, – сказал Рикардо. Согласно мнению Фумагалли, первоначальным ядром и сердцем «Отеля Инферно» была территория бывшего дневного отеля, расположенная под проходом к поездам и кассовым залом.

Когда они шли по бесконечному коридору, заваленному разнообразными обломками, где, казалось, уже много лет не ступала нога человека, Меццанотте подумал, что подземелья вокзала вполне заслуживают такого названия. В мрачных, кишащих отбросами общества закоулках, куда он спускался с этим железнодорожным Вергилием, точно было что-то от ада Данте. В его памяти всплыли стихи из школьных лет, которые он сейчас читал про себя, находя их вполне подходящими:

Я увожу к отверженным селеньям,
Я увожу сквозь вековечный стон,
Я увожу к погибшим поколеньям…[23]